Первым делом: я театральный сноб, и это предупреждение как бы снимает с меня ответственность за все последующие слова. Поэтому - о зале. Уже становится привычным выходить из театра и говорить себе: сегодня был ужасный зал - или: сегодня был очень хороший зал. Ужасные попадаются, слава всем святым, реже, но иногда мрзд будто повязывает глаза непроницаемой материей и загоняет в залы очень затейливую публику. Конечно, ничто не сравнится с аудиторией солдаткинской премьеры Служанок, когда люди просто вставали и, не робея, пачками уходили, но я просто не понимаю, кем нужно быть, чтобы быдловато похохатывать на протяжении всего практически фестивального спектакля, поставленного по трагедии Шекспира. Зал смеялся. Зал, дьявол меня раздери, смеялся на протяжении всех трех часов. Что нарушилось в этом мире?

Отелло Якова Ломкина - это сильная, визуально совершенно феерическая, мощнейшим образом сыгранная постановка, красивая и болезненная, местами трагикомичная, но необыкновенно целостная - и просто-напросто восхитительная. Она способна катарсически протащить зрителя сквозь себя. Зрителя, а не похихикивающих в зале. О, я способна понять: это мы натренированы Романом Григорьевичем, помним про истоки драматического театра и привычны к мужчинам, играющим женщин, - не все столь же привычны. Каждое появление Ивана Ивановича, играющего Дездемону, каждая сцена их взаимодействия с Авериным-Отелло порождала в зале целую бурю чувств. Но, бога ради, вы же взрослые культурные люди, вы пришли на Шекспира, имейте же хотя бы - как минимум - чувство меры. И неужели - как вопросил Джордж - люди не знали, куда и на что шли? Не поискали информацию о спектакле? Не поинтересовались, кто и кого играет? Не почитали программку, в конце концов? Откуда этот эмоциональный поток?

{more}Не говорю уже о том, что смеяться зачастую было вовсе не над чем. Дездемона ИИ - прекрасный, сильный, естественно поданный образ, в очередной раз убеждающий, что мужчины гораздо натуральнее, трепетнее и цельнее играют женщин, чем сами женщины. История Отелло и Дездемоны - болезненная, нутряная, напитанная горькими соками и обреченной первоначальной нежностью. Ни одного. Повода. Для смеха в этой линии.

Потом, после, у служебного выхода нам удалось поймать самого Ломкина - скромнейшего и лучезарнейшего человека - и поблагодарить его за этот восхитительный спектакль. Рассказать о своих слезах - и о том, что его постановка - чудо. И он, хмурясь, сказал: «Но сегодня зал, видите, смеялся...» А он рассчитывал - и заслуженно - на слёзы зала. Да, сказал он, там есть моменты, где люди должны смеяться, фарс, так задумано, но их не столь много. Это потрясающая постановка, - ответили мы. Это просто неподготовленная аудитория, - подытожила я, - на премьере этого не было. Потому что, снобистски же подумала, на премьере была «своя» публика, которой, слава всем богам, не смешон мужчина, так великолепно и проникновенно играющий женщину. Очень надеюсь, что мы действительно хоть немного покомфортили Якова, потому что он был искренне обескуражен и огорчен такой зрительской реакцией - как, собственно, и мы.

By the way: были смешны все аллюзии, все аллегории. Это был ад кромешный. Право слово, нам с Джорджем захотелось фосфоресцирующими красками написать таблички «Не понимаешь средств художественной выразительности - НЕ ХОДИ В ТЕАТР», и приносить их теперь на каждый спектакль, в нужных местах поднимая над залом. Снова: кем надо быть, чтобы смеяться после «Женщины - еда, мужчины - чрево, и вот они едят нас, едят, едят, едят, а потом - отрыжка...» Эмилии, - просто не ведаю.

А теперь я выдохну и постараюсь сказать что-нибудь о самом спектакле. В очередной раз: пожалуйста, дайте какую-нибудь премию Якову Ломкину, наконец! тем, кто работал над визуальной составляющей. Сценография - костюмы - цвет - свет. Всё настолько ошеломляюще красиво и гармонично, что постановку хочется в прямом смысле есть глазами. Потом: при повторном просмотре оцениваешь, наконец, весь смысл и всё значение упрощенного ими шекспировского текста, проникаешься именно разговорной его простотой - при том, что значительность этого языка сохраняется. Плюс: изумительное музыкальное сопровождение, этой музыкой хочется напитываться.

Аверин великолепный актёр, их связка с Дмитрием Михайловичем в очередной раз поражает своей шедевральной сыгранностью. Отелло снова - безумец, Яго снова - отчаянное, присыпанное тоской зло ради зла. Он почти заставляет поверить в неверность Дездемоны - почти, вплоть до её «Пугает всех, что муки Ада - вечны, но могут они длиться лишь мгновенье». Она не помышляла об измене - она просто со смехом приговорённой, лишившейся единственного смысла, послушно, почти с подначкой, сходила в свой личный Аид. Иван Иванович - царь и бог, Жойдик - Гений, «Но вы и так это знаете» ©.

Гудеев и Полянский - солнце и звёзды, а ещё вчера, в отличие от апрельской премьеры, меня не раздражал Мухамадеев. Эмилия была чудесна оба раза, но вот Родриго вчера был гораздо менее наигранным и вызывавшим гораздо больше эмоций. И да, у меня смутное ощущение, что постановке очевидно дорабатывали: что-то с полной уверенностью вырезалось (сейчас не скажу точно, что), что-то добавлялось, - в итоге - новая гармоничная картина.

Честная игра в сильной постановке. Отелло - это определённо то, что смотреть стоит.

Служебка же снова была светоносна: Катей, державшей афишу Отелло, бегающим Жойдиком в бандане с его: «Подписать? Могу. Глупость вот могу написать» - «Дааавайте глупость!» - «Не успеваю я глупость...», Ипаткой, потеребившим Катрусю за плечо и сказанувшим ей «У нас есть контакт!», Полянским с его запрещенный-прием-улыбками, долгими раздумьями, шикарной кожанкой, взглядами, объятиями и «Может, придётся всю ночь стоять» - «Мы - можем!» - «Да я тоже могу», а так же Ломкиным (которого Катрусе помог остановить добрый самаритянин Роман), и право слово: дай бог этим людям всего самого наилучшего.