"Рубикон", для Чацкой.
Автор: Moura.
Название: Рубикон.
Пейринг: Моусли/Барнс.
Рейтинг: R.
Жанр: angst.
Размер: мини.
Саммари: Граница, за которую перешел ради нового. Новое, вернувшее всё на круги своя. Alea jacta est*
Дисклэймер: от всех прав отказываюсь и выгоды ни от чего не получаю.

Заявка: Чацкая: Моусли/Барнс, что-то жесткое. Без флаффа. Взгляд со стороны на современную актерскую молодежь, которая в поисках новых ощущений приходит к однополым отношениям.
Думаю, рейтинг может быть оправдан даже не столько постельными сценами, сколько нецензурными высказываниями, описанием не совсем здорового образа жизни и другими составляющими современной жизни элитной тусовки.

***Киностудия «Хендерсон», Новая Зеландия.

От запаха кофе кружится голова. Или не от запаха кофе, но причину здесь и сейчас найти всегда легче, чем вспоминать собственную глупость. Говорят, когда пьешь в одиночку – это алкоголизм. Да ни черта. Это просто значит – всё навалилось.

- А от кофе портится цвет лица, - хмуро бросив эту фразу Анне, Уильям садится напротив и трет руками лицо.

Попплуэлл медленно отводит глаза от окна, касается рукой лица и спокойно смотрит на Моусли.

- Воды?

- Чем больше, тем лучше, - не отнимая от лица рук.

Она спокойно встает – ни одной эмоции на лице – и уходит. Через три минуты бесконечного шума в голове и свинцовой тяжести в висках возвращается и ставит перед ним на стол пластиковый стаканчик и бутылку с водой.

- Если через десять минут ты не появишься на гриме, Адамсон найдет тебя и раскрасит собственноручно.

Уилл нетвердой рукой быстро сворачивает крышку и, игнорируя стакан, жадно пьет.
- Спасибо, Анна, ты очень добрая.

Она чуть улыбается и вдруг поворачивается к двери.
Уилл спиной чувствует, как эта маленькая комната отдыха ровно за долю секунды заполняется чьим-то присутствием. Как душной ватой.

- Всем доброе утро, - и слышит улыбку.

Четверть седьмого. Новозеландское солнце только встает, но уже бьет в глаза даже сквозь сомкнутые веки.
Очень. Доброе. Утро.

Она произносит:
- Кому как, Бен.
…И улыбается.

Почему они все улыбаются?

***
Бовец, Словения.

- Уилл, милый, я так рада, что ты оставил мне свой номер, - щебечет совершенно незнакомый голос на другом конце связи, Уилл морщится и болезненно пытается вспомнить, кому он принадлежит. К тому же, от этой трескотни еще сильнее гудит голова… - Зайчик, ты же помнишь меня, правда?

Зайчик. Боже мой, где он подцепил эту клиническую идиотку с синдромом отсутствия мозга? Впрочем, синдром отсутствия мозга был скорее у него – ибо какого черта он оставил ей номер своего мобильного?

Милица, Катарина, Тина… Черт, да кто она такая?

- Солнышко, это же Яса, разве ты не узнал меня?.. – И он фактически чувствует, как где-то там Яса, которую он не помнит в лицо, обиженно дуется в трубку, сложив губы бантиком.

- Знаешь… эм… Яса… перезвони мне как-нибудь еще. – И, тут же мгновенно сбросив, думает, что надо сегодня же сменить номер.

- Что, лохматый, поклонницы надоедают? – Он оборачивается и замечает ухмыляющегося Барнса на пороге своего трейлера.

- Так… - С показной бравадой откинув голову, бросает ему Уилл. Бен кидает ему бутылку воды и, обернувшись, уходит, посмеиваясь. Уилл с силой сжимает неповинный пластик и думает, что им двоим слишком тесно на одной съемочной площадке.

Ему вообще в последнее время слишком тесно.

***

Бовец – курортный, но до безумия скучный город с двумя средней руки ночными клубами и сотней местных красавиц, ночующих у дверей этих клубов. По окрестностям Сочи слишком быстро разнесся слух о том, что поблизости снимается «голливудский блокбастер с симпатичными мальчиками».

Не могли же они оба разочаровать словенских красавиц.

Безусловно, Адамсон истово советовал им блюсти приличия и не сильно увлекаться, но, в конце концов, Моусли не знал, как контролировать гормоны, да и не сильно хотел. В первый раз он потащил с собой Барнса из нежелания светиться одному, а потом так просто повелось.

Редкие свободные ночи убивались в клубах на пару.

И они пили. Иногда больше, иногда меньше. Чаще – больше.
По крайней мере, Уилл. Потому что его всё злило.

Его злило, что Бену и легко и весело и без алкоголя. Злило, что он не стремится переспать одновременно со всеми местными, разной степени привлекательности, девицами, еле-еле связывающими два слова по-английски. Злило, что Бен ласкал лениво, а пил мало, в то время как он, Уилл, не знал, что кидает его в это прожигание жизни.

Просто в какой-то момент всего стало мало.
Пришел момент, когда спиртное в любых количествах несло уже не забытье, а простое отупение.
Когда он перестал считать этих Ясмин, Вероник и Тин.
Когда он перестал понимать, что ему нужно.

***

- Сука, - выдыхает Уилл и, споткнувшись, опирается на руку Бена, чтобы не упасть. Тот смеется.

- Моусли, что она тебе сделала? – И лукаво, тише, подначивая, - не дала?

- Барнс, - Уилл поднимает голову и серьезно, твердо отчеканивает: - пошел ты.

На берегу абсолютно темно, только где-то там, за спинами, мелькают огни провинциального Бовеца. От черной водной глади тянет желанной прохладой. Уилл подходит к кромке воды и, сев на колени, зачерпывает ладонями воду и подносит к лицу. Капли, стекающие по шее за ворот рубашки, мгновенно согреваются на коже.

Уилл слышит, как Бен садится рядом.

- Мелкий, скажи мне: какого черта ты так хлещешь виски?

- Я сказал: пошел ты.

И Бен в ответ усмехается, опускаясь на песок - положив руку ему на плечо, тянет за собой.

Он не сопротивляется. Песок приятно холодит спину, и Уиллу вдруг резко хочется спать – прямо здесь и сейчас закрыть глаза, послать ко всем чертям планету и уснуть. Может быть, тогда он поймет, что рвет его изнутри последние недели.

- Жажда мучает, - вдруг отвечает он на вопрос, на который отвечать не собирался, и понимает, что к виски это относится в самую последнюю очередь.

- Да что ты? – Бен, приподнявшись на локте, наклоняется над ним и растягивает губы в улыбке. – Жажда?

***
Лондон. Весна 2008-го.

Уилл резко открывает глаза и вздрагивает. В первую минуту невозможно понять, было ли это сном или реальностью. Было ли – это.

Повернув голову, он скользит глазами по обнаженной, мерно вздымающейся от дыхания груди, и даже не пытается вспомнить, как зовут эту очередную. Впрочем, девица ничего, хороша…

Закрыв глаза, запрещает себе вспоминать.

Переплетение обнаженных тел, темнота и полоска света от окна, сильные руки, сомкнутые на выгнутой дугой спине, водящие пальцами по нежной коже, губы, накрывающие зовущий рот поцелует, скользящие ниже, по шее и груди, протяжный стон, тихое «Бен…».

С этим невозможно ни бороться, ни спорить.
Чтобы успокоиться – надо…

***

Нью-Йорк. 6 мая 2008 года.

Бен облизывает губы и, закрыв глаза, откидывает голову на спинку кресла. Чертова привычка мелкого Моусли – глотать виски как воду. При-у-чил.
Как при-ру-чил.
Определенно, это элитное пойло кружит ему голову.

Или – не только пойло?

Нет, Барнс давно не мальчишка. Он смотрит на Моусли и усмехается – про себя или ему же в лицо: слишком хорошо ему знакомо всё, что написано у Уилла на лице. Слишком хорошо он знает, что заливается алкоголем до бессознания, слишком хорошо знает, о чем говорят глаза, отводимые в сторону, выдох, не выходящий из легких. И он отлично знает, почему вздрагивает Уилл, когда он оказывается рядом. Знает, что эти девицы – блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие – каждую ночь новые – чтобы унять.

Он через это прошел. Давно. Уже слишком давно.

Он помнит, как ему усмехались так же, как он усмехается сейчас. Помнит, как ночами уходил к случайно встреченным на улице девушкам, чтобы не думать. И как оно всё равно – настигло.

Не бойся. Я тебе всё покажу. Всё-будет-хорошо.

Бен вздрогнул и осушил бокал до дна одним глотком.

Чертов Моусли. Как его угораздило?
Проклятье…

И Бен знал, что всё закончится так же.
И пусть.
Он хочет нового? Он получит.

Дробный короткий стук в дверь. Бен кривит губы и вновь наполняет бокал.
- Можно?
Он никогда не закрывает дверь.
- Ты уже вошел, мелкий.

Уилл проходит, быстро обводит глазами номер. Бен смотрит исподлобья и улыбается, держа на ладони бокал с янтарной жидкостью. Уилл подходит, берет со стола бутылку и отпивает из горла. Опускает голову и закрывает глаза, задержав дыхание.
- Ну ты даешь, лохматый…
- Я волнуюсь.
- Перед премьерой?
Уилл, не открывая глаз, кивает.
Разве?

Выдохнув, отступает и не садится – падает в кресло напротив.

Жажда мучает. Жажда?

Он не говорит «Я посижу у тебя» или ещё какой-либо подобной чуши. Он смотрится здесь - в его, Барнса, номере, как у себя дома – будто так и надо. И Бен удивляется, потому что знает, что происходит с Уиллом, и помнит, что сам тогда старался избегать.
Уилл и не пытается.

- Лохматый, неужели тебя никто сегодня не ждет? – Бен смотрит на него сквозь полупрозрачную занавесь ресниц и водит пальцами по краю бокала.

- Нет. – И отводит глаза.

Господи, мелкий. Какой ты… неиспорченный. Ты ещё ничего не знаешь. Зачем это тебе?

- Вчера ты пришел с той… как её зовут?.. Карэн, Вив?.. Она была ничего. – Уилл поднимает глаза и сморит на него – внимательно, почти подозрительно, широко открыв глаза.
Ушел бы ты лучше.
Мальчишка.

- Не помню, - хрипло.

На Бена ничуть не давит эта тишина, и он только прячет улыбку, смотря в глаза Уиллу, не находящему себе места.

- Бен… - Барнс поднимает голову и смотрит на Уилла, снова отведшего глаза в сторону. – Тебе ничего не надоело?.. Вообще. В жизни.

- Рутина, мелкий?

- Может быть, да… - кивает, закусив губу. – Всё странно! Всё надоело: этот алкоголь без вкуса, эти - черт, я ведь даже имен их не запоминаю, это всё, всё, всё! - Уилл опускает голову и ерошит волосы.

- Так чего тебе хочется? – Бен отставляет бокал, подается вперед и, сцепив пальцы в замок, внимательно смотрит на Моусли.

- Не знаю… чего-то… - и, подняв глаза, выдохнув, - чего не было раньше… я не знаю.

- И за новым ты пришел ко мне, мелкий?

- Бен, я… - Уилл берет с пола бутылку и отпивает, чтобы успокоиться. – Я…

Знаю. Вижу.

Бен улыбается, качает головой и вкрадчиво, тихо произносит:
- Уилл. Ты просто не понимаешь, чего хочешь. Это не то, за чем надо приходить, когда ищешь острых ощущений. Просто иди и выспись.

- Ты не понимаешь, - резко, не своим голосом бросает Уилл, с силой сжимая стекло полупустой бутылки. – Ты не понимаешь, что это, как это – когда больше ничего не волнует, ничего не вызывает ни чувства, ни ощущения, когда ничто, никто больше не возбуждает. Когда… Ничего, ничего больше не чувствую, всё мимо, и ничем не заслонить, и… ты знаешь! - И мучительная, удушливая краснота заливает лицо. Бен смотрит на дрожащие ресницы, на приоткрытые влажные губы, и думает, что – да – всё когда-нибудь повторяется.

- Лохматый, ты разочаруешься… - почти шепотом. Поднимается, подходит ближе. - Значит – не уйдешь? - И Уилл качает головой и, не смотря на него, встает на ноги, оказываясь вплотную рядом.

- Не уйду.

Бен медленно поднимает руку, осторожно касается его лица, проводит пальцами по щеке, линии подбородка, наклоняет голову ближе и, выдохнув, легко касается губами его рта.

И от этого полудетского поцелуя в голове у Уилла взрывается кроваво-алый фейерверк, и горячая волна проходит по позвоночнику, лавой скапливаясь внизу живота, там, где нарастает дикое возбуждение, которое, казалось, просто не может быть таким.
Так не бывает.
Или просто не было очень давно.

- Всё еще не хочешь уйти?.. – отстраняясь, выдыхает Бен, заглядывая ему в глаза.

- Нет. Я хочу… - мотнув головой, словно что-то душило, будто слишком тесным стал распахнутый ворот рубашки, - остаться. – И вдруг – с паникой в голосе, лихорадочно, быстро, бессвязно: - но я… ты… я не знаю, я не… никогда…

- Уилл, - Бен обхватывает ладонями его лицо и заставляет смотреть себе в глаза. – Всё будет хорошо.

Не бойся. Я тебе всё покажу. Всё-будет-хорошо.

Уилл подается ещё ближе – ближе уже нельзя – и утыкается лицом ему в плечо. Нервными дрожащими пальцами пытается расстегнуть пуговицы его рубашки. Бен не двигается, смотрит в сторону, позволяет ему действовать самому – так надо. Хотел нового – бери. Но когда эти же нервные, осторожные пальцы стягивают рубашку с его плеч, начинают гулять по груди и животу, он откидывает голову и выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. И тяжело сглатывает, когда Уилл касается пряжки его ремня.

Черт. Слишком знакомо.

- Бен… я что-то делаю не так? – Дрогнувший, взволнованный голос. Мальчишка…

- Нет, всё так. - Даже слишком так.

Бен накрывает его пальцы ладонью и убирает руку. Рано, ещё рано.
Снимает с него рубашку, отбрасывает её в сторону. Отстранившись, медленно проводит руками по обнаженным плечам и рукам, чувствуя, как напряжены под кожей мускулы.

- Мелкий, расслабься. Всё нормально.

… Уилл накрывает собой это горячее, жесткое, угловатое тело, двигается, сходит с ума. Это совершенно не похоже на привычный секс. Здесь всё по-другому, нет обволакивающего, мягкого тепла женской плоти, нет своей власти - и это пьянит, как не может пьянить алкоголь. Это протяжной волной проходит по всему телу и взрывается невыносимым жаром, с головой накрывает неизведанным, неиспытанным, потрясающим.

Всё по-другому. Острее и ярче.
Чувствую.
Всё – лучше?

Уилл тяжело отрывисто дышит, вжимаясь лицом в его шею.

Ты хотел новых ощущений? Ты их получил.

***
Лондон, 19 июня 2008.

- Ты больной… - Уилл, не давая договорить, зажимает его между стеной гримерной и свои телом и, прижав к стене его руки, целует. Бен отвечает, яростно вжимаясь губами в этот горячий требующий рот, высвобождает руки, проводит ими по его спине, запускает под пиджак, усмехается, почувствовав телом дрожь чужого возбуждения. – Мелкий, в каком виде ты выйдешь на дорожку?..

- Ничего, - выдыхает Уилл, - небрежность мне к лицу.

О да.

***
Мадрид, 28 июня 2008.

- Мелкий, расслабься - пойди и сними себе шлюху и прекрати смотреть на меня такими глазами! – Бен сжимает кулаки и закрывает глаза. – И запомни: мне сотню раз плевать, что ты обо мне думаешь, ясно? Я – мог! Разговор окончен.

«Когда у тебя было в первый раз... так?..» - «Давно. Зачем тебе?» - «Не знаю, - зарываясь лицом ему в волосы, - просто спросил» - «Интересно?» - «Бен…» - «Семь лет назад. Мне тоже хотелось нового и острого, а он предложил мне роль в новой постановке» - замерев, хрипло: «Ты… за… Как ты... мог…», и дальше – нескончаемое, отдающееся звоном в ушах, от шепота переходящее к хрипу jбвинения: «Как ты… мог… как ты…».

Мог.

Какой ты ещё, мелкий.
Как ты ещё идиот.

- Ждешь моего раскаяния, Моусли? – в попытке насмешливо надломить губы.

- Черт, Бен, мне всё равно, я… просто… мне…

- Омерзительно? Можешь выметаться. – Бен указывает рукой на дверь номера и, закрыв глаза, опускается на постель и устало трет ладонями лицо. – Всё равно вернешься.

- Прости меня. – Уилл подается вперед и прижимается лбом к его спине. – Я хочу остаться. С тобой.

Понимал бы ты, мелкий, что говоришь.

- Навсегда, Бен…

Какой ты ещё, Уилл.

***
Он слишком хорошо знал, что всё проходит.
***

Октябрь 2008.

Бен прислоняется к стене, пропуская реквизитора с кучей хлама, и прижимает к уху телефон.
- Ты слышишь меня?

- Да, я слышу, - и эти знакомые, будь они прокляты, интонации рвут его на части. – Что там у тебя?

- Перерыв между съемками. Я по-прежнему красуюсь, с меня всё ещё пишут портрет. А ты?

- Ничего пока.

- Ясно, - кивает Бен.

И нечего говорить.

- Знаешь, мы с Ники… она переехала ко мне неделю назад.

Что ж. Это имя он запомнил.

- Она славная девушка.

- Да.

И эта тишина, наконец-то, начинает давить и на его плечи.

- Я пойду, мелкий. Надо подправить грим.

- Да, конечно. Я рад, что у тебя всё хорошо.

- И я. До скорого.

- До скорого, - эхом отзывается за сотни километров чужой голос и дальше – только гудки.

Что ж, мелкий. Даже удачные эксперименты не длятся вечно. Ты долго к этому шел и, надеюсь, получил то, что хотел.

И мне, конечно же, ничего не жаль.
Есть границы, за которые ты привыкнешь переходить, не кидаясь в омут с головой - как привык я. И назад уже будет не отступить.

Ты вернешься к этому.

Может быть.

*Жребий брошен (лат.)