*****

Любил. Люблю. ©

Есть категория людей, от которых вы почему-то никогда не ждёте ничего хорошего, хотя причин для пессимизма нет. Яков Ломкин, сатириконовец (что обо всём уже говорит), актёр и режиссер входит для меня в категорию таких людей. Мне всегда почему-то кажется, что он должен ставить ерунду (что за предубеждение), я прихожу, вдруг восхищенно охаю, рассыпаю розовые лепестки, а потом цикл начинается сызнова. Так я не ждала ничего особенного от Мужчин (насколько же зря), так же не ждала совершенства от Отелло. Категория приятных разочарований. Ломкин после этого спектакля поднялся для меня на какую-то новую режиссерскую ступень.

Замечательная - хотя бы исключительно технически - постановка. Сценография - аховая, давно мне так ни одна не нравилась; идеально всё, от мачты до лодки и светильников, до баков с водой; единственное, мы не оценили концептуальную задумку с нарезкой шлангов (дивно сыгравшей однажды кусты), но не всему же быть идеальным. Цвет и свет, игра с ними - выше всяческих похвал. Великолепная музыка, каждый раз - очень в жилу. Костюмы. Оформление обильное, но не кричащее.

В общем и целом, понравились акценты. Понравилось то, как упростили до разговорной речи шекспировский текст, хотя и не без изъянов (о чем ниже). Было предельно живо и очень легко воспринималось.

Совмещая вместе всё, что можно сказать о постановке, - хорошо. Свежо, насколько «свеж» может быть Шекспир, но без особой, инопланетной претензии на концептуальность. После, когда мы с девочками беседовали у служебного, прозвучала фраза о том, что постановка экспериментальная, спектакль скорее фестивальный, чем массовый. Я в ту минуту подумала - и произнесла вслух - что моё зрительское восприятие, видимо, предельно изменено эстетикой и подачей Романа Григорьевича. После Виктюка, на фоне Виктюка, в сравнении с ним - это почти академическая в моём восприятии постановка. Хотя сейчас, вспоминая и прокручивая в голове, я думаю, что - да, фестивальная. Она необычна визуально и очень необычна в качестве подачи текста, но не шокирует (в худшем смысле) - и это плюс.

Правда, касаемо текста: уже потом мы сошлись с Джорджем на том, что - в связи с этой особенной игрой с текстом - изменилось и восприятие самой истории. Яго, слепленный Ломкиным и божественно воплощенный Жойдиком, это Яго, творящий зло ради зла. Шекспировский таковым не был, его мучила уверенность в неверности супруги, он, предельно честолюбивый, жаждал повышения по службе - и потому топил Кассио; он, в конце концов, вожделел Дездемону, и тут была карандышевская логика «Так не доставайся же ты никому». У Ломкина всё иначе; Яго в его постановке хоть и говорит «Я был не совсем доволен своим служебным положением», но тут же добавляет: «Хотя не это главное». И далее рассказывает о себе - как блюстителе общественной морали, о желании удержать и выдержать нормы, какими бы они не были. Измена среди венецианок - тоже норма; он лишь свёл концы с концами. И вдруг ты выходишь из зала с осознанием того, что Яго не лгал Отелло, он раскрывал ему глаза.

Посмотреть хотя бы на Дездемону, сыгранную Ваней Ипатко. Весь её финал подспудно, полуосознанно перечеркивает шекспировский посыл. То, как она восклицает, узнав о ранении Кассио, это «Что?!» - и тело её натягивается, как струна; то, что и как она после говорит - о встрече в Аду, об ушедшей любви, о том, что Отелло превратил её жизнь здесь в Ад, - всё это вдруг... вы думаете об этом, думаете, не понимаете, кусаете губы... оказывается действительной изменой, пусть и гипотетической, допущенной лишь мысленно.

По Ломкину, имхо, - Яго мошенник и злодей, он оговаривает и плетёт паутину, но он не слеп - и он толкает двоих к тому, чего не было, но что могло бы быть. Не умри Дездемона от руки мужа тогда, она изменила бы ему рано или поздно, ибо любовь Отелло не была любовью. И, хоть она в ту минуту ещё любила его, конец был предрешен (не зря рефреном через весь спектакль идёт это «Не должно юным девам любить стариков»).

Помню, в ночи, по дороге домой, это выпотрошило нам сознание.

К слову о Дездемоне. Иван Иванович прекрасен, как рассвет. Он так же, как и Ломкин, относится для меня к категории людей, от которых я не жду ничего особенного, и после каждого спектакля с ним же я выхожу благостная и восхищенная. Каждый раз открытие заново. Просто именины сердца какие-то. То же было и на Отелло - я боялась его Дездемоны. После РГ к мужчинам, играющим женщин, мне не привыкать, но я никак не могла нащупать феминность конкретно в нём и боялась излишне томной Дездемоны, этакой утрированной девицы, вырванной из контекста служанковской Мадам.

Но его Дездемона была восхитительна.

Никакого переигрывания. Лёгкость. Нежность. Голос. Порыв. Полёт. Искренность. Непосредственность ребёнка и ласковость возлюбленной. Девочка. Милая, милая, милая девочка. Цветок. Это было настолько неожиданно и изумительно, что Ипатко фактически стал героем вечера. Ничто не предвещало, но однако же.

Нам потом очень хотелось отловить его у служебного и сообщить, насколько он был прекрасен, гармоничен, органичен, но, увы, не удалось.

И наконец. Я знаю, что вы, вот вы, читаете ради этого, если всё ещё читаете. Жойдик. Первый акт, по крайней мере, первые полчаса, я даже не могла воспринимать и оценивать игру; я так соскучилась по Дмитрию Михайловичу на сцене, так давно его не видела, так была рада чему-то новому (мы потом сошлись в этом и с Катрусей, и с Таней Кутало), что просто не могла анализировать, сидела с пустой головой и речитативом проговаривала про себя «Жойдик-Жойдик-Жойдик-Жойдик-Жойдик». Периодически это перемежалось междометиями и эпитетами. О сердце, тебе не хочется покоя.

После - адаптировалась, мысленно хлестанула себя по щекам, втянулась, вслушалась. Господи, Дмитрий Михайлович, почто вы так прекрасны. Почто вы так прекрасно - невозможно не поверить - играете мерзавцев с их тонкими ухмылками и хрипловатыми презрительными смешками. Воистину, в язвительном Жойдике этот радикал, эта темноватая искра человека, умеющего вершить зло, цветёт и благоухает. Типаж. Его Яго вдохновенен. Воодушевление движет каждым его порывом. Он творец своей паутины, почти художник. Он упивается ею. Он в этой постановке - божок из мелких, но сильных. И всё это, вся эта палитра, проигрывается как по нотам. Мы после, обсуждая, согласились со словами Тани о том, что весь рисунок роли, в общем-то, ровный, без взрывов, всплесков, узловых моментов (пожалуй, если только - финал). Но игра необыкновенно хороша. Тому, что, как и почему Яго делает, веришь сразу. Это кажется почти логичным. Отталкивающим - но слишком простым для того, чтобы не.

И да. Не могу не написать этой строчки. Никогда не думала, что произнесу, но вчера это была фраза вечера, так что: какой же вы красивый, Дмитрий Михайлович.

Далее. Аверин-Отелло. Здесь я не могу быть объективна, так как не слишком люблю Максима Аверина, хотя и отдаю себе рассудочно отчет в том, что он сильный, очень сильный актёр, и ему веришь. Да, у него тоже есть свой любимый конёк, и в последнее время он одинаков интонационно и мимически, но всё же - хорош. Но эмоционально сказать ничего не могу; эта нелюбовь першит в горле и искажает восприятие. Единственное, что ещё могу сказать, это: а) у них изумительная сыгранность с Жойдиком (спасибо Мужчинам) и б) я благодарна ему за снятие у меня претензий к обосную у Шекспира (как бы это ни звучало). Читая пьесу, я не могла уловить момента, когда из более или менее сдержанного, холоднокровного человека мавр превращался в безумца с приступами паранойи. Только что он требовал доказательств и здраво рассуждал, а в следующей сцене он уже требует крови. В данной постановке, и ещё раз спасибо Аверину, у меня не возникало разрыва шаблона. В его Отелло изначально была чисто военная, воинская резкость, яростный хрип (не только голосовой, внутренний; «Добро пожаловать на войну, лю-би-мая»), теплился какой-то очаг безумия. Да, здесь я верила с самого начала - такой способен на ревность жарче пламени, на убийство и на детских слёзы раскаяния - последовательно.

Очень-очень - Монтано и Бьянка Игоря Гудеева, прекрасная комичность - и нотка лирики (это «Постой» - «Стою» - «Постой-постой!» - «Стою-стою» - «Смотри!» - «Смотрю» у нас теперь навек в лексиконе). Неплоха (с той же палитрой) Эмилия Мухамадеева, но не очень - его Родриго. Полянский хорош в роли Касио, хотя я бы с большим удовольствием посмотрела и на заявленного во втором составе артиста Итю Добронравова в этой роли; было бы, думаю, ахово.

Вообще же, Ломкин очень хорошо понял, что современного зрителя в его массе можно качественно «взять» в основном только через комедию, и в его постановке комического, действительно, по-настоящему смешного немало. И столь же много болезненно драматичного. Он очень хорошо сыграл на этом постоянном, беспрерывном, ежеминутном контрасте комического и трагического. Через этот контраст очень легко вовлекаешься внутрь спектакля, в самую его сердцевину; падаешь в шутку - а после обнаруживаешь, что уже плывёшь в океане постановки как таковой.

И очень сильный финал. В принципе, стоит сказать, - гораздо более сильное второе действие - в сравнении с первым (как и в большинстве спектаклей). Финал удивительно эмоционально насыщенный, раздирающий когтями, сочный, больной - и неимоверно красивый визуально. Нежно, ищуще тоскливый. И, как ни странно, оставляющий надежду.

Яго обретает тишину и покой, - такие желанные.

Желтый свет фонариков пронизывает тьму зала, и счастливые крики нашедших заставляю выдохнуть. Ты выдыхаешь, улыбаешься и радуешься с ними - там, вдалеке, они что-то увидели (невысказанное «Земля, земля!» - обетованная ли? кто знает; покой, покой). И все предшествующие финальные монологи (Яго, Дездемона) и диалоги (Яго-Отелло, Отелло-Дездемона) изумительны по своей силе.

Мы бы очень хотели сходить и посмотреть ещё раз.

***

А теперь - модус Райана и Джорджа. Служебка. Предварительно мы снова ментально вкурили, а потому на этой служебке были самыми неадекватными, как оно часто, собственно, и бывает. Разговаривали друг с другом словами «Земляника!», «Осётр!» и «Шуя!» (ничего не спрашивайте), называли друг дружку же Джорджем и Райаном, ходили кругами - вместе, по одиночке, вокруг друг друга и воображаемых предметов, прыгали, убегали смотреть на афиши, занимались аэробикой при помощи заборчика - и, в общем, вели себя как всегда, то есть громко, невменяемо и воодушевлённо.

Появления Дмитрия Михайловича мы ждали больше часа. У дверей столпилась кодла © Жойдика, поодаль - кодла Аверина. Периодически мы обменивались новостями при помощи парламентёров: «Они ещё не вышли, ваш Жойдик и наш Аверин?», «Надежда есть?», «И что вам сказал водитель?», «БАНКЕТ У НИХ ТАМ, ЗНАЧИТ?!».

Воистину, актёрам московских театров необходимо перенимать привычки птенцов Романа Григорьевича. Эти прекрасные люди, актёры ТРВ, даже при наличии банкета выходят, обнимаются, проводят сеанс любви - и попросту возвращаются пить дальше; все счастливы, все довольны, овцы целы, волки сыты. Мы прождали больше часа, прежде чем - ровно без пяти одиннадцать - Жойдика пригрело. В сущности, в одиннадцать у них был автобус до Ярославля (по информации от Дмитрия Михайловича), на который никто, видимо, особенно не торопился.

Когда открылась дверь и он, наконец, явил себя народу, мы облегченно выдохнули. Однако ж, было зябко ©.

— Сколько там Сесилия и Мелкий его тогда ждали?..
— Больше.
— А мы Никульчу с драниками?
— Часа полтора.
— ТОГДА СТОИМ.
Достояли.

Первым делом Жойдика встретили прекрасной фразой «А можно подёргать за косичку?» авторства Катруси. МОЛОДЕЦ, Я СЧИТАЮ. Надо делать, что хочется, нельзя себе запрещать [покерфейс]. «Можно», - ответил тот, и Катруся очень осторожно потянула за кончик косички, выглядывающий из-под капюшона (хладоустойчивый ДМ вышел в одной тонкой... чём-то, в общем).

Катрусь потом:
— Я такая смотрю - а там одни только нитки. С одной стороны, думаю, это странно - дёргать за нитки. А с другой - ляпнула же уже.
— Надо было сказать: «А, нет, не волосы, не буду дергать». Развернуться и уйти.
— А лучше спустить с его головы капюшон и...
— ... Ладошкой так провести...
— AWWWWW.

Несколько раз извинился за то, что заставил ждать, что там банкет, «Извините, извините, что так долго», раскланивался и вообще был внезапным котичком, что было нам очень на руку, ибо мы высчитали: в последний раз Екатерина обнимала Дмитрия Михайловича 12 декабря 2011, то есть год и четыре месяца без четырех дней назад. Полтора года целибата ©. Картина маслом: полукруг девушек перед Жойдиком, он раскланивается, извиняется, благодарит. Я стою рядом с Катрусей и периодически ощутимо вдариваю той по мягкому месту твердой тетрадью формата А4, раз, другой и третий, мол, вперёд, и напоминаю краем рта: «Полтора года. Полтора года». И тут Катрусь слетает с места, подаётся вперёд, спрашивает:
— Дмитрий, можно я вас обниму? - и обнимает, кажется, прежде, чем Дмитрий разрешает.
Я потом:
— Вы отважный тигрунчик, Джордж!
Она:
— Да ты бы меня потом убила этой тетрадкой, если бы я не обняла.

Из Катрусиных впечатлений: теперь сильно худого Жойдика (на сцене не так заметно) очень удобно обнимать (обхватывается необхватываемое) - и он прекрасен с головы до пят. Потом он снова извинялся, раскланивался, благодарил и прощался. И уже когда открывал дверь служебного, некая женщина:
— Молодец, хорошо играл!
Он, с сарказмом:
— Да ладно?

Прекрасный человек, что уж там.

После, решив никого больше не ждать (ибо, вы помните, зябко), мы ушли. И правильно сделали, потому что банкет продолжился, больше никто не выходил - и даже Максим Викторович Аверин не вышел к своим стойким поклонницам. А в ночи мы с Джорджем грелись фронтовыми ста граммами и мурчали о том, как прекрасен этот мир.

 

@темы: Росчерком пера, Высокое искусство, Ваша навеки, Театр, Эстетика, Лэнгдон раскачивал полку, Гармонизируй и агонизируй, Эмоционально и физически прекрасные хомяки в полете, Для памяти, События