Вы делаете заказ - пейринг или просто персонаж(и), жанр и, если угодно, рейтинг, ключевые слова или фразу - по Нарнии и rpf/rps касаемо фильма, а я это пишу в размере мини-фика, может быть - драббла. Итак?).
Строгой последовательности выполнения не обещаю.
Первая часть -
Здесь.Вторая -
Здесь.Для Чацкой, заявка: ассоциация.читать дальшеВ Лондоне солнце. Кто не родился и не жил в столице Англии, тот просто не понимает, что значат для любого лондонца эти слова – «Над городом светит солнце». Слишком яркое, слишком горячее, прекрасное.
Но он идет по набережной, высоко подняв воротник пальто и – слава богам, так к случаю – закрыв пол-лица огромными черными очками. Господи, раньше всё было намного проще…
На очередного человека, задевшего его плечом, Уильям Моусли просто не обратил внимания. Как и на громкое «Ах!» и –
- Я тебя узнала, - слышит он за спиной радостно-недоуменный голос и останавливается на месте, собираясь сказать уже столь привычное «Вы ошиблись», но не говорит. Перед ним возникает девушка, только что задевшая его плечом. И он, приспустив очки, щурится – такого яркого оранжевого цвета, как цвет её свитера, он никогда не видел. – Уильям Моусли, - констатирует она очевидное и улыбается. Не визжит, не кричит на весь квартал, не виснет у него на шеи. Даже непривычно. – Можно я тебя сфотографирую? – И только тут он замечает у неё в руках профессиональную камеру.
Он еще не успел сказать ни слова.
- Извините, но вы ошиб…
- Нет, не ошиблась, прекрати, - укоризненно отмахивается она и уже не спрашивает, а ставит перед фактом: - Я тебя сфотографирую.
Осторожно отстранить и уйти.
- Прямо сейчас, - и уже совершенно нахально, но как будто так и надо , тянет его за рукав и вдруг – замирает. Уилл, проследив за её взглядом, замечает, что тот остановился на голубе. Обыкновенном голубе, белом, с сизыми полосками на крыльях. Птица сидела на парапете и внимательно смотрела на девушку – в ответ.
Её рука, сжимающая камеру, дернулась.
И Уилл вдруг с изумлением понял, что она хочет сфотографировать эту птицу. И совершенно серьезно выбирает, кого ей больше хочется запечатлеть – его или голубя. Займется одним – другой исчезнет.
И Моусли сам не понял, почему сказал ей:
- Фотографируй. Я подожду. Вот здесь, - и, высвободив руку, отошел в сторону и сел на скамейку.
Нет, у неё такое лицо, как будто всё так и надо. Просто в норме вещей. Сумасшедшая. Такая...
Она осторожными шагами ходила вокруг слишком горделивой для голубя птицы, а Уилл её изучал. Яркая, странная, смешная и еще раз странная. Серьезная.
Улыбается…
Когда она подошла – счастливая, с блестящими глазами – поймала кадр – он спросил:
- Как ты меня узнала?
- По линии лба, - совершенно серьезно ответила она. - Можно я…
- Фотографируй, - Улыбнулся Уилл.
И она улыбнулась в ответ, заправила за ухо непослушные вьющиеся волосы и отошла на два шага.
- Подумай о чем-нибудь хорошем.
И он подумал.
О белом голубе, о солнечных бликах на воде и – о ней.
- Как тебя зовут?
- А не скажу.
И оранжевый цвет уже не слепил глаза. Над Лондоном светило солнце. И оно им улыбалось.Для Run&away, заявка: Бен/Анна - "Горький осадок, но сахара не надо".Знаю сама, что очень слабо, и прошу прощения.читать дальше
- Наша Анна всё равно лучше, - и Анна оборачивается, улыбается ему через плечо и чувствует, как что-то игристое и теплое тянет её вниз и ввысь – она сама не знает, что с ней творится. Это не получается анализировать, это не получается объяснить – а она привыкла всё и всегда объяснять.
Всегда, но только не сейчас.
Бен возвращается взглядом к экрану телевизора, и они с Уиллом продолжают спор об исполнительнице главной роли.
Анна, повернувшись обратно, прижимается лбом к стене и упирается в неё пальцами.
Наша. Так хотелось – моя.
О…
***
При первой встрече она подумала – красив.
При второй: симпатичен, но не в её вкусе.
Про съемке первой совместной сцены – он интересен.
И не заметила, как начала считать эти сцены и эти встречи.
Как её вдруг потянуло в пропасть. Вихрем.
Она забыла, что такое – объяснять логически.
***
- Анна, я…
- Ничего не говори, не надо, пожалуйста… - выдыхая в рот, закрыв глаза, цепляясь руками за его плечи, потому что надо за что-то держаться в своем мире, который рушится. В этом безумии, которое так и не удалось от себя отстранить.
И он больше ничего не говорит, а, наклонив голову, целует её, и она чувствует, как что-то горячее жжет глаза.
Почему ты плачешь? Ты должна быть счастлива.
***
- Бе-е-ен… - и захлебнуться стоном.
***
- Анна… - Она жестом останавливает его и нервно улыбается: это становится дурной привычкой – не давать ему говорить. Из боязни услышать – что?
Из боязни не услышать «Моя».
Опираясь ладонями на стол, она смотрит через всю комнату на своё отражение в зеркале – темные губы, алеющие скулы, спутанные волосы, чужая рубашка на плечах. И позади - черные глаза – взглядом в сторону. Смотреть на него в зеркало очень удобно. Так создается иллюзия.
Ты ведь сама так хотела этого.
Ты позвала его. Ты не остановила его, когда захотел уйти – «Анна, пойми: ради тебя…».
Но не дождалась ответного. Не дождалась от него – своего.
«Моя» - не о тебе.
***
- Бен, можно – на два слова?
И за руку отводит в сторону – как тогда.
Ей так жаль его. За виноватые взгляды и попытки заговорить – оправдаться.
Господи, зачем? Ни в чем не виноват. Сама.
Всё сама.
- Нам лучше сделать вид, что ничего не было. Пожалуйста.
«…пожалуйста».
Он смотрит на неё долгим тяжелым взглядом – не читай внутри, там только бездна, вглубь и ввысь – и произносит с безразличием – ломким, не живым:
- Да. Так будет лучше.
Проводив его глазами, прислонившись к стене и закрыв глаза, она скрещивает на груди руки – чтобы что-то огромное и чужое, разорвавшееся в груди, не разрушило её до основания.
Что значит – больно? Забудь про «больно».
Ты знаешь сама – его ты никогда не будешь навсегда. Для прочего хватило часов.
Слезы – нонсенс. Забудь.
Нет жара и нет бездны. Есть только осадок на самой глубине.
Горький осадок, но – сахара не надо.
Всё правильно, Анна. Ты всё сделала правильно. Для Run&away, заявка: Уилл/Бен- "Подари мне лунный свет".читать дальшеОткинувшись на смятые простыни, Уилл тяжело дышит, закрыв глаза. Внутри блаженная, тянущая пустота и так хорошо, безмерно хорошо лежать рядом, восстанавливать дыхание и чувствовать, как что-то огромное и необъяснимое рвет под кожей сердце.
Почему? Так никогда и ни с кем не было. Так почему – он?
- Мелкий, ты… - И Бен не договаривает, уткнувшись лицом в его волосы, и Уиллу так хорошо – просто хорошо, как никогда еще не было. Чужое теплое прерывистое дыхание щекочет кожу.
И что-то огромное изнутри заполняет всего его, мешает дышать, мешает мыслить, мешает говорить – и в голове только отрывки, полу-видения, полоска лунного света сквозь ресницы и жар чьего-то тела рядом.
Уиллу хочется говорить ему глупости, странные, смешные, штампованные глупости – потому что он знает, что это не будет ни странно, ни смешно. Там, за окном – он это точно знает – россыпь звезд, и эта алмазная пыль, этот поток голубого света в окно – всё их, сейчас и навсегда. Ничего вещественного. Эфемерная материя.
- Лохматый, что мне для тебя сделать, а? – И от рвущей сердце нежности уже ничего нет. Только лукавая дерзость в темных глазах, блеск которых Уилл различает даже в темноте.
Подари мне лунный свет.
О, боже. О чем ты думаешь, Моусли? Как сентиментально.
Или?
- Что ты хочешь?
Тебя и…
Бен приподнимается на локте и поворачивает голову к окну. Улыбается – усмешкой. Уиллу никогда не привыкнуть, если не привык уже, к его стремлению надрывное, близкое, единственное – переводить в игру.
- Хочешь, подарю тебе, например, этот лунный свет?
И Уилл широко открывает глаза, перестав дышать. Как ты…
Бен смеется, поднимает руку и, повернув кисть в полосе света, сжимает пальцы, захватывая этот поток. А потом разжимает ладонь и держит её на свету – пронизанную, заполненную им, и Уилл больше не может дышать. Приподнявшись, он, не оглядываясь на Бена, пальцами захватывает его запястье и целует эту раскрытую ладонь, закрыв глаза.
Что-то полоснуло лезвием под кожей, что-то, что вот-вот разрушит его всего до основания – переливающее через край, бездонное.
- Мелкий, ты… ты что… - И Бен отводит от его лица свою ладонь, кладет её на затылок и тянет его на себя. Уилл смотрит ему в глаза и никак не может понять, что же все-таки рвет его изнутри, дрожит, мечется под самым сердцем.
- Что ты… - Бездумно выдыхает Бен и, притянув его голову ближе, целует.
И уже ничего не переводит в игру.
И Уилл понимает, что и его изнутри так же рвет это огромное и непозволительно нежное.
То, что обычно называют –
- Я тебя… - выдохнув у самых губ и не договорив.
Подарил сверх меры. Для Katrusia, заявка: Бен/Уилл, встреча после нескольких лет порознь. Размеры драббла слегка превышены.читать дальше
- Эндрю всё устроил. В отеле пробудешь до завтра, а там…
- Хороший отель?
- Что?
- Отель – хороший?
- Да…
- И именно поэтому ты привез меня к себе домой? – Прищур, губы, изогнутые в усмешке, пальцы, играющие черными очками.
Черт, черт, черт.
Моусли больше всего захотелось уронить голову на руль и простонать, какой он идиот.
Это Адамсон во всем виноват. «Мы снимаем фильм о фильме, Уильям, и ты же понимаешь, что участвовать должны все.Я обо всём договорился, тебе нужно только встретить его в аэропорту – чтобы было неформально, ведь все вы когда-то были так дружны».
Неформально. Дружны. Были, да.
Чертов придурок. Ты привез его к себе.
Это на автомате, это неконтролируемо, это… не выветрилось за пять лет?
- Это инерция, Моусли, - Барнс снова усмехается. – Хотя бы угости кофе.
И Уиллу только и остается, что кивнуть.
- Выпьешь?
- Да, неплохо бы. - Бен кидает на диван в гостиной куртку и спортивную сумку и оглядывает комнату. Эти бежевые занавески, диванные подушки в мелкий розовый цветочек и – над камином - зеркало в кокетливой позолоченной раме.
- Это Адриана обставляла дом… я ничего не менял, - стараясь держать голос ровным и непринужденным, зачем-то поясняет Уилл. – Располагайся, - и, повернувшись спиной, начинает пристально изучать бар. Будто там что-то изменилось за время его отсутствия.
- Ты давно развелся? – Спрашивает Бен, садясь в кресло, и Уилл небрежно бросает:
- С месяц.
Бен кивает – и говорить больше не о чем.
- Мы не долго протянули, - Моусли усмехается, хотя этой усмешки, разумеется, тот не видит. – Почему я не видел тебя в кино?
Да, лучше о профессиональном.
- Я решил, что театр мне ближе. Экспериментальный.
- О. Понимаю.
Уилл подходит и протягивает ему стакан с виски. Садясь напротив, смотрит – внимательно, изучая, думая, что есть то, что не меняется никогда. Константа.
- Что, сильно изменился? – Бен улыбается и откидывает голову.
О, нет. Нет, нет, нет.
***
Бессильно откинутая на подушку голова, разметавшиеся волосы. Губы – приоткрытые, зовущие, темные, зацелованные. Пальцы, сомкнувшиеся на горячей требующей плоти.
Имя – еле слышным стоном.
***
Уилл мотнул головой.
- Нет, наоборот.
- Это хорошо или плохо? – как играет.
- Это…
Нет, Уильям. Ты не позволишь себе, чтобы всё то, что было выстроено за эти пять лет, рухнуло под давлением одного только напоминающего взгляда. Чтобы ушли в никуда годы самосохранения. Пять лет со дня окончания презентации последнего снятого фильма серии (дальше третьего дело не пошло). Пять лет изнуряющей бешеной работы, пять лет киностудий и съемок, карьеры и похвальных рецензий, блокбастеров и гонораров, женщин и романов. Пять лет, которые – имя, статус, неудавшаяся семейная жизнь и барьер, прочно отделяющий прошлое от настоящего.
Те первые годы, когда каждое достижение кричало «Я могу жить без тебя».
То, что – смог.
Запер.
Чтобы теперь – прорвало?
Брось… это только глаза, обыкновенные, черно-обволакивающие, прищуренные, насмешливые глаза. Это только иллюзия. Это просто – нахлынуло. Секундное, сейчас пройдет.
Уилл помнит, почему нельзя поддаваться. Помнит «Я уезжаю, мелкий». Помнит «Это случилось бы, ты знаешь». Помнит те месяцы, когда рвал всё в клочья и был готов на убийство.
Помнит, что…
- О чем задумался, лохматый?
И Уилл по инерции проводит рукой по волосам. Смешное, старое прозвище. Уже давно не к месту и не ко времени.
- Это было давно, Бен. - И наконец-то выдавливает из себя это имя. – Мы уже не дети.
- Мы и тогда не были детьми, Уильям, - и насмешливо взлетают вверх дуги бровей.
- Но мы были значительно моложе. – Чтобы оправдать молчание, Уилл отпивает и отворачивается. – Как будто всё было уже слишком давно, - и отставляет в сторону пустой стакан.
- Что ты делал после того, как я уехал?
- Снимался.
- Только?
- И ещё жил, - Уилл поворачивается и смотрит ему в глазат - с вызовом, дерзко, - да, Бен, я жил, жил. – И не понимает, кому врёт.
- Если бы я тогда мог – ты знаешь, что я бы не…
- Не хочу об этом говорить. И вспоминать не хочу. И… - Уилл поднимается, обходит полукругом комнату, закрывает ладонью глаза. – Этого всего не было, ясно? Не было. Я не помню.
Зачем ты сейчас снова появился? Чтобы всё опять рухнуло, чтобы опять существование – в тартарары?
- Уилл. Есть вещи, которых я не смог тогда тебе объяснить.
И снова откинутая на спинку кресла голова, закрытые глаза, напряжение в каждом мускуле лица.
- Зачем ты мне это говоришь? – обернувшись, тихо, удушливо.
- Подойти, - вместо ответа на вопрос. И нет желания сопротивляться.
Пять лет, разрушенные десятью минутами внезапно вернувшегося прошлого. Ты не должен, ты не можешь себе позволить…
Уилл против воли подходит ближе и, опустившись – как надломившись - перед ним на пол, прижимается лбом к его коленям и выдыхает.
Господи, как давно не было так легко.
Пальцы осторожно касаются его волос. Тихое:
- Но мы ведь уже не дети, Уилл?
- Нет, Бен. Не дети, - глухо и твердо. И секунды вязко застывают в нелепо-уютной комнате, между занавесок из модного каталога и ворсом дорогого ковра. – Я хочу… - и не договаривает рвущегося, странного, глупого «…тебя поцеловать».
Река, в которую войдешь – дважды?
Вдруг резко поднявшись с пола, Уилл протягивает Бену руку и прямо смотрит ему в глаза.
- Пойдем.
И в углах четко отчерченных губ мелькает знакомая полунасмешливая улыбка.
Сильные пальцы сжимают его ладонь.
Когда ты говоришь себе: я решился – ты знаешь, что так было суждено.Для Abigail., заявка: ассоциация.читать дальше
Изумрудно-зеленая трава блестела на солнце, беспощадно лившем жаркий золотой свет на лужайку парка. Эбби бездумно водила ручкой по бумаге и думала о том, что такого несуществующе-голубого, как сегодня, неба она еще никогда не видела, что та удобно устроившаяся под деревом парочка скоро перейдет к окончательно решительным неприличным действиям, что завтра у неё заканчивается то, что с натяжкой можно назвать отпуском - трехдневным, и…
- Э-э-эббс… - Эбби повернула голову. На неё с насмешливым прищуром смотрела зеленые, под длинными каштановыми ресницами, глаза. – Это – этюд?
Она опустила глаза и обреченно вздохнула. С угла листа на неё проницательно смотрел Бенджамин Барнс. Минутный портрет черной гелиевой ручкой на плотной чертежной бумаге. Она любила использовать её для зарисовок. Для зарисовок эскизов, но не для…
- Нет, Джун, - выдохнув, констатируя факт, - это не этюд.
- Эббс, он тебе действительно так нравится? – Джун легла на спину, смяв при этом угол клетчатого пледа, и внимательно заглянула ей в глаза.
Ты его просто не видела, он не может не нравиться, он…
- Кажется, это очевидно.
- А он на тебя никак не…
- … нет, не реагирует. Господи, о чем мы говорим! – Эбби быстро убрала лист в папку и зашнуровала её с таким неистовым рвением, будто пластиковая папка формата А3 действительно была в чем-то виновата. – Я – помощница художника по костюмам – одна из сотни, Джун – а он… А он, - уронив голову на сложенные руки, - Бен Барнс, Дориан Грей, человек, от которого я хочу троих детей и вообще…
- Однако.
Вдруг Эбби медленно подняла голову и повернулась к Джун.
- Знаешь, Паркс, мы с ним пили кофе.
Во взгляде той засветилась заинтересованность.
- Поподробней!
- Не обольщайся, - тут же натянуто улыбнулась Эбби. – В пятнадцатиминутный перерыв между съемками. За декорациями, изображающими театральную ложу. Безвкусный, из пластиковых стаканчиков. Из соседнего автомата.
- Н-да, - Джун поджала губы и покачала головой.
Эбби закрыла глаза и неожиданно улыбнулась – радостной, тихой, счастливой улыбкой.
- Но он мне улыбался… – и, наклонившись к подруге, шепнула ей на ухо, - Паркс, господи, он так улыбается, так улыбается, что у меня мурашки по всему телу, аж до дрожи… - еле слышно договорив, она опустила голову, продолжая улыбаться в волосы Джун.
Та рассмеялась.
- Эббс, просто пригласи его выпить нормальный кофе. По-человечески. Хотя бы в ближайшем кафе.
- И он….
- Согласится, - безапелляционно, взъерошив темное каре.
Кажется, она всё-таки напишет полноценный портрет.Для Ariane, заявка: Люси/мистер Тумнус. читать дальше
Она пробегает мимо, шурша юбками и обдавая тебя запахом фиалок, а ты смотришь ей вслед и ловишь солнечные блики в её темно-медных прядях. Она быстро и неловко поправляет в волосах венец и, оглянувшись, машет тебе рукой и улыбается.
- Мы будем к вечеру!
И ты улыбаешься ей в ответ и киваешь. И только когда она скрывается за углом, позволяешь себе прислониться к стене и перевести взгляд на окно. Четверо Королей и Королев, дернув поводья, срываются с места. Ты слушаешь стук копыт по каменным плитам и сжимаешь ладони. Ты слишком многое знаешь – потому что слишком многое чувствуешь.
«Ты любишь меня?» - «Тебя, величайшую из королев, - всем сердцем».
Ты всегда верил ей – маленькой смешной девочке, юной и мудрой правительнице, своему другу и своей королеве. Ты всегда знал: каждую минуту за неё и ради неё можно пойти на что угодно. Даже на то, чтобы навсегда уберечь от себя её покой.
Всем сердцем, Тумнус, помни.
И ты знаешь: они не вернутся. Ни к вечеру, ни к восходу, никогда. Ты знаешь: сегодня они уйдут – домой, в свой мир, туда, где тебе нет места и где нет тебя. И ты знаешь: когда она вернется – тебя уже не станет. Ты не дождешься – будешь ждать и не дождешься. Ты не понимаешь, откуда всё это ведомо тебе и где ты видел это – но знаешь, что так будет. Что ты не успел попрощаться, в последний раз – страшные слова! – обняв её и вдохнув аромат солнца от её волос. Не успел поймать её за руку, когда она пробегала мимо, и сказать: Всем сердцам, Люси, всем сердцем.
Ты не успел.
Но ведь она будет помнить тебя, не так ли? Она будет помнить тебя, грустить и думать о тебе, но – знание – меньше, чем ты о ней. Потому что ты ей – друг, а она тебе – всё.
Сложнее всего – отпускать. Эту мудрость ты знаешь тоже – и следуешь ей. Отпускаешь.
Сегодня, сама того не зная, она ушла навсегда – от тебя, от страны под своей рукой и от этого мира.
Но ты будешь верить ей – как и прежде. Не потому что – вопреки.
Всем сердцем.Для Донна Дыня, заявка: Питер, огонь, письма.читать дальше
Питер шипит, крепко стиснув зубы, и запускает пальцы в волосы, сжимая ладони до боли. Это в очередной раз невыносимо, это в очередной раз бьется и выплескивается, чтобы снова отступить. Это в очередной раз пальцы резко и нервно сминают в комок лист бумаги и швыряют его в камин, чтобы вся исступленная страсть-нежность-просьба испепелилась и ушла из его жизни.
Навсегда.
Покачав головой, усмехнувшись, Питер встает и, опустив руки в карманы брюк, медленно проходит бесконечно короткое расстояние от стола до окна, за которым ночь, фонари, спящий Лондон и океан густой, чернильной тоски. И он не знает, чем надо заткнуть щели, чтобы эта тоска не просачивалась в комнату, не тушила огонь в камине и не отстраняла жизнь на задний план.
Писать в никуда и никому – не странно и почти не страшно. Когда он переступил через порог миров – повторно это даже проще – Питер понял, что теперь остается только одна нить – как шанс донести. Писать. Писать бесконечные письма на десятки страниц, на сотни слов, на тысячи надломанных существований. Только когда чернила оставляют на бумаге знаки, можно думать, что вязкая удушливая тоска не проникнет болью под сердце – в глубину, в которой есть место только для одного – для заполнения спасительных листов рвущимся «Я люблю тебя» - и так строчка за строчкой, страница за страницей, спасаясь и веря, что можно не умереть.
А потом – сжигать.
Сжигать, сжигать, сжигать всё в ласковом рыжем огне, целующем его «Я люблю тебя» горячими лепестками пламенных губ.
На эти письма никогда не будет ответа, но что-то высшее обязано донести их пепел до адресата.
Что-то высшее обязано дать ему – им – шанс.
Что-то высшее обязано никогда не дать погаснуть этому пламени в камине и не дать просочиться этой тоске в заветную глубину. Пусть остается за окном – ей ничего не получить.
И сжигая очередные листы, написанные в другой мир, Питер вслух заклинанием шепчет «Люблю тебя» - и садится писать новое. Вечные слова – бесконечными строками. Для Margo Snow., заявка: Бен/Уилл, Бен/Анна, ангст.читать дальше
- Мы так и будем… здесь… посреди к… - резко втянутый сквозь зубы воздух, искаженное не то от боли, не то от удовольствия лицо, когда Бен, выкрутив ему руки, поворачивает спиной и с силой вжимает в стену гостиничного коридора, накрывая горячим телом, - коридора?..
- Ты что-то имеешь… против? – Губы касаются мочки уха, скользят вниз по шее.
Боже мой, конечно же, нет. Он ничего не имеет против, сейчас просто всё равно, где они, лишь бы только это не прекращалось, лишь бы только Бен делал всё, что так обещает этот жаркий шепот в волосы, здесь и сейчас – и плевать на остальное.
- Если я ещё раз, - пальцы крутят пряжку ремня, - увижу тебя рядом, - резко выдергивают ремень из брюк, - ещё хоть с одной, - Бен, обхватив его лицо рукой, поворачивает голову к себе и секундно целует в губы, - то не знаю, что я с тобой сделаю, ты понял, мелкий? – И ладонь скользит под тканью рубашки, нет сил ни думать, ни говорить, только:
- Делай что хочешь…
Потому всё, чего хочешь ты – хочу и я.
И, откинув голову ему на плечо, Уилл ловит его губы.
И по полутемному коридору разносится тихий протяжный выдох.
Уилл тяжело открывает глаза и сквозь ресницы, не понимая, что происходит, видит у поворота Анну. Она стоит, держась рукой за стену, прикусив костяшки пальцев, и смотрит на них широко раскрытыми, болезненно изумленными глазами.
А потом опускает руку, как-то отрывисто, глухо всхлипывает и, быстро развернувшись, уходит.
Черт, черт, черт.
Но Бен ориентируется быстрее.
- Дождись меня, мелкий, - бросает он и, скользнув губами по губам, убегает за угол.
- Энн! Подожди. - Она останавливается на полпути до лифта и застывает на месте.
- Что это было, объясни мне, - тихо. Медленно повернувшись, она смотрит на него с разочарованной, отчаянно подавляемой злостью. – Бен! – И он вздрагивает, закрыв глаза.
- Анна, послушай, - он подходит ближе, смотря ей в глаза, - это не совсем то, о чём ты подумала, то есть, всё, правда, было очевидно, но…
- Не надо, - хрипло. – Не надо. Не хочу слушать, не рассказывай мне, нет, я передумала, всё, не хочу… - она шепчет, отведя взгляд в сторону, и Бену становится страшно – слишком всё неестественно, неправильно, всего этого, в конце концов, не должно было произойти.
- Что я могу для тебя сделать?
- Что? – будто очнувшись, переспрашивает она.
- Ну… Это непросто, я понимаю. Поэтому – что я могу для тебя сделать?
Что ты несешь?
И вдруг что-то жутковатое, глянцевое, отчаянное на секунду появляется у неё в глазах. Она, улыбаясь – не улыбаясь даже, кривя губы – подходит ближе и заглядывает ему в глаза.
- То же, что сейчас с ним.
- Что? – вкрадчиво, тихо.
- Да, Бен. Поцелуй меня.
И он коротко усмехается, качая головой.
***
Да, пару раз он тогда сорвал дубли. По сценарию его Каспиан, ошеломленный, неподвижно застывает, когда его целует Сьюзен, но в тот день все с самого утра вообще пошло не так. Впрочем, это скорее вина провидения, что они с Моусли оба не агнцы божьи, но какого черта этот лохматый с рассвета начал портить ему настроение? Он – и будет его, Барнса, отчитывать? Была бы ночь – о, Бен бы нашел способ, как заставить его угомониться и замолчать, но скоро должны были начаться съемки, и он просто ушел из трейлера Уилла, на прощание хлопнув дверью так, что удивительно, как она удержалась на петлях.
Ему просто хотелось, чтобы Моусли помучился. Всего лишь позлить его.
И раза, кажется, два, он недвусмысленно ответил на поцелуй. Сначала он подумал, что её реакция – от неожиданности. Эти дрожащие ресницы, эти алеющие пунцовой краской пятна на щеках… А потом ещё и ещё.
Наконец, выслушав от Эндрю, что свои гормоны на съемочной площадке можно бы держать под контролем, Бен, наконец, сделал всё, как было нужно. То есть, в сущности, ничего не сделал. С Моусли они всё уладили в первый же перерыв, а взглядов Анны, следующих за ним ждущей тенью, он предпочел не замечать.
***
- Ну же, Бен. Неужели я тебе так… не нравлюсь? А ведь тогда на площадке я подумала…
И, не давая ей договорить, Бен положил ей на затылок ладонь и прижал ближе, накрыв губами её рот. Обхватить руками лицо, чувствовать, как под пальцами, скользящими по векам, скулам, щекам, дрожат ресницы и горит кожа. Странно, это так приятно – углублять поцелуй, ощущая, как она вся дрожит, как срывается её дыхание, как она прижимается ещё ближе, положив руки ему на плечи.
Как…
- Не волнуйся, Бен, - отстранившись, закрыв глаза, твердо, - я никому ничего не расскажу. Будьте спокойны.
И он неотрывно смотрит ей вслед, пока она скрывается из вида.
***
Уилл ждет его на том же месте, прислонившись к стене и откинув голову.
- Ну что?
- Всё в полном порядке, мелкий, - Бен, подойдя вплотную, улыбается и наклоняет голову, - мы, кажется, на чем-то остановились?..
- Что ты… - и опять прерывается дыхание, когда губы скользят по шее, за ворот рубашки, - ей сказал?..
- Ничего особенного. Всё будет нормально, не трясись.
И Бен, целуя его, помедлив секунду, думает, что, пожалуй, ничего ему не расскажет. Ведь он и не спросит.
@темы:
Графоманство,
Фикрайтерское,
RPS,
The Chronicles of Narnia,
RPF,
Фики
-
-
29.06.2008 в 00:16-
-
29.06.2008 в 00:18Спасибо
Теперь осталось только, чтобы это понравилось самй Арти).
-
-
29.06.2008 в 00:20Но ёееее... это настолько яркое и теплое и... я сижу и лыблюсь, лыблюсь, лыблюсь. Они оба такие классные. Слов нет, как прекрасно!! =))
-
-
29.06.2008 в 00:20-
-
29.06.2008 в 00:23- Как тебя зовут?
- А не скажу.
-
-
29.06.2008 в 00:23- Как тебя зовут?
- А не скажу.
-
-
29.06.2008 в 00:24Только. У меня виток безумия протяженностью в месяц и, чую, надолго).
Katrusia
Именно чего-то такого я и хотела для Арти - теплого, сине-желто-рыжего, солнечного Уилла и самую Арти - солнечную).
Спасибо, родная).
-
-
29.06.2008 в 00:25Спасибо большое
Вот правильно, очень правильно!
Действительно, зачем говорить такие вещи малознакомым людям
-
-
29.06.2008 в 00:28Малознакомым!! *ржет*
-
-
29.06.2008 в 00:30-
-
29.06.2008 в 00:31А мне почему-то кажется, что это как раз тот крючок, на который можно Уилла зацепить
-
-
29.06.2008 в 00:32-
-
29.06.2008 в 00:34Точно ведь!! Какой прогресс!! А ведь, Мора, ты думала, что тебе из этого не выбраться, однако...
-
-
29.06.2008 в 00:36-
-
29.06.2008 в 00:37Катрусь, но так он-то не знает, что он не малознакомый!)
На самом деле - это пособие по тому, как соблазнить Уильяма Моусли. Первое: долго выбирать между ним и голубем. Второе: не назвать своего имени =)) Мора, большие деньги на таких пособиях заработаешь =))
Я добрая, пользуйтесь и пусть вам повезёт
Abigail.
Так потому и не надо говорить - чтоб зацепило). Вот они разговорятся, он её проводит, ничего о ней не узнает, а потом встретит неожиданно на какой-нибудь фотосессии в роли помощницы фотографа... ах. Какой хороший сценарий. И ничего для себя, ничего для себя
это по-моему первый драббл с Уиллом, где Барнс не вылез никаким боком
Ну почему же, в драббле с Джорджи его не было
Уилл без Бена - непредставимее рейтингового Скандар/Анна)).
-
-
29.06.2008 в 00:37Иехххх... *размечталась*
-
-
29.06.2008 в 00:40Одно одно единственное исключение). И оно только подтверждает правило).
Abigail.
Так-то оно так, но... одним словом, см. выше).
Девушки. Вы меня обвиняете в измене Родине
Katrusia
*размечталась*
Мечтай-мечтай
-
-
29.06.2008 в 00:40Аааааа... блин, гоните меня взашей, а то начну флудить и развивать тему, а еще столько работы, столько работы. Иеххх, но так ведь и вижу! =))
-
-
29.06.2008 в 00:40Сине-желто-рыжее, теплое, солнечное...да, это именно так, боже, как же здорово!
- Подумай о чем-нибудь хорошем.
И он подумал.
О белом голубе, о солнечных бликах на воде и – о ней.
- Как тебя зовут?
- А не скажу.
И оранжевый цвет уже не слепил глаза. Над Лондоном светило солнце. И оно им улыбалось.
Морочка, ты чудо!..
-
-
29.06.2008 в 00:43Все, я лично замолкаю =)) Даешь Баусли!! И чтоб везде Уилл и Бен, Бен и Уилл и один от другого никуда... а всякие глупые мэри-сью оставим другим, да =))
-
-
29.06.2008 в 00:43Итак, если что, у нас в запасе есть сюжет для хорошего гетно-слэшного фика, потому что, родная, ты же понимаешь, что где-нибудь обязательно появится Бен...) Нет, можно, безусловно, и гетом обойтись. И хороший женский персонаж есть. Но это уже не ко мне тогда
Развивай-развивай!
-
-
29.06.2008 в 00:43Спасибо, милая
Я так хотела для Арти и для вас этого тепла).
-
-
29.06.2008 в 00:45*тихо* А теперь ты издеваешься. да?..
чтоб везде Уилл и Бен, Бен и Уилл и один от другого никуда - только еще кое-что напишу... и - да!)
И где ты здесь видишь Мэри-Сью?
-
-
29.06.2008 в 00:47А с Джорджи - это не считается
а потом встретит неожиданно на какой-нибудь фотосессии в роли помощницы фотографа..
А мне почему-то кажется, что неслучайно он её встретит))) Вот уверена я!
-
-
29.06.2008 в 00:48Ээээ... ну вообще-то для меня любой НЖП - это Мэри-Сью. Я не считаю этот термин осокорбительным, так что можешь убрать биту =)) Хотяяя... не Мэри-Сью тады, а Арти-Сью =))
-
-
29.06.2008 в 00:51*аплодирует стоя*
-
-
29.06.2008 в 01:07Такая же беда). Ладно, забудет про измену Родине
Пусть он думает, что случайно).
Katrusia
Счастливая.
Для меня нжп и Мэри-Сью - таки разные вещи, а имя Мэри-Сью за долгие фандомные годы (в особенности ГПшные) стало ругательством).
Потому я и... среагировала.
Но хорошо, что ты имела в виду другое. *убрала биту*
Арти-Сью
*Арти, мы знаем, ты нас любишь*
-
-
29.06.2008 в 01:10Оххх, вот никогда не могла понять особой разницы, так что ты уж меня прости... =))
-
-
29.06.2008 в 01:19читать дальше
-
-
29.06.2008 в 01:23