Любимая моя женщина, я слоупок и мне очень стыдно, но. Обнимаю тебя крепко-крепко через все шестьсот-и-сколько-то-там километров между столицами нашей Родины, нашаманиваю тебе счастья, радужных пони и Дмитрия Михайловича в подарочной обёртке. Ты замечательная, иногда колючая, ироничная, неизменно прекрасная и у тебя взгляд оленёнка, что бы ты там ни пыталась показать. С Днём Рождения!

Подарок, за который в честь праздника прошу не бить по голове и почкам, ибо с биографией обоих представителей пейринга ознакомилась в Википедии. Считаю, это снимает с меня вообще какую-либо ответственность. «Закон парных случаев», Бартон/Наташа, пост-мувиверс, PG, драббл, смысла, светлого, доброго и вечного нет.

***

Ты права:
Я вернусь стрелой под левою лопаткой
Алкиноя.

Ты права:
Я – давно уже не рыжий-конопатый,
Я – иное.

Ты права:
Над развалинами Трои в эту полночь
Плачут совы.

…Прочь засовы!

Ты права:
Я к тебе иду по трупам, не по морю,
Как умею.

Ты права:
В жилах плещутся Олимповы помои,
В сердце – змеи.

Ты права:
Я – мертвец, я – бог, я – память,
Я – убийца.

…Дай напиться!

Ты права.
Лунной пылью, мертвой грудой у двери
Пали нимбы.

Отвори!
Кто б я ни был!..

Олег Ладыженский.

Ей даже удаётся не захлебнуться глотком первоклассной - иной здесь не держат - арабики, когда из динамиков, которыми напичкан особняк, на всю громкость, восхитительно неожиданно и восхитительно неуместно, звучит «Калинка-малинка». Беннер, в отличии от неё, кофе всё-таки давится.

— Что? - Невинно вопрошает Старк, обхватывая пальцами свою чашку и пряча за керамическим ободом ухмылку. - Тебе же должно было понравиться! Историческая родина, память предков и всё такое, - и прищёлкивает пальцами в такт.

— Это не очень актуально, - Брюс осторожно, словно гранату с выдернутой чекой, ставит чашку на стол. Старк пожимает плечами и откровенно веселится.

Наташа криво усмехается одним углом губ. Это почти смешная шутка - в духе Тони, но.

Старк то ли не учел, то ли знал наверняка: она терпеть не может русское, терпеть не может напоминаний и терпеть не может прошлого.

Вот её память.

Слишком долгая, слишком длинная.

***

Траектория полёта - ложь. Только мёртвое подчиняется законам физики и механики; живое существует для того, чтобы их нарушать, а никто так, как Клинт Бартон, не верит в жизнь каждой своей стрелы. Вращательный момент движения, особый навык или профессионализм на грани сумасшествия - называть это можно как угодно, но он знает о луках и стрелах больше, чем те хотят о себе рассказать, он знает их подноготную и знает возможности, которые они скрывают от других, но открывают ему - и открытие как откровение. Отсюда победы. Зрение - только инструмент, от него пусть отталкиваются другие; он отталкивается от беспроигрышности доверия между собой и оружием.

Бартон оглаживает пальцами оперение так, словно ласкает волосы любовницы, и стрела, певучая и стремительная, срывается с тетивы - не по прямой, почти по дуге, вопреки всем законам движения.

Он не пойдёт смотреть на мишень, и дело не в том, что он видит. Он точно знает, что стрела ровно по центру расщепила предыдущую; он никогда не промахивается.

Вот его закон.

Слишком бескомпромиссный, слишком - без вариантов.

***

— Я знаю, что ты смогла бы.

Она не вздрагивает, даже не распрямляет спины - её осанка и так идеальна всегда, везде, словно она никогда не бывает расслаблена; впрочем, это не слишком далеко от истины. И, возможно, она не оборачивается потому, что знала о его присутствии ещё до того, как он произнёс первое слово этой фразы - всегда начеку, всегда сверх меры готовая к чему угодно, от второй Холодной войны до - ведь? - стрелы между лопаток.

Клинт спрыгивает на нагретые за день балконные плиты, поводит плечами и не ждёт никаких уточнений, но она вдруг, обернувшись, спрашивает:

— Прикончить тебя, если бы не сработала рекалибровка? Да.

Он подходит ближе - не слишком, потому что у них всех в этом картинном особняке, кунсткамере Соединённых Штатов великой Америки, большие проблемы с личным пространством и дистанцией общения. У Наташи напряженная спина, острые лопатки, новый шрам через левое предплечье и запах магнолий - она только что откуда-то из Южной Кореи, он не уточнял, - здесь вообще не принято задавать вопросы.

— И сколько ты об этом думал?

— Всего пару месяцев.

Бартон прищуривается и не говорит то парадоксальное, что так хочется сказать - «Спасибо». За то, - мог бы пояснить он, - что у тебя хватило бы расчетливости, решимости и сил. За то, что тебе ничего не помешало бы. За то, что ты предпочла другой вариант.

... Запах магнолий осел на ней, как несмываемый, прозрачный пепел, и он не сопротивляется, когда тело, всегда выверенно-подчиняющееся, действует самовольно, и он поднимает руку, чтобы провести кончиками пальцев по её обнаженному плечу, по горячей коже. Может быть, густой цветочный флёр, сладко-гибельный, осядет и на нём.

— Не нужно, Клинт, - и таков её тон обыкновенно перед тем, как всадить говорящему первый подручный острый предмет в затылочную ямку - вкрадчив, почти ласков. Но она предпочла не добивать его однажды - и вряд ли сделает это сейчас только потому, что он решил: немного доверия. Как со стрелой. Между ними слишком много промахов, а он не любит промахиваться.

— Нат.

Спасибо за то, что тебе не мешает память. Спасибо за то, что ты ничего не забываешь.

Впрочем, дело вовсе не в этом. Но самообман так прекрасен, он так редко позволяет его себе, что сегодня, быть может, и можно. Можно подумать, что она помнит больше, чем хочет, а стрела - стрела может лететь и по дуге. Соединяясь, стрела и память бьют без промаха, и хочется поддаться - и чтобы поддалась она, прямая, словно древко, возложенное на тетиву, слишком здраво умеющая отделять зерна от плевел и совершенно не умеющая отделять жизнь от смерти, а себя - от того, что называет работой, что они все называют своей работой.

Но она качает головой, и у неё огромные, темные, безнадежно полные невысказанного предостережения глаза.

Он опускает руку, разворачивается и уходит. Он многое понимает, Клинт Бартон, стрелок, вор и убийца. Он тоже знает, что одиночки выживают чаще и что в одну реку не входят дважды. Что есть память - и закон полёта. Их ещё никто не отменял.

Но дважды в одну мишень - это тоже закон; его персональный.

Может быть, когда-нибудь, - думает он, вынимая из колчана стрелу и вплавляя оперение в подушечки пальцев, - мы всё забудем. Может быть, когда-нибудь всё повторится.

Только на этот раз она не захочет забывать, а он решится взглянуть в центр мишени, как смотрят в глаза.

@темы: Гет, The Avengers, Эмоционально и физически прекрасные хомяки в полете, Фики, Друзья, Позитив, События