Ангста, однако же, не получилось, зато флаффа, сиропа и инфантильного Эвана получилось сполна. По размерам это вряд ли дотягивает до мини, а смысловой нагрузки не несет вообще, но я так давно не писала ничего приятного, что и этого-то с меня сполна
читать дальшеPRS, Хэнкс/МакГрегор, драббл, почти флафф.
Всё это странно и вообще очень непонятно. Иногда Эван думает, что если и есть на этой планете двое людей, которые никогда не должны были бы встретиться, то это они с Томом. У них ничего общего. То есть вот – вообще. Совсем. МакГрегор душу продаст за мотоцикл, свою любимую стереосистему и бисквитный торт с кружкой какао. За торт – особенно («Иногда я думаю, Эван, что ты застрял где-то между шестнадцатью и восемнадцатью годами»). Хэнкс коллекционирует печатные машинки (кто из них ещё со странностями), встает чуть свет и считает, что лучшее применение для мотоциклетного шлема – запинать его в дальний угол шкафа.
Ещё Эван младше на четырнадцать лет и совершенно не чувствует неудобства по этому поводу. Потому что Том его тоже не чувствует. Зато они прекрасно чувствуют друг друга. Эван, косо усмехнувшись, добавил бы: во всех смыслах.
Бог его знает, как это получилось, но когда ты столько времени не даешь воли чувствам, они накапливаются и в итоге прорываются, логично думает Эван, и это нормально, особенно если вся твоя жизнь давно – скучный сериал по бездарному однотипному сценарию. И когда Эван, вздрагивая, вспоминает, что с ним было до съемок их общего фильма, ему страстно хочется придти к Брауну и расцеловать того в обе щеки за написанный им роман. А потом вернуться домой, подойти к Хэнксу, внимательно вчитывающемуся в новый сценарий, и уткнуться лицом ему в шею. По-детски как-то. Хэнкс, конечно, бросит что-то крайне отрезвляющее в ответ, ну и черт с этим. Эван-то знает, что ему всё равно приятно.
Они, вообще-то, оба женаты и у них, вроде как, семьи, и всё это, конечно, чудо как хорошо, но только не в их случае. Эван вообще предпочитает об этом не думать. Всю прочую жизнь он затолкал в самый пыльный угол сознания. Он счастлив.
Том вызывает в нём какую-то совершенно нелепую, неудержимую радость, граничащую с помешательством. Эвана в нём восхищает всё – от аристократичности манер, о которой ему самому только мечтать, до этого жеста, когда Эван подолгу несет какую-то несусветную чушь, вроде «А вот знаешь… Ну, ты помнишь… Ну, тот фильм о том парне, который ещё украл у тех ребят сколько-то там миллионов», и Том долго и внимательно слушает эту чепуху (МакГрегору даже становится стыдно), а потом вдруг подается вперед, кладет ладонь ему на затылок и целует.
Вот тогда Эван понимает, что такое счастье. Серьезно. Все свои тридцать с лишним лет не понимал, а теперь понимает.
Поцелуй этот очень короток, и Эвану всегда хочется продлить его, задержать, углубить, продолжить дальше, но прежде чем его пальцы касаются ворота рубашки Тома, тот уже отстраняется и предоставляет ему возможность говорить дальше. Как ни в чем не бывало. Только лукавые искры пляшут на дне глаз. Но уже Эвану совершенно не хочется говорить дальше.
То, что происходит между ними за опущенными шторами и запертой дверью, передать словами совершенно невозможно, да Эван и не знает для этого слов, знает только, что это не похоже ни на что из того, что уже бывало с ним когда-то, и что если есть граница между Адом, Раем и жизнью, то она проходит где-то здесь, по их постели, между телами.
Впрочем, утром поверить в то, что предыдущей ночью они вместе совершили марафон по всем семи небесам, невозможно. Так велик контраст. Когда около полудня Эван отрывает голову от подушки, растрепанный и заспанный, Том уже сидит за письменным столом или перед ноутбуком и что-то вычитывает, подчеркивает, исправляет – в этих своих, будь они неладны, чертовски сексуальных очках, и кажется страшно далеким, дальше, чем вся прошлая жизнь. Но потом он поворачивается, спокойно замечает, что не понимает вообще, как Эван чего-то добился в этой жизни, если двенадцать часов в сутки он только и делает, что спит, и улыбается. И говорит, что Эван спросонья похож на цыпленка. Да, именно так и говорит. На цыпленка. Представляете?
И Эвана тут же отпускает – как пружина внутри разжимается. Не снились ему ни эти руки на собственном теле, ни движения в такт биению собственного сердца, ни этот тихий, гортанный стон Тома, глухой и низкий, за который Эван готов продать свою душу чертям на вечные муки, потому что оно того стоит. Всё это было и есть. И будет. Он надеется.
Эван просто не знает, что, пока он спал, Том большую часть этого времени смотрел на него, а вовсе не был занят разборкой нового сценария.
Ну и пусть он иногда инфантилен, никогда не моет за собой посуду и может гонять по ночным улицам, пока у Хэнкса сердце кровью окончательно не обольется, и тот не разорвет его мобильный звонками. И понадобится всего одна фраза: «Эван, я жду тебя».
И этого хватит.
@темы:
Angels & Demons,
RPS,
Фики,
Слэш
нца, нам нужна нца, ооооо, Эван умеет изобразить нцу, я прямо даже представляю себе это!!!!!!!!)))))
И изобразить, и продемонстрировать, и вообще... ах).
Господи, напишите кто-нибудь пвп, иначе я умру молодой от переизбытка чувств).
Спасибо-спасибо-спасибо, мне дико приятно)).
ммммммммм, дааа, пвп, как Том жестко нагинает Эвана, он же просто прирожденный топ, сдирает с него одежду, Эван сначала прокомментирует это как-нибудь язвительно, а потом ему уже не до разговоров будет, даааааа..)))) блин, а как Хэнкс стонет, какой у него голос - это что-то с чем-то, блин, оооооо))))
*тихонько всхлипнув, сползла со стула*
Бессонницы моей хочешь, да? Графичных снов моих, чтобы я страдала и мучалась?))
Это кто-то должен написать. Обязательно. и это был намек).
да!))) да-да-да!!)))
нет, это не было намеком!!)))) *упрямо*))))
так, блин, я все же спать!!!!!!
Или всё-таки не спать?)
P.S. и - нет - это был намек).
***
Иногда Роберт не может понять, о чем Патрик думает. Его глаза кажутся прозрачными: смотри и читай, как раскрытую книгу, но впечатление обманчиво, и глаза эти на самом своём дне непроницаемее камня. Нет, ни одному ангелу и ни одному демону не узнать, о чем думает Патрик МакКенна, когда смотрит вот так – невидящими глазами, за и внутрь горизонта, не замечая руки, такой неуместной сейчас на своём плече.
В такие моменты Роберт особенно остро ощущает весь ужас того, что же они сделали. Но когда граница пересечена, глупо жалеть о содеянном, а раскаяния они не чувствуют. Что угодно, но только не вину.
Любой грех искупается. Грех, который ценностью своей дороже жизни, особенно. По крайней мере, Роберт надеется.
Патрик смотрит, как заходит солнце. Смотрит неотрывно, а Роберт всё ещё держит ладонь на его плече, не замечая, как бездумно поглаживает его пальцами. Когда свежий вечерний ветер треплет волосы Патрика, ему хочется сделать что-то глупое, странное, нежное – вдохнуть запах этих волос, накинуть на Патрика свой потертый вельветовый пиджак, развернуть его за плечи и… споткнуться о взгляд.
Роберт всегда спотыкается о его взгляд. И только через долю секунды, когда глаза Патрика теплеют – тают – он становится смелее и целует его. Робко. С ощущением того, как постепенно, с головы и до пят, что-то нежное и всесильное смывает с них грех – каплю за каплей.
- Роберт? – Лэнгдон, задумавшись, не заметил, как Патрик, отведя глаза от горизонта, повернулся к нему. – Я думаю, нам стоит пойти. Свежеет.
И Роберт протягивает ему всё-таки свой пиджак и ровно на две секунды дольше, чем положено, задерживает его ладонь. Это так смешно, так нелепо, так опрометчиво ласково – не соответствует ни их ситуации, ни возрасту, ни всему, что между ними стоит – но так правильно и нужно, что Роберт вдруг, не раздумывая, осторожно касается пальцами его виска и наклоняет голову.
Да, определенно есть грехи, смываемые чем-то более всесильным и всепоглощающим. Роберт, кажется, знает, что это за сила – она только что осела на его губах чужим легким дыханием.
Черт.
По-моему, я сделала что-то не то.
Или очень то?)
спасибо, кончил.
примерно такие слова.)))
солнце...мне нужно поспать...мне завтра др у друга отмечать, а тут такая подстава...придется всем завтра выслушивать мои охи, вздохи и смотреть на меня
дрочащего..)))я промую мозги всем...ангелами, демонами, камерариями в сутане, профессорами в бассейне и т.д.)))
Но черт возьми, родная, это всё так прекрасно - ангелы, демоны, камерленго и профессора, четки и сутаны, закаты и рассветы, вельветовый пиджак, мотоциклы Эвана и очки Тома, что держать это в себе и не промывать этим мозги окружающим просто невозможно)).
Иди спать). И пусть тебе снятся хорошие сны).
И спасибо).
Это взаимно
И главное, правда =)
по твоему творчеству включительно....
восхитительно, солнышко
О БОЖЕ!!!!!!!!!!!!!!! это прекрасное-прекрасное-прекрасное утро!!!!!!!!!!!!!!! этот прекрасный Патрик!!!! и чудесный Роберт!!!! и замечательная ты!!))) и.. и.. и солнышкой, и утро, и... ааааааааа!!!!)))))
о блин))))) ооооооооо))))) слушай, у меня нет спокойных слов, их нет, еще раз нет и не будет!!))))
ты прелесть!!!!!!)))))
а можно, можно я все это вымещу, пожаааалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!!!))))
Спасибо).
Margo Snow.
Спасибо, родная). Страшно приятно).
А я безумно, просто дико рада, что поспособствовала твоему прекрасному утру)).
Спасибо-спасибо-спасибо
можно я все это вымещу, пожаааалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!!!))))
Да сколько угодно)).
блин!))) я перечитываю твои фики и бьюсь о клавиатуру!)))
Ну, ты там это... осторожнее, ага?)
И не вгоняй меня в краску).
нииет, это пусть клава будет осторожней!!))
ать-ать))) это полезно)))
Вы там как-нибудь оба с ней соблюдайте осторожность
У меня будет звездная болезнь).
все отлично, у нас любовь и полное взаимопонимание!)))
ты не такая!!)))
Тогда совет вам да любовь - плодитесь и размножайтесь (фикрайтерски, разумеется)).
Ты не знаешь точно).
спасибо!)))
зато чувствую!))) это лучше)))