«Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова», - писал Довлатов. Даже при том условии, что я - адепт Достоевского и Булгакова - с Сергеем Донатовичем не совсем согласна, - да: Чехов был чем-то особенным в русской литературе, из ряда вон (и является таковым до сих пор). И так же умел это особенное, осеннее, чуткое - давать смех сквозь слёзы. Особый, русский, если угодно, смех - смех жутковатой меланхолии, глубинной, от многих поколений до унаследованной тоски. Человек в футляре, Степь, Палата №6 - вещи предельно менталитетные и в этом - предельно гениальные (и страшные). Одним словом, вы поняли: я люблю Чехова. Следовательно, мне очень хотелось, чтобы очередная постановка по Антону Павловичу не разочаровала.

Что ещё интереснее: в замечательности этой постановки была уверена заранее. Будем честны: я вообще нежно люблю театр на Малой Бронной и его труппу; голомазовская молодежь ведь прекрасна (а для любви, к слову, много и не надо). Вероятно, всё впечатление от можно выразит в твите того вечера: плакать на Чехове, когда все смеются, - это особое состояние души. Дима Сердюк - Громов его - живыми слезами плакал на сцене, стегая словами о том, что Христос в саду Гефсиманском не разумел и не смирялся, он просил Отца, чтобы его минула чаша сия, - и я плакала с ним вместе. Нет ничего более искреннего и хлёсткого в русской литературе о русской же интеллигенции, чем этот громовский монолог. В этом - безжалостность Чехова, и прежде всего его безжалостность к себе, так прекрасно инсценированная.

{more}Палата №6 не зря позиционируется как «маленький спектакль» - он длится всего полтора часа, но вам кажется, что он идёт дольше, и кажется в лучшем смысле. Мало ли умельцев, умеющих по четыре часа рассказывать лаконичные истории - до зрительской зевоты, до поглядывания на запястье. Но здесь, за проходящие в минуту полтора часа, вам рассказывают полную, насыщенную, глубокую историю, и вы думаете: как много! как долго! как наверное долго. Однако - нет, совсем недолго. У Чехова - и в словах, и в смыслах - боль подобна выстрелу. Быстро и метко. Голомазов и Николаев жали на курок верно - и выверено.

Ничего не стану многословно говорить ни о замечательном Николаеве и его докторе (живая кровь, бурлящая, сворачивающаяся, беснующаяся, густеющая, - такая разная от момента к моменту), ни о Диме Сердюке, давно и нежно мною любимом (как можно не; вы видели его на сцене? вы многого не видели в театре молодых, если не, - идите), ни о столь же любимом мною Боброве. Они просто стежками пришивают вас к алой обивке кресел - вот и всё, вот и всё.

Плюс - прекрасная сценография. Я уже не раз говорила, что театр Виктюка приучил меня - благодаря извечной замечательной сценографии Владимира Боера - обращать внимание на оформление. Здесь - предельно простая, но изящная, полная, смысловая, насыщенная сценография. Много белого. Желто-синий свет. Беспроигрышные комбинации. Великолепный ход с постельными решетками-клетками - просто ах.

Пожалеть о просмотре, мне кажется, невозможно.

И да, ни разу не ходив к служебному к актёрам именно этого театра и не зная, существует вообще на Малой Бронной культура таких «походов», - на служебку мы тогда не пошли, а жаль. Обратная связь актёрам нам, избалованным аудиторией ТРВ, показалась почти ничтожной, а никто так, как актёр, вкладывающийся в действие, не нуждается в фидбеке. Нужно бы как-нибудь исправить - прийти и, по всегдашней привычке, глупо и восторженно поулыбаться, повторяя любимый речитатив из классического «Спасибо».

P.S. А Тане ещё раз большое спасибо. Вот.