Скажи: довольно муки — на
Сад — одинокий, как сама.
(Но около и Сам не стань!)
— Сад, одинокий, как ты Сам.

М.Ц.

Не сказав этого после Служанок, скажу сейчас: рассказывать о постановках ТРВ бессмысленно, ты никогда не сумеешь объяснить слепому, какие узоры рисуют солнце и тени от листвы на траве, ты никогда не объяснишь глухому всех музыкальных переливов вальса. Это не укор, просто: чтобы объяснить, надо взять за руку и отвести, и показать, и дать услышать. Отвести - куда? В эпицентр шторма. Услышать - что? Срыв голоса в небесную высь и шепот в морскую глубину. Эти спектакли - спектакли? сухое, земное слово - не вписываются в окоем вербального языка, языка слов. Там с тобой говорит язык твоих древних инстинктов, язык тела; язык твоей не зашоренной защитными механизмами, установками, фрустрациями психики; там с тобой говорит чистый план твоих оголенных, бесстыдно обнаженных эмоций и столь же бесстыдно обнаженных нервов. Ты смотришь и слушаешь ими - всеми своими чувствами, каждым нервным окончанием, сердцем. Ты пропускаешь через себя, через всё тело своё, вниз по позвоночнику молниевые электрические разряды, ток больше тех величин, что можешь выдержать. И мембраны клеток разрываются, и всё в тебе смешивается, и ты - чистый болезненно напряженный эфир. При этом - никогда ещё ты не осознавал себя таким земным, таким телесным.

Постановки Романа Григорьевича связывают дух и физиологию минуя все мосты.

Много слов. Эмоционально - много. По сути - мало.А ещё - ещё я не знаю, как они выживают. Как выживает Бозин, потому что отдать это, отдать столько, отдать так - а потом встать на ноги, тряхнуть головой, улыбнуться в зал, - для этого надо быть сверх-человеком (или - слишком человеком? слишком в той степени, в какой умеют единицы). "Яростно жить и яростно умирать", - говорит его устами со сцены великий танцовщик Нуреев. И это - кредо, выжженное на ребрах у всех актером ТРВ. Сыграть такое сегодня, а потом завтра, а потом через неделю - и не сгореть? Остаться в живых? Не издохнуть, рухнув на сцену подкошенным, пустым, выжженным, отдавшим больше, чем взявшим? Да как - возможно?

Яростно жить - яростно умирать - яростно воскресать, - для них всё возможно. Для вас, мой менестрель, всё возможно.

Это то, что мы обсуждали вчера с мамой, вступившей в ряды влюбленных, долго и с чувством: как они выкладываются, как они играют на разрыв аорты, так, что тебе кажется, будто густая алая кровь, чужая, горячая, хлещет тебе в лицо; липко, ало; металл на губах. Как они отдают - на пределе, как умеют показать любовь - любовью сверх меры, ярость - яростью, раздирающей горло, скорбь - скорбью, обрушивающей оземь. Там нет полутонов - и их одновременно так много, что каждый видящий и слышащий считывает свою эмоцию.

Нездешний сад - спектакль о гении, живущем в человеке и пожирающем его изнутри, о гении, которому ты в себе отдаешь всё, всё, всё - и он поглощает и убивает тебя медленно, но неотступно; ты платишь ему силами, временем, высыпающимся из ладоней, своим телом, своими привязанностями, своей любовью, своей ненавистью, унижениями, славой, - всем. А гений в тебе поглощает всё это - и в конце, в самом конце, когда ты уже разрушен, раздарен, уничтожен тем, что сильнее тебя как человека, когда тебя уже нет, - гений платит тебе лишь одной ценою. Он вырезает твоё имя на скрижалях.

Нездешний сад - спектакль об Искусстве и Танце, на алтарь которым было брошено больше, чем всё. О человеке, ставшем равносильным и равнозначным огромной стране, целому миру, целому веку. И об одиночестве, которое, как жажда пустынника, никогда не могло бы быть удаленным. О человеке-мотыльке, летевшем на огонь со всей радостью. И о стержне человеческом, дававшем волю к этому полету. О полете в границах замкнутого круга, где как птица бьешься, бьешься.

И - музыка! Божественность, крик, шепот, живой голос музыки. Она текла по венам, ласково-горячая и такая правильная, нужная, всегда - к месту, бьющая по висках так же, как била вослед и внезапная тишина - и так же нежащая.

И - простите, я не в силах не сказать. Мне кажется, бог создал Дмитрия Бозина с тем же умыслом, что и плоды Древа Познания: отведай и погибни. Пальцы, с первой же секунды появления на сцене вдавленные в подлокотник. Грудь, ходящая ходуном так, словно кто-то рвется из клетки моих ребер наружу; на всю глубину легких не вдохнуть и всю глубину легких не выдохнуть. Вижу тебя. Слышу тебя.

Так же яростно, как ты - проживаешь чужую - свою! - жизнь там, передо мною.

Бозин, почти вспархивающий с края сцены, протягивающий в зал руки, срывающийся вниз, играет так, словно перед ним нет нескольких сот человек со своими бытовыми проблемами, сот человек из бытового мира, пришедших с улицы. Он играл бы точно так же даже если бы зал был пуст. Он просто видит перед собой что-то другое, что-то ещё, и за ним хочется идти - туда, куда он смотрит лихорадочно и ждуще, болезненно и напряженно, ласково и скорбно. Хочется просто - идти за. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу и что в воде ниже земли? Да будет так, но: любить эту густую, вливающуюся в глазницы и легкие энергию - можно? Умирать, слыша, видя и чувствуя, и воскресать - слыша! видя! чувствуя! - можно?

Я выходила со Служанок в июле и с Нездешнего сада - вчера, - с одним и тем же чувством: любви. Любви как чистой энергии, как готовности оголившимися, больными своими нервами и обласканной своею душой обнять весь мир, укутать его в покрывало волос и рук - и качать мерно и нежно. И вместе с тем давно я не чувствовала себя столь дико, первобытно, первозданно земной, не отягощенной, без барьеров, без шелухи мнимого рассудка. Моему сознанию, моему сердцу, моему телу было физически хорошо.

Прожитая жизнь длинною в два часа.

Я могу говорить ещё много, долго, столь же восторженно, но вы всё равно промотаете этот пост

P.S. Ну и да: мама теперь тоже в лагере. Она поражена накалом и эмоциональностью, силой, мощнейшим потом энергии, безумной динамикой. Она поражена Бозиным, о котором томно вздыхала всю дорогу до дома (теперь-то уж, я думаю, он не мнится ей похожим на Буратино). И, наконец, она теперь моя соучастница по любви к голосу Жойдика, который творит что-то невероятное. Гипнотизирующее. Для того, чтобы слушать этот голос спокойно, нужно пить бром на завтрак, обед и ужин.

И да, о Жойдике. Как изначально, с первой же секунды попавшая в лагерь Бозина - ещё не зная о том, что он это он, - признаю: вчера Жойдик поднялся в моем сердце ещё на одну ступень. Я как-то иначе, по-новому его увидела - и поняла, действительно поняла тех, у кого щемит от него сердце. Он невероятно прекрасен. Из него пульсирует внутренняя сила. Это правда.

Просто я - я уже избрала своего менестреля.

P.P.S. ОТП прекрасен. Искрит. Тянет.

@темы: Высокое искусство, Ваша навеки, Театр, Эстетика, Тайна любви сильнее тайны смерти (с), Менестрель боя и песни, ТРВ, Настроение, События, Чувства и чувствительность, На круги своя, Песнь Песней