У меня давно не было таких противоречивых, бродящих, как виноградный сок, впечатлений от спектакля. С одной стороны, как сказала Ариана, «Это слегка отдавало безумием», с другой: хорошо, замечательно, читать: отдавало тем, что я так люблю. В сущности, или я столь люблю Виктюка и всё, что он делает, или восприятие моё уже столь искажено (а, возможно, наоборот - отточено), что некоего кричащего сумасшествия я в СиА не отметила. Скорее: это одна из самых линейных, по прямой идущих историй, рассказанных Романом Григорьевичем. Некая же поведенческая сумасшедшинка в Есенине и Дункан - ни что иное, как то самое «Не как в жизни», - эмоция, возведённая в абсолют и выраженная преувеличенным жестом, преувеличенной интонацией. Впрочем, и тут можно усомниться - есть
особые люди, проявления их
особенны, - и всё в Сергее и Айседоре, в двух встретившихся на сцене людях, казалось мне как раз очень органичным (за редким исключением).
{more}Исключением частично стала Анна Терехова. Ри отметила, что увидела в ней очень много актёрского сходства с матерью - мимического, пантомимического, в подаче. Однако: насколько я люблю темперамент и - при этом - царственную сдержанность Маргариты Тереховой, настолько же... нет, желательнее - не заканчивать фразы. Очень тонка грань между почти раздражающим гротеском - и переигрышем. По меньшей мере в начале спектакля Анна Терехова эту черту перешагивала: туда и обратно, шаг вперёд, два назад. При этом я могу выделить несколько очень сильных, пробирающих ознобом до костей сцен - рассказ Айседоры о детях, «официальное предложение», танец Интернационала, - где она была органична, почти страшна в своей последней и отчаявшейся любви страстной женщины, в этой эллинистической лебединой песне. Жалость, солидарность, раздражение, понимание, - все человеческие, полноценные и полновластные, чистые эмоции шли в ответ на её Айседору.
При этом у них удивительная сыгранность с Неведровым. Ладно, я допускаю, что у Игоря Неведрова вообще может быть удивительная сыгранность с чем угодно и кем угодно, органического происхождения или же нет. Смотреть на Неведрова на сцене - экстаз сознания. Это невместимо даже в понятие таланта, это действительное натягивание на себя чужой шкуры - ещё влажно-липкой изнутри от крови. Потрясающий профессионализм (то есть, рассудочность), помноженный при этом на потрясающую же вживаемость, перевоплощаемость, естественность и почти буйность эмоциональных проявлений. Роль Сергея Есенина же ему определённо - предназначенная. Не знаю, насколько глубоко и изнутри он понимал и понимает того, кого играет, но бешеный коктейль, водоворот отчаянно-разухабистого и трагичного - был. Судьба большого поэта - всегда трагедия (не драма даже; та, по Шекспиру, только и именно трагедия).
Его Есенин - и мальчик (золотоволосое дитя), и скандалист, и «и один из самых модных поэтов Москвы», и - несомненный - Сорокоуст! Черный человек! - гений, и запутавшийся, загнанный в лабиринт человек, пытающийся биться - но бьющийся о стены. Загнанный в него временем (эпохой), окружением, жаждой жизни - не такой, какая она вокруг - и жаждой выхода за пределы этой предлагаемой жизни. Во всей шири гречневых просторов, под жалящей небной синью ему тесно, потому что простор ограничивается неминуемой клеткой. И даже в любви, в которую он - они оба - кинулись отчаянно и с головой, как в колодец (не студёный, - с магмой подземной), - спасения не вышло. Только гибель. Допускаю, что обоюдная.
Дункан для Есенина - не роковая женщина и не тихая гавань. Она - орудие самоуничтожения, которое он нашел глазами сразу и безошибочно, так же, как и она нашла его. Великое и вневременное неизбежно стремится к гибели, ибо не может жить в рамках мира, но уходить самому - страшно (и уже в самом конце, когда невмоготу...), - оттого и орудия, средства, люди замедленного действия.
Оттого - Айседора для Сергея. Женщина, рядом с которой он почти не писал.
Совершенно замечательная Мария Матто. В её нестандартной, запоминающейся, но мягкой красоте есть и некое строгое очарование. Её Галины Бениславской было слишком мало на сцене, но однако же: она была прекрасна. Контраст её нежностей, жесткостей, срывов, ровных интонаций - завораживающий. Любовь и преданность, сухие, как хлебные нищенские корки, закалённые, как сталь, читались с неё ярко и больно. Под конец она уже была женщиной, которой действительно всё равно - равно, как всё равно уже и ему.
Мотырёв-Мариенгоф. Тут уж, простите, без слов, ибо этому человеку нужно запретить говорить со сцены, это же форменный гипноз, будто толкают в грудь. Или, нет, нужно позволить ему говорить постоянно - этими ровно-насмешливыми мариенгофскими интонациями.
Очень узнаваемая - ассоциации по сходству - сценография Владимира Боера. Графичная и геометричная, лаконичная и динамичная, отличающая ото всего. Совершенно изумительно - а бывает ли у Романа Григорьевича не? - музыкальное оформление. Тематичное и тянущее, встряхивающее за плечи или убаюкивающее. Изумительный голос Вячеслава Стародубцева. Есенинские строки, читаемые Неведровым, удало и трагично, лирично и широко, - сродственно. Всё сплетается воедино, взлетает над сценой, как алое покрывало Айседоры-Изадоры, похожее - почти - на семь покрыв царевны иудейской.
P.S. Не могу не сказать. Роман Григорьевич велик не прежде всего, но в том числе тем, что он один умеет доводить действие, эмоцию, посыл до абсурда - и это становится искусством и жизнью, похожими и непохожими ни на то, ни на другое. Гротеск, доведённый почти до предела, и органичный у этого предела. Виктюк берёт ту же классическую, академичную, привычную, столетиями шлифуемую прямую линию, выстраивает актёров вдоль сцены лицом к зрителю, будто солдатский строй, и делает это с такой прямолинейностью же (почти каламбур), что этот не грешный, но всё же ловимый глазом игровой академизм уходит, не успев и ступить на сцену. Этот разговор лицом к лицу с темным нутром зала - всегда внутренний, рефлексивный диалог. Это не та самая четвертая стена, - это стеклянная стена дома скорби. Или же просто исчезнувшая - любого дома. Или любого тела.
Спектакли Виктюка - при всей очевидной, царствующей чувственной телесности, - разговоры прежде всего не телесные. Душ, не материи.
P.P.S. Неведров, от шестого ряда кидающий молодому человеку в первом ряду неработающую зажигалку, теперь навеки в моей памяти.
Ааа, браво). Были бы в собеседниках Наденька или Ариана
или я момента того своего прихода на служебке после Отелло- поспорили бы*гогочет*
Ну надо ж перерывы тоже делать иногда!
Lin the duck, могла бы вот сейчас на защиту Игоря Викторовича, ну
да там и так перерывов больше, чем! то аверин, то неведров
потому что всё настолько хорошо или настолько плохо?
его там разули! кто-то чрезмерно эстетский в глубине меня плачет кровавыми слезами
Апщ! К слову. У меня же тут листовка с афишей Мужчин красовалась на рабочем месте. Коллега Аня вчера: «Ой, а что это? Ааа, спектакль. Ты на него ходила? А кто там? Ооо, на Аверина ходила?» - «Почему ты подозреваешь меня в таких страшных вещах?!» *гогочет*. Листовка после этого, кстати, ВДРУГ ВЗЯЛА И УПАЛА В ЗАЗОР МЕЖДУ СТОЛОМ И ПЕРЕГОРОДКОЙ. Неизвлекаемо. От стыда, видимо.
кто-то чрезмерно эстетский в глубине меня плачет кровавыми слезами
А, да, я помню, ноги Неведрова - боль твоя
Вообще, вспоминая носок (тот, который некто не тянул), - ноги вообще боль твоя, славная ты наша фетишистка
а теперь еще и СТУПНИ, понимаешь ли
вспоминая носок (тот, который некто не тянул)
там хоть ноги нормальные
хоть и женскиетам хоть ноги нормальные хоть и женские
Прости, я всегда на упоминание этих ног кем-то, вне зависимости от смысла и контекста, могу реагировать только ответной фразой «ОТЛИЧНЫЕ НОГИ!»
короткая печальная книжка в синюшной обложке
«ОТЛИЧНЫЕ НОГИ!»
так я и не спорю же
Так и вижу твоё имя на обложке
Катю иллюстрировать не проси, она нарисует СЛИШКОМ КРАСИВО, вне твоего видения, бгг).