... все оценили потрясающую сюрреалистичность этого соседства так же, как оценила я? И ещё, ребятишечки. Я буду халтурить и не стану разбивать на утро/вечер, вы же все меня за это простите, я знаю, правда?
Питер Пэвенси.
Что для меня - Питер? Я расскажу вам, что для меня Питер. Это тот, кем я никогда не могла бы быть или стать - хотя тот, возможно, кем я хотела бы стать, если бы решила отказаться от себя. Но прежде всего - вершиной всему - это тот, с кем я хотела бы быть. Я слишком Каспиан, привыкший выбирать уж слишком себе подобных, но это вопрос проекции. Питер - иное. Это сила и властность, за которыми я пошла бы - такая хрупкая (ибо чувство моё - зрило бы) сила, такая нуждающаяся (з-р-и-л-о бы...) властность. Меня подкупает его решимость и его способность брать на себя ответственность, его готовность воевать с обстоятельствами и биться за то, что ему дорого. Его нечаянная неловкая нежность и его отдача в защите тех, кто дорог. История его взросления - и не-забывания.
Из всех Пэвенси Питеру, Верховному и Великолепному, ныне и присно, я сочувствую больше всего. Ни у кого из четверых не было и нет такой надобности в том мире, как у него. Ему нужна Нарния, и так, как ему, она не нужна никому больше - не нужна Сьюзен, мудрой слишком ранней мудростью женщины, привыкшей опекать и рассуждать, мудростью матери, знающей, как текуче и изменчиво время, - она пережила. Не нужна Эдмунду, умеющему плести из обстоятельств тонкую паутину и играть на её струнах-нитях, он нашел бы себя везде, смешивая слабое с сильным и белое с черным, - он пережил. Не нужна Люси, потому что её Нарния - всегда с ней и внутри неё. Нужна - до перехвата дыхания - Питеру, потому что ему нужно щупать руками, вдыхать полной грудью, видеть, слышать. Нужна, потому что он один - абсолютно гармоничен там и более чем потерян - здесь, чего не увидеть никогда и никому, ибо такие не показывают чужим трещин. Ему сложнее всех было бы привыкнуть и, может быть, привычной эта жизнь так и не стала бы.
Только в мире, который, обучив, выбросил его на обочину (ибо после познанного свой мир - обочина, уксус вослед мёду - не приемлется), он мог быть собою до конца. Но такие - сильные, и он прожил бы эту жизнь - такую спорно реальную - как умел и мог: крепко стоя на ногах, добиваясь желаемого, отстаивая, контролируя, делая, ибо Питер - весь - действие.
Питер Пэвенси - это оранжевые закаты, завораживающе кружащаяся в последних лучах книжная пыль с корешков тяжелых фолиантов в коже, это червленое золото и песочные часы, мелкая крошка в которых хоть и сыпалась бы в узкое стеклянное горло, а казалось бы - сквозь пальцы. Он один оставил в Нарнии - мире вне миров - невосполнимое и навек утраченное - Право в абсолюте. Право решать, выбирать и делать, право казнить и миловать, любить и ненавидеть. Он унес с собой под небо Лондона лишь подобие этого права - столь же, впрочем, твердокаменное и нерушимое, единственно неотъемлемое - право ждать.
Сильные - ждут без надежды. Они единственные умеют это.
Питер - воплощенная сила мальчика и мужчины, которому так нужна - ибо всем нужна - чья-то ласковая рука, мягко перебирающая волосы.
Шшш, мой мальчик. Тише, тише. Океан безвременья - лишь океан. Золото же - металл вне времени. Бозин.***
Я рада, что пришла Лин и назвала это имя, потому что о нём я хочу кричать и шептать, и прятать такое в тайниках - преступление против мироздания, против той тайны любви, что стократ сильнее тайны смерти. Потому что то, как он говорит - говорит? отдает! - и что он отдает - отдает? впаивает за грудину! - не объяснить и не разложить на составляющие. Надо просто упасть спиной вниз - и чувствовать, как колет в сердце тонкая серебристая игла - остро, сладко, тягуче.
Пойте мне, мой менестрель. Пойте ещё. Я, может быть, умру - и я, может быть, воскресну.
@темы:
Men,
Видео, клипы,
Фандомное,
The Chronicles of Narnia,
Тайна любви сильнее тайны смерти (с),
Менестрель боя и песни,
Чувства и чувствительность,
Песнь Песней
Спасибо
Так давно прочувствованное - и наконец высказанное. У меня от Питера - тянущая тоскливая боль, зудящая, свербящая. Обхватить бы руками и прижать к груди эту золотоволосую голову - ну же, ну же, все ещё будет, вернётся - и губами в затылок.
Я понимаю. Я вообще, как ты знаешь, Питера хорошо понимаю. И эти твои чувства к нему для меня что-то хрупкое и очень ценное. Вообще удивительный Льюис, да? Он создал такого персонажа, про которого захотелось снять фильм. Уилл сыграл такого персонажа, которого захотелось любить. И мы теперь любим его.
О Питере ведь мало заботились. Больше - он о ком-то, ибо - долг старшинства. Ему этого не хватает, мне кажется. Тепла не хватает, какой-то нежности ненароком. Он бы от неё шугался, правда, поначалу. Уилл очень ярко и живо показал его именно таким - со стальным стержнем, ершистым, но с глазами, из которых смотрит небо. Каспиан во мне тихонько дрожит мелкой дрожью.
Удивительно. Правда, удивительно.
И вся та вселенная - удивительная.
Питер прекрасно умеет заботиться сам - для него это просто и естественно. Он - старший, он - ответственный, он - должен. И он любит это, любит эту ответственность, любит, что всегда контролирует, что происходит. И в то же время, именно в то время, когда ему так нужна была мама, так нужен был отец - чтобы обеспечить необходимую каждому ребенку защиту (особенно ребенку на пороге юности) - началась война. И он оказался лишен всего этого, оловянный солдатик без ноги. Он не умеет принимать заботу, потому что не очень-то знаком с ней. Даже пока все было мирно, Сьюзен родилась, когда ему было всего пару лет - и родительская любовь и время уже изначально делилась на двоих - а потом появился Эд, и о нем заботиться уже поручили Питеру.
Глаза, из которых смотрит небо - очень точный и тонкий образ.
Ох. Какую же правду ты говоришь - она во мне находит отклик каждым словом. И вот именно поэтому мне так - помимо всего прочего - жаль Питера: в Нарнии, мире, упавшем в ладони, он наконец обрел бы устойчивость, покой, умиротворенность; как-то отогрелся бы. Может быть, нашел бы того, кто помог бы ему их обрести - именно и только там, там, где можно встретить равного(ю). В жизни реальной это было бы для такого, как он (другой меркой мерян), почти невозможно: цветаевское "Не суждено, чтобы равный с равным соединились бы в мире сем". Тот мир дал (бы) ему очень много. И именно того, что это было потом забрано, я Нарнии и не могу простить до конца.
Совершенно согласна. Этот факт - дали и забрали - это чудовищный надрыв, тот самый болезненный излом, который в итоге добавляет горькую ноту в нарнийский свет. Одновременно он цепляет на себя, как крючок, но в то же время... что-то в нем неправильное.
У меня на этот счет есть единственно возможное мнение: с людьми так нельзя. Просто нельзя так с людьми, вот и всё, а в сюжетах Нарнии всегда было что-то кукловодческое. С другой же стороны - и в конечном итоге... - отчасти спасибо этому миру (Нарнии) за его неидеальность, за горсть золы в звездной пыли. Потому что идеальных миров не бывает, и это была бы уж слишком фальшь. Этот чудовищный надрыв - цена, которую он (они) платил(и) - ибо за всё ведь нужно платить.
Дикая, древняя, доисторическая какая-то справедливость по логике "око за око". Разрыв на два мира без права возвращения - за то, что этот мир был познан.
Мое самое больное место в фандоме, самая любимая тема. Именно с такого выброшенного Птера для меня все и началось и всегда именно это будет самым главным и больным. У меня мурашки от твоих слов и тяжесть внутри.
Уилл очень ярко и живо показал его именно таким - со стальным стержнем, ершистым, но с глазами, из которых смотрит небо.
*умирла*
Пэвенси, у которых отняли Нарнию, - этот мотив и меня бьет очень сильно. Мне очень нужно верить в милосердие - где бы то ни было - и это "Вам больше нечему здесь учиться" противоречит всему, что мне важно - этому пресловутому милосердию, праву свободного выбора, да всему. Это то, чего я Нарнии как канону (даже не зная его, да) не могу простить.
Но весь этот мир и все они - ох... -