Тот самый. С Эдинбургом. Счастливый конец к прекрасному фику талантливого автора Почти сиквел, если угодно.
Посвящается, конечно же, дарителю идеи).
Заранее прошу прощения за натянутость, картонность и косноязычие того, что будет под катом, так как у меня были одновременно желание, мысль и зверь-неписун под боком.

читать дальше
Над Эдинбургом встает солнце. МакГрегор, закрывая ладонью зажигалку, прикуривает и глубоко затягивается теплым горьким дымом. Столица Шотландии, второй по величине город, морской климат, какая-то интересная этимология названия… что-то ещё… какая-то ненужная, нелепая информация, но надо о чем-то думать и, затягиваясь повторно, он пытается вспомнить, чему равна численность населения. Что-то около полумиллиона. Или больше, или меньше. Он не помнит, да и к чему?

Полмиллиона человек, которые наверняка посмеялись бы над ним, расскажи он о своей цели. Эван бросает взгляд на часы – цифры услужливо позволяют рассчитать, что рейс Нью-Йорк – Эдинбург с пересадкой в Лондоне ожидается с минуты на минуту. Дорога сюда не так долга. У него около получаса. Полчаса, чтобы придумать, что он скажет Хэнксу, когда встретится с ним глазами.

«Привет, два месяца назад мы перепихнулись по пьяни, и теперь я гоняюсь за тобой по всему миру»? «Знаешь, мне что-то так тошно, успокой меня, а»? «Меня на тебе замкнуло, Хэнкс, я болен»? Отлично, если Том не пошлет его после первой же фразы, можно надеяться на успех. А на что ещё ему надеяться?

Эван отбрасывает сигарету, морщится и исчезает за дверями отеля, в котором теоретически должен остановиться Том. Если он его хорошо расслышал. Если он ничего не перепутал. Если он вообще правильно всё понял и зафиксировал в тот момент, когда удерживал плечом телефон, помогая Ив застегнуть платье. Если…

Если – что?

Если бы ты не был таким идиотом, МакГрегор, и научился бы за свои неполные сорок думать мозгом, а не прочими органами, сейчас всё было бы по-прежнему. Хорошо. Нормально. Приемлемо.

Выдохнув, Эван откидывает голову к стене и ждет. За следующие полчаса, растянувшиеся в параллельном мире его сознания на полсотни лет, по холлу отеля проходит пять человек персонала, внушительного вида мужчина в обнимку с дорогим портфелем и светловолосой красавицей на шпильках, дама с комнатной собачкой и даже странно знакомый парень, Эван видел его на каких-то съемках. Интересно. Надо потом уз…

- Я так и прошел бы мимо, если бы твоя измученная жизнью куртка не привлекла моего внимания.

Да, примерно так он всё и представлял. Подняв голову, МакГрегор встретился взглядом с насмешливым прищуром чужих глаз. Хэнкс повернул голову, кивнул носильщику, скрестил на груди руки и вновь вернулся взглядом к Эвану. В по-прежнему отдельном от внешнего мира сознании эти несколько секунд тишины растянулись на безвременье.

- Я тоже рад тебя видеть, - и провальная попытка улыбнуться песком скрипит на зубах.

Да, кажется, он только сейчас понял, что нельзя было вообразить ничего глупее, чем собственное появление здесь и сейчас, чем эта встреча, напоминающая дурной спектакль. Мозгом, Эван, мозгом, не гормонами, не нутром, а мозгом – думать. И в следующий момент он наполняется какой-то невероятной, неземной благодарностью к Тому за это его:

- Выпьешь?

И даже удается улыбка. Почти смешок. Почти не нервный.

В Томе ничего не меняется. Те же часы на запястье – они тогда оцарапали ему скулу, тот же легкий запах – дорогого парфюма и чуть пота, запах дороги и ночных рейсов, та же седина на висках – и, господи, если сейчас, именно сейчас он не начнет думать именно мозгом, а не тем, чем думает, то он развернет Хэнкса за плечи и впечатает в ближайшую стену. И плевать.

Когда они заходят в лифт, Эван считает выдохи – до десяти. Несколько раз. Когда он закрывает за собой дверь в номер, он пытается считать снова, когда Том, безошибочно отыскав бар, поворачивается к нему с бокалом виски в руке, ни считать, ни дышать уже нет сил.

Он, не закрывая и не отводя глаз, одним глотком опустошает бокал, надеясь – вопреки здравому смыслу – что алкоголь отрезвит, вернем рассудок, но, видимо, надеяться на рассудок уже поздно, и они оба наконец-то сошлись в одной точке времени и пространства, и Эван чудом выгадал этот день, чудом вырвался и чудом оказался здесь – в трёх шагах от. Всё, что ещё минуту назад имело смысл, потеряло его, и главным было только одно – если Хэнкс сейчас, передумав, не улыбнётся и со всем возможным тактом не выставит его за дверь, значит, подобие будущего для него ещё существует, и действительность не рухнет на голову обвалившимся потолком прямо там, за порогом номера.

Надо что-то говорить. Обязательно надо. Но он только стоит и с силой сжимает пальцами стекло бокала – до побелевших костяшек пальцев. Том, до того улыбавшийся такой знакомой, устало-насмешливой улыбкой, вдруг посмотрел на него со всей возможной серьезностью, и Эвана как к месту пришпилило – так иглой пришпиливают редких бабочек – и он проглотил первую же фразу в попытке завести светскую беседу, просто подавился ею.

Том смотрел и беззвучно спрашивал: зачем? И – разве это нужно? И – я не знаю, я уже ничего не знаю, объясни, что я здесь делаю, объясни, что ты здесь делаешь, объясни, для чего нам всё это. И его лоб разрезают глубокие, резкие морщины – ну же, давай, я жду ответа.

А Эван не знает, как объяснить. Пытаясь рационально мыслить, он понимает, что действительно должно быть какое-то объяснение тому, что произошло тогда, два месяца назад, в похожем на этот как две капли воды номере, но – нет, мыслей нет. Он пытается придумать, зачем они оба прилетели сюда с разных концов света, в город, чьи древние камни помнят стольких безумцев, что уже не удивить. Но мыслей по-прежнему нет, а есть только совершенно иррациональное желание отбросить этот чертов бокал в сторону, шагнуть вперед, скомкать под пальцами твид его пиджака и, вжавшись в эту тонкую полоску рта губами, заставить Хэнкса забыть о том, что надо думать.

Определенно, МакГрегор, да, думать тебе надо меньше.

И – когда Хэнкс бросает на него очередной, всё с тем же непониманием, взгляд – уже почти просящий – Эван отставляет в сторону бокал, резко делает три бесконечно длинных шага вперед и целует его.

Это только соприкосновение губ. Легкий запах алкоголя. Ни единого движения. Будто не было ничего и никогда – ни с кем, ни в какой из жизней – и совершенно не известно, что делать. Да и надо ли что-то…

Том поднимает руку, кладет ладонь ему на затылок, сжимает в горсти светлые волосы и притягивает его голову ближе, углубляя поцелуй.

Если не помнит разум, то помнит тело. Его память длительнее, а природа – вернее.

У Эвана четкое ощущение дежа вю, когда он стаскивает с плеч Хэнкса пиджак, пытаясь одновременно помочь ему стянуть с себя футболку. У Эвана четкое ощущение дежа вю, когда он нервно крутит пальцами пряжку чужого ремня и, не вытерпев, срывает её к чертовой матери. У Эвана четкое ощущение, что всё ровно так, как должно быть, когда он, падая в мягкий хаос диванных подушек, тянет за собой Тома.

В голове больше нет ни одной мысли. И это так хорошо.

Память тела кристальна и ясна, кожа помнит руки, а губы – рваное дыхание, собираемое из воздуха. И когда Том, помедлив долю секунды, делает первое, резкое, болезненно отдающееся движение, Эван откидывает голову, сжимая зубы, шипит что-то, и неровно ходит кадык на открытой шее.

Он чувствует себя заполненным до краев чужим опаляющим жаром, чужим… да, господи, к черту, это такое его, это так – из глубины, откуда-то из-за грудины, с самого дна, что уже не чужое, а давно своё. Своё не памятью разума и даже не памятью тела, а каким-то глубинным, словно всегда в нём бывшим знанием – да, всё так. Да, это больше, чем мысль, и больше, чем иррационализм страсти. Это больше, чем…

Горячая ладонь; сильные чуткие пальцы доводят его до исступления почти сразу и, выгибаясь навстречу, он глушит крик, прокусывая губу, и чувствует, как, отведя его руки за голову, Том наклоняется и слизывает выступившую кровь.

Эван притягивает Хэнкса ещё ближе – ближе уже нельзя – улыбается, целуя, и почти физически ощущает, как у того внутри разжимается некая пружина, слышит, как он шепчет – хрипло, рвано: «Ты всё-таки мальчишка, МакГрегор».

Да, в Эдинбурге, Городе Королей, около полумиллиона жителей. И ни одного из них, он уверен, никогда ещё не била подобная этой частая, мелкая дрожь – проходящей страсти и глубокого, необъяснимо счастливого осознания того, что причина найдена и соединена в одно со следствием.

Память сердца, - вдруг, пытаясь вдохнуть ставший слишком разреженным воздух, думает Эван. Вот, что это такое. Память сердца. Не памятью тела и не памятью разума искал тебя.

@темы: Angels & Demons, RPS, Фики, Ewan McGregor, Tom Hanks, Слэш