Ангста, однако же, не получилось, зато флаффа, сиропа и инфантильного Эвана получилось сполна. По размерам это вряд ли дотягивает до мини, а смысловой нагрузки не несет вообще, но я так давно не писала ничего приятного, что и этого-то с меня сполна
читать дальшеPRS, Хэнкс/МакГрегор, драббл, почти флафф.
Всё это странно и вообще очень непонятно. Иногда Эван думает, что если и есть на этой планете двое людей, которые никогда не должны были бы встретиться, то это они с Томом. У них ничего общего. То есть вот – вообще. Совсем. МакГрегор душу продаст за мотоцикл, свою любимую стереосистему и бисквитный торт с кружкой какао. За торт – особенно («Иногда я думаю, Эван, что ты застрял где-то между шестнадцатью и восемнадцатью годами»). Хэнкс коллекционирует печатные машинки (кто из них ещё со странностями), встает чуть свет и считает, что лучшее применение для мотоциклетного шлема – запинать его в дальний угол шкафа.
Ещё Эван младше на четырнадцать лет и совершенно не чувствует неудобства по этому поводу. Потому что Том его тоже не чувствует. Зато они прекрасно чувствуют друг друга. Эван, косо усмехнувшись, добавил бы: во всех смыслах.
Бог его знает, как это получилось, но когда ты столько времени не даешь воли чувствам, они накапливаются и в итоге прорываются, логично думает Эван, и это нормально, особенно если вся твоя жизнь давно – скучный сериал по бездарному однотипному сценарию. И когда Эван, вздрагивая, вспоминает, что с ним было до съемок их общего фильма, ему страстно хочется придти к Брауну и расцеловать того в обе щеки за написанный им роман. А потом вернуться домой, подойти к Хэнксу, внимательно вчитывающемуся в новый сценарий, и уткнуться лицом ему в шею. По-детски как-то. Хэнкс, конечно, бросит что-то крайне отрезвляющее в ответ, ну и черт с этим. Эван-то знает, что ему всё равно приятно.
Они, вообще-то, оба женаты и у них, вроде как, семьи, и всё это, конечно, чудо как хорошо, но только не в их случае. Эван вообще предпочитает об этом не думать. Всю прочую жизнь он затолкал в самый пыльный угол сознания. Он счастлив.
Том вызывает в нём какую-то совершенно нелепую, неудержимую радость, граничащую с помешательством. Эвана в нём восхищает всё – от аристократичности манер, о которой ему самому только мечтать, до этого жеста, когда Эван подолгу несет какую-то несусветную чушь, вроде «А вот знаешь… Ну, ты помнишь… Ну, тот фильм о том парне, который ещё украл у тех ребят сколько-то там миллионов», и Том долго и внимательно слушает эту чепуху (МакГрегору даже становится стыдно), а потом вдруг подается вперед, кладет ладонь ему на затылок и целует.
Вот тогда Эван понимает, что такое счастье. Серьезно. Все свои тридцать с лишним лет не понимал, а теперь понимает.
Поцелуй этот очень короток, и Эвану всегда хочется продлить его, задержать, углубить, продолжить дальше, но прежде чем его пальцы касаются ворота рубашки Тома, тот уже отстраняется и предоставляет ему возможность говорить дальше. Как ни в чем не бывало. Только лукавые искры пляшут на дне глаз. Но уже Эвану совершенно не хочется говорить дальше.
То, что происходит между ними за опущенными шторами и запертой дверью, передать словами совершенно невозможно, да Эван и не знает для этого слов, знает только, что это не похоже ни на что из того, что уже бывало с ним когда-то, и что если есть граница между Адом, Раем и жизнью, то она проходит где-то здесь, по их постели, между телами.
Впрочем, утром поверить в то, что предыдущей ночью они вместе совершили марафон по всем семи небесам, невозможно. Так велик контраст. Когда около полудня Эван отрывает голову от подушки, растрепанный и заспанный, Том уже сидит за письменным столом или перед ноутбуком и что-то вычитывает, подчеркивает, исправляет – в этих своих, будь они неладны, чертовски сексуальных очках, и кажется страшно далеким, дальше, чем вся прошлая жизнь. Но потом он поворачивается, спокойно замечает, что не понимает вообще, как Эван чего-то добился в этой жизни, если двенадцать часов в сутки он только и делает, что спит, и улыбается. И говорит, что Эван спросонья похож на цыпленка. Да, именно так и говорит. На цыпленка. Представляете?
И Эвана тут же отпускает – как пружина внутри разжимается. Не снились ему ни эти руки на собственном теле, ни движения в такт биению собственного сердца, ни этот тихий, гортанный стон Тома, глухой и низкий, за который Эван готов продать свою душу чертям на вечные муки, потому что оно того стоит. Всё это было и есть. И будет. Он надеется.
Эван просто не знает, что, пока он спал, Том большую часть этого времени смотрел на него, а вовсе не был занят разборкой нового сценария.
Ну и пусть он иногда инфантилен, никогда не моет за собой посуду и может гонять по ночным улицам, пока у Хэнкса сердце кровью окончательно не обольется, и тот не разорвет его мобильный звонками. И понадобится всего одна фраза: «Эван, я жду тебя».
И этого хватит.
@темы:
Angels & Demons,
RPS,
Фики,
Слэш
И прям как-будто не ты писала =))
Славный комплимент
Спасибо, на самом деле).
Ага
угу
мозг не болел, шрам на мозге тоже не болел, все было хорошо
как тебе моя аватарка?... потому что не может болеть шрам на мозге, которого нет?
отлично. удачно. просто очень. дальше некуда, за рубежи.именно, да.
ага, она еще его в этот момент спрашивает:- Где моя мама? Где папа?
А он отвечает:
- Все будет хорошо.
А мама и папа только что погибли страшной смертью, и он их смерти поспособствовал по мере сил и возможностей.
хуже всего, что так в жизни и бывает.мама и папа больше не придут, ага.
зато вот он я, весь в белом.
я. угу.
- Я буду изображать ребенка, - произносит она вслух перед сном. Потом, придерживая простыню на груди, склоняется с кровати, шарит в темноте тонкой голой рукой. Наконец, нащупывает плюшевого медведя.Она никогда не рассказывала игрушкам сказок, но этой, единственной, что у неё осталось, она могла бы рассказать…
О Красных Шапочках, которые кормят волков пирожками с рук. И засыпают, обняв руками волчью шею.
Но он и так видит это каждый день своими тусклыми пластмассовыми глазами. И если бы он умел говорить, он бы спросил её: как ты можешь не бояться? Ты героиня страшной сказки, а у таких сказок хэппи-эндов не бывает. В них все неправильно, в них место действия – темная чаща, в которую не долетает смех других, нормальных детей. Где дома мамы и бабушки навсегда остались в прошлом. Где все волчье: и жизнь, и надежды, и то, что ты пытаешься назвать любовью.
И при этом она знает, что шансов вернуться назад – нет.
выдох.
*бьется головой о стену*
о Господи.
Боже.
так.
спокойно, Соболевский, соберись, тряпка.
слушайте, я сейчас заплачу.
блин, я.. я просто вообще не знаю что сказать, это так охрененно и так совсем, как я вижу, что это просто.. блин, я вас люблю и готов продаться вам в рабство!!!!!!!!!!!!!
так, ну все, пошли эмоции))))))
ааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
О Боже, да-да-да-да-да-да-да!!!!!!!!!!!!
блин, нет, я пойду выпью, о чееееееееееееееееррррррррррррррррт!!!!!!!!!!!
нет, я пойду в холодный-прехолодный душ!!!!!!!!!!!!!!!
аааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!
пожалуйста-пожалуйста, я умоляю вас, откройте запись, я мечтаю ее перепостить!!!!!!!!!!!!!
блин, я вас люблю...))))
хотите, я помою вам посуду ,подарю бутылку виски и сделаю еще что-нибудь хорошее?))))
О, боже))).
Нет, это я вас люблю за эти комментарии и эти эмоции, и пока мы не начали спорить, кто кого больше любит, я скажу, что просто до безумия, до помешательства рада, что вам понравилось)). Потому что вы-то, собственно, меня на это и толкнули, да).
Теперь я очень рада).
А с вас - то самое, в красках, обещанное). Впрочем, про рабство мне тоже понравилось
я не могу читать такие вещи, я люблю читать такие вещи, без таких вещей я схожу с ума, поэтому лучше я буду реветь и перечитывать это по сто раз, аааааааа!!!!!!!!!))))
я готов толкнуть еще раз!!! нежно и аккуратно!))))
в красках да, все, уже поехало))))
готовьте кандалы, Гексли ваш))))
бля, бля, бля...родная, прости...я сошел с ума. о неееет...Я СОШЕЛ С УМА!!!
а еще я сижу и пищу как маленький котенок, которые нашел необычайно большой моток шерсти, который можно разматывать. разматывать и запутывать и разматывать и вообще я несу какую-то бессмыслицу потому что....не знаю почему ..
черт.
дорогая...это прекрасно. это волшебно. это....уткнуться в шею и закрыть глаза и думать, думать, думать..
это- подоконник, кружка чая и недокуренная сигарета с дымом в голубое небо.
спасибо тебе. спасибо, спасибо, спасибо. я их вижу.
люблю тебя.
и очень хочу видеть)
приходите, приходите, приходите к нам в фандом!!)))
Спасибо). Это всё так безумно приятно, что просто слов нет - все эти слова, все эти мелькающие в голове картины - подоконник, кружка чая и недокуренная сигарета с дымом в голубое небо.
и я - и люблю, и очень хочу видеть).
Сижу и улыбаюсь, как умалишенная).
О, да. Давай к нам).
Наш слоган: "Придя к нам, вы придете в царство абсолютной любви и счастья".
Это так. К слову
и у нас есть заечка! но это уж совсем к слову)).
да я уже почти там. сейчас и вторую ногу подтяну.
я когда фильм смотрел...был рад, что я на первом сеансе, в зале еще всего 2 человека и я на последнем ряду и никто не тыкает и шикает на меня, на мои охи, вздохи, хихиканья, писки, визги и хлопки...)
и весь этот детский сад, с которым Том возится
***
Эван откидывает голову к откосу и глубоко затягивается, глядя в окно. Над Эдинбургом встает солнце. Что они забыли в Эдинбурге - черт их знает, просто Эвану захотелось куда-то сорваться, и когда он из аэропорта позвонил Тому, тот только вздохнул - что с тобой, мол, поделаешь, сам подписался - и сказал, что уже собирается.
И они сидят в этом заштатном, полутрехзвездачном отеле, и Эван курит, сидя на подоконнике и закинув на него ноги, и Том сидит поодаль, в кресле, и смотрит на него.
- Я не спрашиваю, что мы тут делаем.
- Правильно, - сквозь улыбку выдыхает Эван, затушив сигарету прямо в одноразовом стакане с остывшим кофе, - мы здесь отдыхаем. - И улыбка у него совершенно шалая, безумная, как у подростка, до невозможного довольного своим побегом из дома – мало того, что сбежал, так ещё и соседский велик угнал. Тому кажется, что у Эвана из-за пазухи сейчас выскользнет журнал комиксов.
А ещё - но этого он никогда никому не скажет, а великовозрастному МакГрегору и подавно - но когда только зачинается новый день и голубая полоска неба отражается в глазах Эвана, глаза эти становятся невозможно голубыми, бирюзовыми, океаническими, и Том в них влюбляется и посылает в тартарары свои пятьдесят два года и прочие глупости, и хочет только одного: чтобы МакГрегор слез уже, наконец, с этого подоконника, иначе Хэнкс сам его оттуда снимет.
Эван вдруг поворачивается к нему, смотрит в глаза и медленно, не отводя взгляда, стягивает через голову свой белый свитер, на котором итак уже было пятно от кофе. И Том тяжело сглатывает, пока Эван спускает ноги с подоконника и проходит два этих бесконечных шага, чтобы опуститься на колени у кресла Хэнкса.
Эван, конечно, мальчишка. Но этого мальчишку он любит, и плевать на остальное.
Только - тсс.
Ты тоже влюбилась в мотив с "детским садом, с которым возится Том"?
вас убить сразу или помучаетесь?
Хей! Это мой идейный вдохновитель, так что...
Ещё одно такое разрывающее сердце перечисление, и я забью на весь мир и стану только писать бесконечные флаффные драбблы, а мне этого нельзя))).
после твоего предыдущего комментария вопрос об убийстве и муках и к тебе тоже относится!
Вот так вечно - хочешь как лучше, а получается как всегда)).
*пошел курить, пить и страдать*
я люблю вас.
и убить тоже собираюсь
*пошел курить, пить и страдать*
я люблю вас.
и убить тоже собираюсь
у меня остановилось сердце и я сейчас просто умру!!!!!!!!!!!!!!!!!!
ты прекрасна!!!)))) ты просто великолепна!!!!!!!!!!!!!!
И Том тяжело сглатывает, пока Эван спускает ноги с подоконника и проходит два этих бесконечных шага, чтобы опуститься на колени у кресла Хэнкса.
да!!!!!!!!!! да-да-да-да!!!!!!!!!! нца, нам нужна нца, ооооо, Эван умеет изобразить нцу, я прямо даже представляю себе это!!!!!!!!)))))
ааааааааааа, это чудесно и прекрасно, это непрекращающйся фонтан эмоций и радости!!!!!!!!!!!!!!!
пусть это будет Глазго)) Господи, пусть это будет Глазго!..))))
.Мелкий.
не убивайте меня, я хороший!!))))
Ты уж определись или найти компромисс - залюби нас до смерти