для кого я пишу вступительное слово, читает только Шико Все не понимают всего счастья приобщения к этому тексту.
Я все больше люблю ди Форлу. Хотя дальше, кажется, уже и некуда. Истинная тварь закатная истинный дьявол

Schico, ещё его должна читать автор вселенной, так что вас потенциально двое)).
Повторюсь, но всё же: мне очень приятно, что ты читаешь

Истинная тварь закатная истинный дьявол
Впервые, кажется, пишу столь явный харт-комфорт, причем с такими своеобразными методами; Себастьян ди Форла выходит прямо-таки специалистом по шоковой терапии И дааа, я в него сама влюблена *рукалицо*. А вообще же - они оба чем дальше, тем больше уходят от своих первоначальных, задуманных образов, но пусть; героям всегда виднее, какими им быть)).

Moura, а уж как я рада, что я это читаю)))
героям всегда виднее, какими им быть) зарразы этакие) Главное, терапия действует!

Я, наученная горько-сладким опытом предыдущих глав, очень осторожно позволяла покачивать меня мерным, прохладным, как морская вода в полдень, волнам, убаюкивая и вспоминая, чем это кончилось в прошлый раз. Я ждала подвоха, но антидот, но подаренные цветы, но интересная книга… они медленно проникали под кожу, струились по венам, расслабляя, размыкая уже сжавшиеся вокруг груди обручи, мешавшие спокойно дышать. Перебором, светлым и чистым, клавиш белого пианино касались слуха, и матовой гладкостью цветов жасмина и яблони касались щёк и запястий, внушая покой и доверие, уверенность. Обещали, что будет хорошо. Что мне – понравится.
Мне – точно.
И обещание своё сдержали. Не только в полу-мучительном смысле предыдущих глав, но в самом прямом и щедром смысле этого слова.
Их разговор, начавшийся с этого дивного окна, с ненадёжного винограда (а вот не пустил бы… хм, окно бы выбил?), эта исповедь, рассказ, больной, горячий, болезненный. Как горячий чай на больное горло: пьёшь – больно, не пьёшь – и не то, что говорить, дышать спокойно, свободно не можешь. И это такое дивное, такое прекрасное, когда даже не чужому человеку, врагу, рассказываешь больше, чем близким. Может быть потому, что жалости хочется меньше всего, сочувствие кажется едва ли не страшным, и поэтому своим, близким не расскажешь, случайным знакомым… о нет, не о таком, не Доусон. А ди Форла… почти идеальный кандидат ведь, он может понять, он не будет жалеть, он достаточно близко подошёл, чтобы появился контакт, но остался достаточно далеко, чтобы всё ещё быть чужим – безопасным для души – и достаточно… гордый, чтобы не использовать ЭТО знание, как оружие.

Эндрю пил.
Ди Форла смотрел
Время совершало круг.
И всё это, уже показанное, но теперь рассказанное, что, может, даже важнее, оседает на лице серебряной пылью, проникает в лёгкие, затрудняя дыхание, делая его упоительно-болезненным. И в конце, как щелчком пальцев гипнотизёра – отпускает, освобождает.

И я даже не знаю, что сказать о руке ди Форла на спине Доусона. Просто это было… это просто – было. Всё. Это самое главное. Оно было. А о том как оно было… просто комком в моём горле, разгоревшимися от волнения ладонями…

Сумасшедший Самолётик, аввв, и снова здравствуйте!

Нужно было уже дать Эндрю немного отдыха - от себя самого, от своих снов, от своей памяти. А даже если нельзя было сделать этого до конца, то хоть дать ему разделить это с кем-то. И здесь - целиком ваша правда, усмотренная так замечательно и зорко - ди Форла был лучшим слушателем. Они - как враги - ничем друг не обязаны, и ди Форла не был бы обязан сочувствовать ему и жалеть. А Доусон не был обязан выбирать слова. И так случился идеальный диалог - на равных.
К тому же - при том, что оба прекрасно осознают свой статус (кто они - друг другу) - они всё равно воспринимают друг друга как равный равного. И Доусону не стыдно, не зазорно рассказать, а ди Форле - выслушать. И насколько же Эндрю должен трезво и верно оценивать человека - даже форального врага! - чтобы понимать: тот не использует того, что услышит, против него. Ещё и потому - а этого Доусон пока не понимает, хотя Себастьян сказал прямым текстом - что эстадец теперь в ответе за него. Это почти как у Сент-Экзюпери - мы в ответе за тех, кого. Просто у генерала своеобразные формы проявления ответственности).
А ещё их статусное положение хорошо потому, что Себастьян не обязан щадить его чувства. Он говорит, как рубит, вскрывает нарывы. А иногда лечение может быть только таким - хирургическим...

он достаточно близко подошёл, чтобы появился контакт, но остался достаточно далеко, чтобы всё ещё быть чужим – безопасным для души
Я вот тут просто вам поаплодирую. Даже я сама не сформулировала бы так точно, так правильно. Близкий - но не слишком, ибо недоступимо исходя из положения. Чужой - но всё-таки уже переступивший границу неформального общения. НЕ личный враг, но и НЕ - какое уж там! - друг. Вообще же, отношение Эндрю к нему - это тоже конфликт. Ненавидеть не получается, а симпатизировать НЕЛЬЗЯ.

И в конце, как щелчком пальцев гипнотизёра – отпускает, освобождает.
Вот, да, вот он - этот вскрытый нарыв. Гнилостная тяжелая боль, так долго носимая в себе и не рассказанная никому ещё.

И я даже не знаю, что сказать о руке ди Форла на спине Доусона.
Ничего не говорите; сама протаскиваюсь, как удав по стекловате Один переступил границу, а второй ему позволил. По итогам, сами того ещё не осознавая, переступили оба.

Ащ, снова такой потрясающий комментарий! Спасибо вам огр-р-ромное!)