воскресенье, 10 января 2010
Старая любовь не ржавеет, маньяка кроет с каждым пересмотром, - это всё, в общем-то, не тайна, а потому:
Нарния,
Питер/Каспиан из поста ниже, R, мини.
И нет там, в сущности, ничего ангстового (старость), потому что даже ангст мой становится романсово-флаффным.
читать дальше- Куда ты? Сейчас не время! – и Каспиан передергивает плечами, словно пытаясь сбросить оседающее на них чужое раздражение, злое и нетерпеливое, требующее, приказывающее, подчиняющее. Голосу Питера удается перекрывать лязг металла, звучащий, кажется, изнутри, из-за самой грудины, а не снаружи, и крики, доносящие со двора. Все резко отступает назад, когда ответа требует Верховный Король, и рука принца нервно сжимает рукоять меча, готового блеснуть лезвием у горла Питера.
По острию прошел бы светлый лунный луч, втекающий из окна в полутьму кабинета, и каплей скользнул бы до самого кончика, острого, как край бритвы, и коснулся бы тонкой кожи на горле – не угрозой, но почти лаской, не болью, но…
- Я спросил: куда ты?! – голос срывается на рык, на приказ повиноваться, и надрыв в нем почти болезненнен.
- Я должен ему помочь, я должен! – резко обернувшись, бросает Каспиан, и тогда же понимает, что спор проигран, проигран давно, и он не должен ничего и никому, кроме того, кто смотрит сейчас ему в глаза. И он забывает, кого рвался спасать, забывает, зачем он здесь, забывает, что происходит вокруг, и лишь одно ясно, как день.
Надменность взгляда таяла бы под губами, еле уловимо касающимися дрожащих век, и стрелы тонких ресниц взлетали бы вверх, когда бессильно окидывалась бы голова, и пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, путались бы в темных волосах, притягивая ближе, ища и находя.
- Ты должен. Слушать. Меня. – Только голос должен был звучать увереннее и тверже. Не мольбой, что ядом без вкуса и запаха пропитывала каждый вздох, каждый сантиметр пространства.
Потому что если ты сейчас уйдешь, я не знаю, увижу ли тебя с рассветом. Потому что мы оба можем не выйти за эти стены победителями. Потому что могу погибнуть я – и потому что можешь погибнуть ты, но я не могу, - слышишь? – я почему-то не могу этого допустить.
Глаза, черный опал, глянцевая темнота дна тартараров и ночных вод, безумной лихорадкой горят напротив его глаз, и впервые в жизни он, Король Нарнии, не знает, что читать с этих глаз.
Счет идет на секунды. Да. Мы здесь, чтобы биться и, может быть, не уйти живыми. Да. Мы здесь, чтобы победить, мы здесь, потому что так надо. Нас ждут – и мы должны идти туда, где мы нужны. Да. Где нужен ещё один меч, да, где нужно подставить щит, закрыв друга. Да. Мы должны. Да. Это долг. Да. Мы… Да…
Мы.
И тишина вдруг за секунду трескается и с грохотом обрушивается им на головы, когда Каспиан резко – слишком громко, непереносимо громко – захлопывают приоткрытую дверь. И, уворачиваясь от падающих осколков странного, нелепого прошлого, Питер рывком преодолевает три шага расстояния, разделяющего их – и, кажется, угол стола больно задевает бедро, и, кажется, что-то падает на пол, и, кажется, это смерть.
Воздух распорот по швам. Воздуха больше нет.
Если не сейчас, если не сейчас, если не сейчас, то, - никогда уже.
Питер впивается пальцами в темные волосы неистово, бешено, до боли, и толкает Каспиана к стене, прижимая всем телом. Не давая ни мига ни на раздумья, ни на поиск смысла, потому что если бы был смысл, не было происходящего. Не было бы рук – тонкие сильные пальцы – сжавших тисками его плечи, не было губ – темных, налитых кровью, четкий абрис на лице диковатой чужеземной красоты – разомкнувшихся и впустивших, горячих, горячечных, - господи, господи, спаси и сохрани…
В руках и пальцах не кровь, а безумство, бешенство, и они живут своей жизнью, пытаясь коснуться везде, дотронуться всюду, и срывают, сдирают с кожи доспехи и одежду, ненужную, лишнюю, мешающую. И ладони их встречаются на телах, на тканях и металле, и это больше похоже на схватку, чем на страсть, на бой друг за друга – друг с другом же.
Питер – нет, совсем нет времени, слышишь, как обрушиваются на землю руины этого мира? – рвет шнуровку рубашки, открывая беззащитное горло, а вторая рука скользит ниже, под одеждой, ещё, ещё, ещё… только… шаг… И Каспиан резко, со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. И руки его, до того до боли, до скорых чернильных пятен сжимавшие плечи Питера, начинают лихорадочно скользить по гибкому, жаркому, поддающемуся телу, дотрагиваться, искать, чтобы вернуть…
… это…
… сторицей.
Питер вдруг вжимается в него всем телом и замирает – Каспиан ловит его взгляд, слишком говорящий, слишком обжигающий, слишком нежный для того абсурда, что происходит, - и пальцы его начинают двигаться – быстро, без ласки, почти больно. Жестко, жестко, так хорошо… Каспиан сжимает в кулаке светлые – старинное золото святилищ – волосы, и скользящая к ключице капля пота того, кто забирает его себе, сладка и терпка на вкус, как молодое вино.
Надо быть всесильным, чтобы сохранять волю, когда эта ладонь вбирает в себя без остатка, когда эти пальцы обнимают, кажется, всего, всего, когда тени длинных изогнутых ресниц дрожат в такт движениям. Надо быть всесильным – или надо быть им, Каспианом, здесь и сейчас.
Пряжка чужого ремня поддается легко и просто, и пока он ещё может думать – не мысли, один инстинкт, одно желание брать, отдавая – он сделает всё, чтобы…
Питер всхлипывает-рычит, резко упираясь лбом ему в плечо, прижимается ещё ближе, до абсолюта, так близко, что нет ничего больше, кроме жара этого тела – и Каспиан ловит темп движений его ладони, делая его своим и возвращая взятое.
Пахнет кровью и нагретым металлом.
Жарко, господи, почему так жарко…
Каспиан резко хватает ртом воздух, прикусывает губу, не пуская вскрик, и в последний раз толкается бедрами вперед. Всего через секунду – вечность – Питер вздрагивает всем телом – меркнет свет, разлетевшийся на атомы – и что-то тихо, хрипло выдыхает ему в губы – просьбу или проклятие, имя и заклинание.
Выживи, слышишь? Выживи. Не смей - оставлять - меня.
И тело, за миг до того напряженное до грани, обмякает в руках Каспиана.
Вдох, один, другой и ещё. Чтобы вернуть в себя жизнь, вышедшую вместе с последним заглушенным стоном, с последним прикосновением. Питер тяжело опускает голову ему на плечо, и Каспиан едва уловимо касается его шеи губами. Последней, далекой от горячечности лаской.
Они могли быть здесь минуту. Могли – век.
Этим утром они вернутся проигравшими. Этим утром они скрестят мечи. Этим утром они оба ступят на путь к своей Голгофе. Этим утром они возненавидят друг друга. Может быть, те зыбкие, ирреальные, потусторонние минуты, что были потеряны здесь, у этих губ, в этих руках, на этих плечах, решили бы исход.
Но оба будут знать: выиграли больше, чем проиграли.
И когда Питер, резко подавшись назад, рывком отстраняется, Каспиан ловит это движение, кладя ладонь ему на шею и привлекая в последний – последний в этом мире – поцелуй.
Потому что если не сейчас – то никогда. Если не здесь – то нигде. Если не с тобой – то ни с кем.
Если не ты, то не жить.
@темы:
Графоманство,
The Chronicles of Narnia: Caspian\Peter,
Фики,
Слэш
-
-
10.01.2010 в 23:00Зато потом вдохнули с трудом к концу выдохнул.
Ты все-таки их потрясающе как-то по-своему чувствуешь.
-
-
10.01.2010 в 23:13Потому что если ты сейчас уйдешь, я не знаю, увижу ли тебя с рассветом. Потому что мы оба можем не выйти за эти стены победителями. Потому что могу погибнуть я – и потому что можешь погибнуть ты, но я не могу, - слышишь? – я почему-то не могу этого допустить.
*просто* У меня руки дрожат.
Питер впивается пальцами в темные волосы неистово, бешено, до боли, и толкает Каспиана к стене, прижимая всем телом. Не давая ни мига ни на раздумья, ни на поиск смысла, потому что если бы был смысл, не было происходящего. Не было бы рук – тонкие сильные пальцы – сжавших тисками его плечи, не было губ – темных, налитых кровью, четкий абрис на лице диковатой чужеземной красоты – разомкнувшихся и впустивших, горячих, горячечных, - господи, господи, спаси и сохрани…
Господи, я и не знала, что ТАК по этому скучала.
слишком говорящий, слишком обжигающий, слишком нежный для того абсурда, что происходит,
Питер тяжело опускает голову ему на плечо, и Каспиан едва уловимо касается его шеи губами. Последней, далекой от горячечности лаской.
Если не ты, то не жить.
То, что сложно отрицать. То, что не имеет смысла отрицать. То, что ни один из них уже не в силах отрицать, противиться, бежать.
Ради кого ты это делаешь, Питер?..
Хорошая моя... спасибо.
-
-
11.01.2010 в 00:15подумал, нфиига себе, перед камерой...
Ты знаешь, а эти, я думаю, смогли бы, что уж там)).
Я очень боялась, что с течением времени как-то их потеряла. Оказалось, просто забыла и надо было вспомнить).
Спасибо, родная
Ник
Господи, я и не знала, что ТАК по этому скучала.
И я, я тоже. Только сейчас поняла).
Это тебе - спасибо
-
-
11.01.2010 в 21:05Исключительно. Спасибо тебе.
-
-
11.01.2010 в 21:08О, боже. Спасибо, спасибо вам большое за такие слова, даже если это правда хотя бы на одну сотую процента)). Неловко и приятно.
И для меня правда Нарния - это Питер/Каспиан)) Питер/Каспиан - это Любовь, Страсть, Нежность, Обреченность. Любовь, Страсть, Нежность, Обреченность
-
-
11.01.2010 в 21:19Это правда) Больше, чем на сто процентов)
-
-
17.01.2011 в 00:51лучше - не смогу
-
-
17.01.2011 в 15:08Мне, правда, было очень важно это слышать.
Ле Снег
Ну что ты такое говоришь, ну.
Это через всех нас проходит - от корней волос до кончиков пальцев - именно так. Через всех.
Я тебя люблю очень-очень