читать дальшеЯнуш не совсем понимал, где сейчас проходит граница между сном и явью. Рыжий фонарный свет и пуговицы собственной рубашки, выскальзывающие из пальцев, могли быть и тем, и другим. Ярко освещенный презентационный зал Федерации, медный блеск на пальце Вельги, рисунок чужого тела, узнанного сразу даже со спины - могли быть и тем, и другим. Поплывшая картина перед глазами и смазанная граница сознания, чужая рука на талии и короткий толчок трансгрессии могли быть и тем, и другим. Чужое – до последнего сантиметра знакомое – тело рядом, рот, в который вжимался губами, могло быть…
Сном явно не было только одно. Януша Корчака никогда не смели отталкивать. Будто он уже недостаточно хорош. Будто граница, через которую он переступил, была нужна ему одному. Будто и так мало унижался.
Больше, впрочем, уже просто невозможно, и Януш, поморщившись от невыносимой головной боли, попытался сесть на постели. К своему большому сожалению, он знал, где, как и почему оказался. Надо было подняться на ноги и трансгрессировать. И навсегда, черт побери, навсегда забыть об этом человеке, его причудах, его умении держать на привязи, как собачонку. Корчак снова болезненно поморщился и шепотом выругался. В конце концов, он с этим справится, уже не раз справлялся, он чемпион по умению забывать тех, на кого ему не было плевать, да в самом же деле...
Только вряд ли на этот раз получится.
И он бы ещё попытался сомневаться, если бы за стеной вдруг не послышался звон бьющегося стекла – и это странно придало ему сил. Как будто он ждал знака – и вот он, знак. Нелепый, надуманный и ненужный. Корчак усмехнулся.
Как ты говорила, Велечка? От чего нельзя убежать?
... Волки стаи могут не спать сутками, выслеживая врага или поджидая жертву. Волки стаи три дня и три ночи несут траурное бдение по своему вожаку, если тот с честью принял смерть в схватке. Волки-оборотни выносливы, но только в них всегда живет человек. Ровно половина слабого двуногого существа, иногда мешающая жить. Волки ловки, люди – неуклюжи, волки никогда не поддаются эмоциям, люди всегда идут на поводу у своих чувств. Это человек в нём, а не он, ненароком (или нет?) смахнул на пол треклятый бокал. Животная реакция не подстраховала. И чуткий слух уловил шаги.
- Бесишься? – Шелковый, смазывающий звуки польский выговор. Андрей усмехнулся.
- Теряю сноровку.
Януш кивнул, прошел на кухню, сел напротив, откидывая голову к стене. Не открывая глаз, рукой нащупал на столе почти пустую уже пачку сигарет, достал одну, щелкнул пальцами – и табачная крошка вспыхнула рыжей искрой. Корчак глубоко затянулся.
Есть такие сигареты – в них всё уместно. Время, место, запах, вкус. Такую нужно курить или когда очень хорошо или когда очень плохо. Это бывает нечасто, ты был прав. Но бывает, волчонок?
- Давай же, - вдруг бросил он, выдыхая теплый горький дым.
- Что? – Поинтересовался Романов, носком поддевая ножку разбившегося бокала. В воздухе висел острый спиртовой запах.
- Читай мне нотацию, - глухо пояснил Януш, снова затягиваясь. В его руке, в тонких гибких аристократичных пальцах сигарета смотрелась как нельзя более уместно. – О том, что я поступил глупее не придумаешь, о том, что я мальчишка, о том, что я ни черта не смыслю в жизни и меня уже не так-то и приятно целовать, да?
- Ты идиот, - от всего сердца отозвался Андрей, не отводя глаз от беззащитного, открытого горла. Януш улыбнулся каким-то неестественным изгибом губ.
- Да, - покладисто согласился он. – Возможно. Со мной непросто. Я умею быть невыносим.
- Корчак…
- Не перебивай же, - поморщился Януш, - я только начал и репетировал эту речь сколько-то там треклятых суток. Я чертов сукин сын, я дивно умею вытирать ноги об людей, я иногда сам не знаю, чего хочу, но хочу много. Мне, за редким исключением, плевать на то, что думают или чувствуют другие. Я капризен, упрям, несдержан и люблю играть на нервах. Ещё за мной по пятам идет смерть тем, кто мне хоть сколько-то дорог, и эта часть исповеди, вообще-то, должна тебя испугать.
- Я дослушаю до конца, - усмехнулся Андрей.
- Твоя воля, - пожал плечами Корчак. – Вельга рассказала тебе всё, что могла, и даже больше, чем надо бы. Я бы никогда не рассказал и десятой части, слышишь, никогда, но она рассудила иначе. Понятия не имею, зачем. Ах, да, я забыл добавить, фамильная кровь, знаешь ли, одарила ещё одним прекрасным качеством…
- Наследственная гордость? – Януш приоткрыл глаза и сквозь занавес густых светлых ресниц посмотрел в сторону, ожидая сарказма, но Романов был странно серьезен.
- Библия называет это грехом, - философски отозвался он, - но она вообще называет греховными огромное множество дорогих моему сердцу явлений. Тем паче, что в бога я верю ещё меньше, чем в людей, а Силе же на нас, грешных, плевать. Пся крев! – Януш вдруг подался вперед и так сжал почти до фильтра истлевшую сигарету, что растер её в пальцах. – Черт возьми, я давно сказал тебе, что не люблю длинных разговоров! Это не по моей части.
- Сложно? – Вдруг очень спокойно спросил Романов.
- Что? – С вызовом бросил Януш.
- Душу выворачивать.
- Унизительно, - в очередной раз поморщился Корчак, потирая пальцы. – К дьяволу. Один последний вопрос – и я уйду. Сегодня, здесь, почему ты… - И Корчак, мотнув головой, замолчал. Спросить, почему его оттолкнули, было невозможно, это не лезло уже ни в какие ворота, подобного плевка фамильная гордость, драгоценное материнское наследство, точно не могла выдержать.
- Мне не нужно было помешательство, - не дожидаясь окончания фразы, поняв, раздельно начал Андрей – ровно, негромко. – Ты, чертов придурок, да. Твоё шальное полубезумие – нет. Можешь оставить его себе, чего мне не надо, того не надо.
Корчак прищурился. Снова откинулся к стене. Отбросил со лба светлую прядку.
- Договаривай.
- Я всё сказал, - отозвался Романов и поднялся на ноги. – Есть хочешь? – вдруг ни с того ни с сего спросил он.
- Что? – Януш распахнул изумленные глаза.
- Есть, спрашиваю, хочешь? – Как ни в чем не бывало повторил Андрей, распахивая дверцу холодильника, и Корчак совершенно автоматически честно попытался вспомнить, когда он нормально ел в последний раз. Не вспоминалось. Это было до. До того, как он решил, что в очередной раз потерял невосполнимое. Он вдруг четко, с удивлением осознал, что действительно голоден.
- Хочу, - всё ещё осторожно, плохо понимая, что за комедию они разыгрывают, кивнул он. Романов, не глядя на него, кивнул в ответ. – А что, - всё-таки проснулась в нём природная язвительность, - мои впавшие бока тебя не возбуждают? Сначала откормишь? То-то ты сегодня… - и короткая, мимолетная дрожь, воспоминание тела: рука, мягко отстранившая на шаг.
Пся крев.
Но Андрей повернул голову, внимательно, словно действительно оценивая, окинул его взглядом – угловатые плечи, разлет острых ключиц в распахнутом вороте рубашки, тонкие руки с длинными нервными пальцами, по-мальчишески узкие бедра под темной тканью брюк, ты действительно похудел, волчонок, но что мне до того? – и слегка пожал плечами.
- Меня в тебе возбуждает всё, - буднично, словно Корчак интересовался у него погодой на завтра, ровно отозвался он, отворачиваясь к плите. И от одной этой спокойно сказанной, казалось бы, простой до обескураживания прямолинейной фразы Януша словно выключило. Будто изнутри скрутило жгутом, а внизу живота сжалась горячая, сладко ноющая пружина. Это не было похоже на сумасшествие давностью в несколько часов, тогда он плохо осознавал, что происходит – возможно, чуть ли не впервые в жизни – и хотелось только одного: не отпускать. Сделать так, чтобы Романов оказался рядом – с ним, в нем, рядом до невозможности – и эта близость дала бы ему хотя бы ощущение жизни, хотя бы иллюзию того, что он ещё не окончательно лишился рассудка, что он, черт возьми, жив. Жив, жив, жив.
А оказалось, что для жизни не нужно ни горячечного безумия, ни стремления быть с кем-то только чтобы осознать себя не мертвым. Для жизни надо было переболеть. Проспать без снов несколько часов, потом попытаться объяснить одному абсолютно нелогичному почти-что-человеку, зачем тебе и что для тебя это – говорить совсем другими словами, нести чушь, глупости и знать, что смысл их будет понят вне зависимости от того, в какую форму его облекать.
Корчак искренне попытался не смотреть на него. На выступающий на шее сквозь ткань водолазки позвонок, на разворот широких плеч, на играющие на руках мышцы, на его спину, бедра в джинсе, о, Матка Боска. Януш склонил голову к коленям, невнятно выругался, а потом резко поднялся, сделал шаг вперед и вжался в Андрея всем телом, лбом упершись ему между лопаток. Романов замер. Януш медленно поднял руки, скользнул ладонями по его плечам, рукам, осторожно забрал из пальцев правой нож и отбросил в сторону. Тонкие длинные пальцы потянули вверх водолазку, прошлись вдоль ремня джинсов. Корчак горячо дышал в чужую спину, думая о том, что если Романов отстранит его и сейчас – всё, эпилог, конец пьесы, можно сразу идти и кидаться с моста, но не попробовать нельзя, невозможно, выше его пока не восстановившихся сил.
Андрей мягко перехватил его руку.
- Есть, я так понимаю, ты расхотел, - в спокойном голосе слышалась беззлобная усмешка.
- Издеваешься, - выдохнул Корчак, прижимаясь ещё теснее. И телом почувствовал, как у Романова на секунду встал поперек горла вдох.
- Ты настойчив, - тяжело сглотнув, бросил Андрей. Вторая рука Януша оставалась свободной – и он не тратил времени зря. Пальцы нырнули под водолазку, прочертили узор по животу. Романов рефлекторно вздрогнул, Корчак улыбнулся ему в спину.
- Да, это одно из сильнейших моих качеств.
- Положительных или отрицательных?
- Все мои качества – положительные, - как нечто само собою разумеющееся констатировал данную аксиому Януш.
- Пару минут назад ты был другого мнения.
Януш высвободил запястье, повернул кисть, переплетая их пальцы.
- На меня иногда находят приступы откровенности. Я бываю омерзительно искренен.
Андрей вдруг неуловимым скорым движением резко развернулся на месте – Корчак даже не уловил изменения, пока не осознал, что они стоят уже лицом к лицу – сжал оба его запястья и дернул на себя, хотя это было почти невозможно, так близко они стояли. Корчак поймал чужой, потемневший от голода взгляд, и усмехнулся, откидывая голову. Светлые прядки стеганули по плечам. Он знал, что будет хорош таким – открытая шея, распахнутый ворот рубашки, сине-черные в полутьме, смотрящие снизу вверх глаза, подрагивающие ресницы. Да, голод был, неутолимый, давний, почти животный – и более чем человеческий, и Андрею понадобилось несколько секунд для того, чтобы невозможным усилием воли загнать его на глубину. Но Януш уже увидел то, что хотел, и ему этого хватило.
- А сейчас? – Тихо поинтересовался Романов.
- И сейчас, - выдохнул Корчак. – Просто до неприличия. Я однажды сказал тебе, чего хочу. С того момента ничего не изменилось. А теперь – хватит уже…
Андрей поцеловал его раньше, чем он успел договорить. Вжал, буквально впечатал в себя – в силу и жар собственного тела, словно окуная в этот невозможный, на двоих разделенный голод, а потом, снова развернувшись, подсадил на кухонный стол, не прекращая поцелуя – жадного, требовательного, яростного. Януш развел колени, обхватывая его ногами. Кажется, на пол что-то упало, но было плевать. Они оба слишком долго ждали, что в жизни что-то изменится.
Ты прав, волчонок. С того момента ничего не изменилось. Просто стало лучше. Глубже. Опаснее. Всё стало намного сложнее.
@темы: Ориджиналы, Всякая всячина, Настроение, Слэш, А ларчик просто открывался, Песнь Песней
Я в шоке.
Если смогу, скажу потом подробнее.
А сейчас только - великолепно владеешь словом и динамикой текста.
Я почему-то знала, что ты это прочтешь. И боялась того, что ты можешь сказать.
И ты мне сейчас каменную плиту с души снял - даже не представляешь, насколько.
Спасибо.
Я сейчас ещё покопаюсь, у меня есть другие нежно любимые куски с ними. Эта пара вообще - живейшая и любимейшая из всех собственных...
А про плиту можно подробнее?
Если это оридж, я это буду читать. Твой стиль меня опьяняет просто.
Понимаешь, это тот самый ориджинал, который я, кажется, уже сотню лет назад пыталась здесь выставлять. Тот самый - не нашедший читателя и получивший только один комментарий о лишенности персонажей жизни. Поэтому я боялась всего. Боялась - того же самого.
Про плиту подробнее нет, но что мешает написать "вбоквел")).
Он, на самом деле, очень запутанный; этакое городское фэнтези с множеством сюжетных линий, но без основного стержня; с гетом, фемом, слэшем, флэшбэками и сложными личными тараканами героев. Странная, в общем, вещь.
А то, что ты говоришь, очень приятно.
Кусок совершенно вырван из контекста, но цепляет практически сразу. Затягивает в себя.
Написано то блестяще просто. Я уж молчу про характеры.. Они же выпуклые и очевидные прямо сразу.
Хотя может, это у меня такая реакция. Потому что мне " в жилу" попало. Но...с другой стороны, я просто интереса ради скользнул глазами по первым строчкам, еще не зная, о чем это..и не смог остановиться до конца. А то что меня торкнуло, оно было сильно дальше.
Так что...ИМХо, это прекрасно написано. Городское фентези один из очень уважаемых мною жанров.
Может быть для всего просто приходит своё время). Или я не дождалась и приняла скоропалительное решение.
Я уж молчу про характеры.. Они же выпуклые и очевидные прямо сразу.
Господи, а я уже окончательно решила, что чувствую и думаю так одна. Это мне сейчас какой-то... не знаю... праздник жизни просто. Клянусь.
И - они мне тоже бьют по нервам, у меня в этой вещи вообще слишком много сублимационного, она вся завязана на том, от чего меня выключает.
Если это и правда вызывает хоть какой-то интерес, я могу или кинуть тебе куда-то весь текст, или вернуть тот канувший в Лету пост и продолжить его, или покидать сюда просто отрывки.
Собственно, и я склонялась к тому же варианту). Между этими отрывками проходят самые разнообразные события, так что сюжетная линия не угадывается, но взаимоотношения, имхо, видны ярко. И - начало писалось давно, так что стиль хромает на обе ноги.
читать дальше
Сегодняшний день я обведу в календаре красным. Нет, видят боги, это просто... у меня никаких слов не хватает.
Спасибо, моя хорошая, за всё, что ты сказала, за и они живые - отдельное, невыразимое. Просто - спасибо. Для меня очень важно и ценно тобою сказанное.
Я бы с удовольствием почитала ещё.
Как нам быть?)
Я знаю, для писателя который выложил выстраданное, это можно сказать, самые отвратительные слова, что можно получить в ответ.
Пожалуй, пойду на беспрецедентный для меня шаг и попытаюсь сказать что-нибудь еще.
Я вообще немногословен, обычно, и не слишком щедр на комментарии.
Но это просто сразу по нервам, правдиво, и пусть я толком не знаю сюжета, это...потрясающе.
И честно говоря, у меня от этого текста очень, очень странные ощущения.
Хотя, у меня и от тебя при первой встрече были весьма странные ощущения.
Которые, я возможно, позже постараюсь оформить в нечто более связное.
А одна деталь меня умилила и поразила.
Про кофе поставленный рядом с клавиатурой.
Дело в том, что у меня в том что я пишу есть ТОЧНО такая же сцена. Кольнуло.
Мироздание забавно шутит.
Ты пишешь так, что я это вдыхаю как наркоту. Честно говоря, для меня тут так много эмоций что становится больно.
При чем сразу. Но не читать не могу.
Может, скинешь мне туда? А я пока почитаю остальные отрывки, которые ты выложила в комментарии (только что заметила, mea culpa).
Я люблю тебя. Правда.
Это странное чувство, о котором пишет Ян, для меня оно звучит так: кто-то взял то светлое и больное, что было у меня в душе, и сделал из этого отдельного человека, и вот она передо мной. Это то, что меня в тебе поразило - большое количество света, даже когда больно, теплого света, созидательного, сгруппированного в образ человека, и это действительно очень красиво. Ты - очень красивая. Я не про внешность сейчас, хотя ты и внешне симпатична, я про внутреннее.
Спасибо за этих героев, за их историю, которая, хоть и отрывками, очевидна, если между строк читать. Они совершенно чудесные и замечательные, черт, все слова, которые я пишу, мне кажутся дурными какими-то и неподходящими. Слов и правда нет.
На сцене с кофе я смеялась, как безумная, потому что:
читать дальше
Удивительное чувство внутреннего благородства, сдержанного и уверенного собственного достоинства. Уважения к себе. Это редкость.
Что ты Moura сделана из света, лишь отголоски которого живут во мне. И которые я всегда, неосознанно ищу и в текстах, и в музыке ...и во всем.
И от этого и больно и хорошо.
Во мне слишком много сарказма и боли, но они в сущности лишь прикрытие для тоски вот по тому ощущению, которое через тебя сквозит.
Хотя этот текст, он мне поразительно созвучен. Я бы даже сказал более созвучен, чем ты сама. Хотя я понимаю, почему его автор именно ты.
В тебе для меня есть что-то очень узнаваемое и близкое, с одной стороны. А с другой стороны, я хорошо понимаю разницу.
Но она не препятствие, а даже скорее наоборот.
Извини за пафос, сам перечитал - устыдился, но другими словами, как-то не получается.
Вот у меня та же проблемка - я на этом дневнике всегда говорю с пафосом, и он здесь поразительно уместен...
Просто так как-то бывает, что текст попадает в волну, на болевую. И отзывается не столько болью, сколько сродством. Я, может, поэтому и думала, когда выставляла текст, о том, что именно ты можешь его прокомментировать. Потому что интуитивно чувствовала, что он может быть твой, для тебя, как раз - в волну. Это трудно объяснить, на самом деле.
Это, наверное, исходит из того, что: В тебе для меня есть что-то очень узнаваемое и близкое, с одной стороны. А с другой стороны, я хорошо понимаю разницу. Вот у меня - те же самые ощущения, в точку. И, может быть, именно поэтому что-то так цепляет и тебя, и меня.
И, господи, ну зеркалит же, зеркалит, потому что я в тебе тогда что-то увидела - свет-не-свет, не знаю, но отблеск - точно. Яркий и прямой, лучом, это правда. Если это есть, и если оно во мне сквозит, то в тебе - бьётся.
Я действительно не знаю, что и как ещё сказать, мне сейчас как-то напряженно-хорошо.
Эпизод с кофе окончательно заставил меня уверовать, не знаю, во что-то космическое. А в принципе же - это самый простой, самый понятный жест заботы во всём этом суетном, очень быстром мире. Вот, держи, я о тебе подумал - и мне ничего не надо взамен. Как-то так.
Хорошая, золотая, мне - правда - так странно то, что ты пишешь - и так приятно, и так хорошо. В себе редко что-то прослеживаешь, я того, о чем ты говоришь, в себе никогда не видела, не знала, и мне теперь сердце рвет. Айя, свет мой, - благодарю (благо - дарю, наичудеснейшее из делений слова). Больше, чем от сердца. От - из - самой засердечной глубины. До слёз потому что. Я сейчас, конечно, страшная теффачка, прости.
Просто, понимаешь, я это созидание ищу, как умалишенная, как бешеная, мечусь в его поисках, а ты говоришь, что... Господи.
Люблю тебя.
И - отдельное спасибо - за моих героев. Я с ними в голове не первый год живу. Их история - симбиоз того вокруг меня, что я видела. Когда всё понятно - и, может быть, уже сразу - а двое всё не видят очевидного, старательно делают ошибки, которых - захочешь, нарочно не сделаешь. И получается то, что получается.
А ещё, Мора, это есть и в тебе и во всех твоих персонажах. Удивительное чувство внутреннего благородства, сдержанного и уверенного собственного достоинства. Уважения к себе. Это редкость.
А вот здесь - я просто не знаю, что сказать. Я просто благодарю тебя - снова - в сотый, тысячный, бесконечный раз.
Ты просто, наверное, сама не представляешь, как важно то, что ты мне сейчас сказала. Так важно, что - ...
Текст сейчас отправлю. А сцена с кофе, нет, сцена с кофе взломала моё сознание...
А читая твой текст, я ...даже уже не знаю во что я поверил, потому что у меня способность к анализу временно притормозила.
Потому что на самом деле, я тут...очень многое выделить бы мог и сказать ....скорее всего что-то бессвязное поначалу.
А на счет бьющегося света...ты меня озадачила. Это интересно. Я подумаю об этом.
Интересно мы друг друга видим. Удивительно.
а кофе...ох. ты знаешь. у меня на таких вот...нюансах, в том числе и "есть хочешь?" вдруг, посреди тяжелого разговора...порой опиралось гораздо большее, чем я могу описать словами. И поэтому я тоже про это писал.
Но стаканчики с кофе у меня это какой-то отдельный, странный фетиш.
Спасибо, Айя, радость моя, что познакомила.
А на счет бьющегося света...ты меня озадачила. Это интересно. Я подумаю об этом.
Во-первых, не было бы его, не было бы и этого созвучия. Значит что-то совпало, а я почему-то думаю, что именно это во мне совпало с именно этим в тебе. Следовательно, наличие неоспоримо, а уж то, как, когда и почему он пробивается наружу - можешь знать только ты сам. Но, поверь, когда в человеке теплится что-то прямое и - словом Айи - без сомнения созидательное, что-то созвучное той моей триаде с выбором,справедливостью и милосердием, это чувствуется интуитивно. А какими слоями оно прикрыто, через какую черноту и какие падения оземь иногда высвечивает - это уже только твоё.
Такие мелочи - бытовые, теплые - они же очень земные, сразу снижают любой тон. Такое хорошее, правильное выбивание из колеи, оно, мне кажется, стольких и столько спасало...
Стойкое ощущение что мы "одной крови".
А на счет меня...я знаю, что во мне это есть. Очень глубоко. Просто в силу жизненных обстоятельств я был вынужден отрастить очень острые зубы (и я язык), чтоб это защищать. И в себе и в других. А это....несколько приглушает яркость того самого света. Потому что не всегда я могу сопротивляться тьме созиданием.
Иногда, пиходится...иначе.
А я-то как рада, что я вас познакомила, ребята, вы себе не представляете. =) Приятно, когда вот у меня есть одна родственная душа и есть другая, я их знакомлю и они, оказывается, между собой тоже родственные.
Moura
Хорошая, золотая, мне - правда - так странно то, что ты пишешь
Что же в этом странного? Странно, что ты не замечаешь этого в себе.
И хорошо, что ты девочка сейчас... я тоже очень душевно всегда себя чувствую, когда пишу тебе.
Ты не там ищешь. Это созидание - в тебе, как основа твоего маленького двигателя.
И, возможно, я правда не представляю, насколько важно тебе то, что я сказала, но значение имеет лишь то, что эти слова были произнесены мной, а тобой услышаны - процесс передачи осуществлен, сознательно ли или в отсутствие оного. )
Я всё-таки в очередной раз твёрдо убеждаюсь в том, что случайности - не случайны. По самой сути своей. Это я сейчас о том дне вообще - включая и знакомство, и фонарик. Люди никогда не пересекаются просто так. И это, видит бог, чудо.
Странно, что ты не замечаешь этого в себе.
Если бы ты вообще знала, сколько я в себе, наверное, не вижу (подозревая, что не вижу), а сколько вижу не того, ты бы поразилась).
И, да, ощущение душевности-сердечности. Какое-то неуходящее. Которым всё пропитывается. Оно со мной постоянно в этом общении.
Значит, будем работать над повышением мощности двигателя. Знать что-то о себе - уже половина дела. Я обо всём этом - сказанном - ещё подумаю, мне надо переработать и принять, но всё-таки хорошо... всё - хорошо. Это единственная формулировка, которой я могу выразить свои впечатления от того, о чем мы все говорим.
Janosh Falk
Может быть, оно и сохранилось в тебе только потому, что выгрызал право на него зубами, защищая. Всё, как выяснилось, вообще не случайно. Главное не забывать о наличии. Ну, или - всегда найдется, кому напомнить).
По ту сторону ночи, в стране гнуров, жил один умелец по имени Пайд. Стал он строить стеклянный город для детей Эиля. Выдувал цветное стекло, делал из него маленькие домики. Пришли к нему гнуры, спросили, что он делает.
– Я строю стеклянный город, – ответил он.
– Настоящие гнуры не занимаются этими глупостями, – сказали они и стали пинать город ногами. Раскрошили его на осколки. Пайд бросился отгонять их, и тогда гнуры разбили ему руки, чтобы он не дрался и не строил городов. Ушли.
Долго Пайд лечил руки, вылечил. Стал снова строить город, и ещё раз гнуры пришли к нему. Спросили, что он делает.
- Ничего, – ответил Пайд и быстро смахнул построенное так, что оно упало на камни и разлетелось на осколки. Кивнули гнуры и ушли.
Время шло, Пайд не делал ничего. Затем снова стал строить город из стекла. Проходил мимо ракр, спросил, что он делает.
– Ничего, – ответил Пайд и опять смахнул построенное так, что оно упало на камни и разлетелось на осколки. Те изрезали ему руки. Ракр посмотрел на это и снова спросил:
– Зачем ты разбил сделанное на осколки, изрезал руки?
– Я ничего не делал, – повторил Пайд. Тогда ракр ушёл.
Пайд снова залечил руки, потом не делал ничего. Наконец захотел снова построить стеклянный город. Не смог его увидеть, перед его глазами были только осколки; не вспомнил, зачем он его строил. Не смог собрать из осколков ничего. Вышел из дома и пошёл прочь, через всю страну гнуров. Везде видел он осколки стекла.
В дальних её краях увидел он рикру, которая плела что-то из тонкой паутины. Он пошёл к ней и наткнулся на железные колья, которые торчали из земли и мешали приблизиться к рикре.
– Зачем здесь эти колья? – спросил Пайд.
– Чтобы останавливать тех, кто хочет пнуть то, что я делаю, – сказала та.
– А что ты делаешь из этой паутины?
– Шатры для детей Эиля.
– Я вижу хлипкие игрушки из паутины, – показал на них Пайд.
– Я вижу шатры для детей Эиля, – покачала головой рикра.
Тогда Пайд вернулся в свой дом и огородил его железными кольями. И стал делать новый стеклянный город.
отсюда:
dreamer-m.livejournal.com/137550.html#cutid1
Да, безусловно, если кто-то и мог это защитить то это я, так что пришлось внешнему мне вырасти в опасного (если разозлить) и очень жесткого человека. Хотя, пожалуй, жестоким мне стать так и не удалось. И это к лучшему.
А внутренний я, вот он видимо и мерцает, сквозь доспехи.
И так приятно встречать людей, которые напоминают...
Можно я это дам Максу почитать?
Ах, хороша. И, главное, так щемяще-метко.
Просто кто-то так никогда и не наращивает шипов, а у кого-то не остается выбора. И это, скорее, к счастью. То, что не убивает нас, - ты знаешь. И, да, я тебя видела лишь раз, но запомнила. Жесткость есть. И прямота, и ирония, и сила. Жестокости - нет.
Конечно. Что хочешь - и кому хочешь).
Ты просто... я как бы второй день обалдеваю, но суть в том, что в этом своем оридже, ты, абсолютно не знакомая с двумя моими друзьями - взяла и написала про их жизнь. Да, в другой реальности, с несколько иными именами - но по сути ты реально просто взяла и сделала именно такие характеры - а ведь они не шаблонные. Далеко нет. И это удивительно.