Сегодня я обнимала любимого мужчину.

Это, вероятно, не то, что стоит говорить после одного из самых любимых спектаклей, но я в принципе сейчас не способна говорить, дышать, двигаться, эрос, раса, вирус (с) - всё во мне мешается, наслаивается, перекрывает ход кислороду. Я могла бы расписать в ста и одном абзаце, как, отстраняясь от Бозина после фотографирования, сказала, понимая, что: сейчас или уже не: «Простите за навязчивость, Дмитрий, так неловко, господи, но я так давно хочу... Можно вас обнять?» И ладонь - на губы, потому что: краснота щек. Расписать, как он наклонился, обнимая меня, и - эта раскрытая ладонь на моей спине, кожа к коже, и - сжатая мною в кулаке, в горсти ткань чужой майки, судорожно, неконтролируемо. И - носом в шею (теплая, гладкая кожа, еле-еле уловимый запах чего-то приятного), и потереться носом, и уткнуться лицом, и обнимать его - это так правильно и естественно, так удобно на уровне тела, словно именно так всё и было рассчитано кем-то всеведающим. И на выдохе, почти полувсхлипом: «Вы такой прекрасный!».

Самая смешная, самая банальная и самая правильная фраза из всех, что можно было сказать, ибо in vino veritas, а я была пьяна - без алкоголя.

С моим миром сейчас что-то происходит. Он рассыпается на черепки, мелкой глиняной крошкой, а потом срастается заново, воедино, первозданный и хрустальный, а после высыхает и осыпается сызнова, и так по кругу.

Можно написать про вечную любовь к недосягаемым, о том, что любить легче всего на расстоянии и - менестрелей, о фангёрлинге и чем-то, возможно, ещё, но всё это не имеет абсолютно никакого значения, потому что я обнимала любимого мужчину, и мир сы-пал-ся...

Вы та-кой... в-вы...

Я кому-то плачу по счетам.

P.S. Если бы не Катруся, сделавшая из этого кадр, у моего воспоминания не было бы визуализации. Спасибо, женщина. Ну, ты знаешь.