Автор: Moura.
Название: [временно отсутствует].
Жанр: фэнтези.
Рейтинг: до R.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: Доброе и злое, рождающееся из сора - обвал, начавшийся с каменной крошки. Люди. Войны. Магия. Ничего нового.
Предупреждение: это - прежде всего - набивание руки, тренировка себя в написании относительно самостоятельной вещи определенного жанра. Не больше, но и не меньше. Рука учителей чувствуется.

Приложения (карта, справочный материал, список действующих лиц).
Глава первая.

Глава вторая2398-й год от В.П., 17-й день месяца Клёна, Родр, Зелиген.

Бригитта обладала поистине мужским честолюбием и искренне считала, что цель вполне может оправдывать средства. Она никогда не была робкого десятка и не боялась пограничной магии, основанной на силах рождения и смерти, на крови и живых соках. Она знала предел своим силам и знала, что в состоянии подчинить то, чем пыталась овладеть. И всё-таки – не смотря на это – отец пугал её. Перспектива, которую Удо-Тит ар Ханован предлагал дочери, была дика и восхитительна. Чего больше – Бригитта не понимала.

Она переплела тонкие пальцы, тихо выдохнула и продолжила смотреть в огонь. Как ни странно, огонь всегда её успокаивал – он являл собою чистую, незамутненную силу разрушения, когда после не остаётся ничего, кроме пепла. После того, что ей предлагал коронованный государь Родра, тоже остался бы только пепел. Пепел, материк, лишенный границ, и трон империи, которую они построят.

Что такое изумруды тер Вэлла в сравнении с тем, что ей посулили…

- Решайся, - тяжелая рука, давя, опустилась на плечо. Голос звучал мягко, но распознавать в этой мягкости фальшь научилась ещё восьмилетняя Рига, и тем паче это умела повзрослевшая герцогиня ар Гальд.

Она, хотя отец и не мог этого видеть, тонко и презрительно усмехнулась – презрение удивительно шло её красивому, породистому лицу – и, протянув руку, чуть помедлила, задержав её над столом, прежде чем вскользь коснулась пальцами непрозрачно-черного, словно бы всю возможную темноту в себя вобравшего треснувшего камня в тяжелой оправе из платины. И над её головой раздалось одобрительно-покровительственное:

- Вот и умница.


2398-й год от В.П., 19-й день месяца Клёна, Карэла, Койна.

В гостевой комнате храмового аутория было пусто и тихо. Пальцы Верховной жрицы еле заметно дрогнули – и в камине вспыхнул огонь, тут же распространивший по комнате ровное, мягкое тепло.

- Итак, если я имела честь правильно понять ваши желания, вам хотелось бы продолжать совершенствоваться в лекарском магическом искусстве, графиня.

- Вседержащая поняла верно, - отозвалась Летиция. Застывшая у камина жрица кивнула, и тогда графиня тер Ваотон осмелилась посмотреть той в лицо - ей было любопытно. Всё в Морион тер Аден кричало о некогда укрощаемой - и нарочно укрощенной красоте: и светло-золотые волосы, стянутые в тугой гладкий узел на затылке, и голубые глаза, к которым шли бы топазы, и тонкие руки с длинными изящными пальцами, просящие поцелуев и перстней – она была словно взята по собственной воле в узду, эта величественная, ещё довольно молодая женщина, чья бесстрастность могла бы спорить с бесстрастностью статуй. Белое[12] обезличивало её, стирало и без того неяркие краски – и вместе с тем шло ей, как идут снега горным пикам.

- Однако лекарская печать считается среди большинства ремесленной, бесспорно, таковой не являясь. Могу ли я знать, почему вы не избрали печать, более подобающую девушке из столь… известной семьи? Стихийная или животворящая печати широко распространены среди карэлского дворянства.

- Но лекарские знания ценятся выше, - легко пожала плечами Летиция. Объяснять свои мотивы повторно ей не хотелось, но, видимо, Верховной жрице этого и не требовалось.

- Я надеюсь, что этот выбор осознан, графиня. И, думаю, вы обладаете достаточными способностями для того, чтобы овладеть этой печатью. Если угодно, это может стать вашим призванием – при вложении немалых сил, разумеется, - отливающий сиреневым аметист в оправе белого золота мягко блеснул на свету. – Позволю себе предположить, что Первый храм в состоянии найти вам учителя, соответствующего вашему положению…

- Прошу простить мне, но если Вседержащая позволит, - графиня тер Ваотон вдохнула, выдохнула и, подумав, что хуже уже не будет, закончила: - я хотела бы проходить обучение в аутории[13].

Верховная жрица взглянула ей в глаза – остро, словно полосовала лицо.

- Будет ли это уместно?

- Титул, который я ношу, и дом, гостеприимно принявший меня благодаря родству, не должны влиять на то, что я хотела бы делать… Вседержащая.

- Вам известно мнение герцога Рэйдони на этот счет?

Летиция позволила себе улыбку.

- Думаю, Его Светлость только одобрил бы подобное.

И Морион тер Аден вдруг улыбнулась – изгиб неярких, узких губ был столь неожиданнен на этом холодном, кажется, вообще не способном отражать эмоции лице, что Летиции с большим трудом стоило сохранить невозмутимость.

- Таково ваше желание, вискорта, – и храм пойдёт ему навстречу. Разумеется, вы должны понимать, что об общих занятиях не может идти и речи. Но если Сиятельной угодно проходить обучение непосредственно в аутории, что ж, думаю, мы с вами сможем определить день и час наших занятий.

Графиня тер Ваотон искренне решила, что ослышалась – и, видимо, это отразилось на её лице, потому что Верховная жрица Первого храма вдруг улыбнулась снова – эта улыбка, шире и ярче, сделало её почти человечной, и Летиция была готова поклясться, что ей уже где-то доводилось видеть этот жестко-лукавый блеск на самом дне чужих глаз.

- Вседержащая говорит о том, что…

- Я говорю о том, о чём говорю. Во славу Двуединых, - она качнула головой, - неужели вы думаете, что я могу доверить чьей-либо руке руку той, за которую просил лично господин вице-маршал? Тем более, - и глаза её, скользнувшие по комнате и остановившиеся на пламени камина, вновь стали серьезны, а лицо обезличено-строго, - Карэле нужны лекари. Ещё можно успеть.

Отчего-то Летиция не решилась уточнять, успеть что.


2398-й год от В.П., 22-й день месяца Клёна, Данэ, Луарон.

Тяжелые бархатные шторы были задернуты круглыми сутками, и в спальню Великого князя Димитриуса тер Ройон свет не проникал с конца месяца Тополя. Здесь царила вечная ночь – душная, тяжелая и наполненная приторно-сладковатыми травяными запахами. Вот уже неделю князь приходил в себя не более чем на две-три дины, потом снова проваливаясь в небытие.

Ольга молилась. Её всё ещё хватало на то, чтобы молиться.

Княжна медленно закрыла и открыла глаза – словно надеялась, что картина перед её глазами изменится, зябко повела плечами, хотя в покоях топили до жара, и удобнее перехватила руку отца, переплетая пальцы. Он не приходил в сознание с этого утра – когда, открыв глаза, не узнал её. Он не узнавал её уже месяц – с тех пор, как дозы тошнотворно-сладкой настойки из неизвестного ей травяного сбора были увеличены вдвое. Первый советник улыбался одним только изгибом тонких бледных губ и увещевал, что всё делается исключительно для здоровья Его Светлейшего Высочества. Но Ольга, хотя никогда не чувствовала в себе ни излишней проницательности, ни хитрости, знала наверняка: тер Фошей лжет.

Поэтому могла лишь молиться.

Если Двуединые ещё помнят, как когда-то спасли этот мир, они не дадут ему снова рассыпаться на части. А для того, чтобы предсказать будущее, не надо было быть ни святой Церцией, ни мифической северной нойрой. Когда не станет князя, никто не венчает её на княжение. Данэ, солнечная земля цветущих по лету акаций, достанется Дежану и его родрской братии. А, значит, ар Хановану. Позора для этой земли большего, чем владычество Удо-Тита, она представить не могла, и если бы хоть что-то было в её силах – сделала бы это. Но она могла только с самого утра и до поздней ночи сидеть у постели отца, держа того за руку, и говорить с ним. Говоря, она просила. Просила того же, чего просила и у давно ушедших богов: пусть всё станет по-старому.

Боги молчали. Молчал и отец, не помнящий уже даже её имени.

Ещё она могла писать письма, всё реже доходившие адресатам. Шпионы Фошея работали на славу, добросовестно отрабатывая получаемое из данэвской казны золото. С недавнего времени письма Владослава попадали к ней самым немыслимым образом – то голубиной почтой, то через дворцовую кухарку, то записка падала в ладонь, когда она раздавала мелкую монету на храмовой паперти. Ан Шаней находил способы.

Если бы Владослав был здесь, всё было бы иначе. Нет, она не думала о том, что мог бы сделать Великий князь Итрана, сам повязанный по рукам и ногам, в ней просто жила эта чистая детская вера, что если бы рядом был кто-то сильный, всё исправилось бы. Всё стало бы как прежде.

- Ваше Высочество, - Ольга вздрогнула и обернулась. На пороге княжеской спальни застыл в символическом, почти издевательском полупоклоне Шарон тер Фошей, командир личной гвардии Великого князя. Назначенный, разумеется, первым советником, взявшим на себя управление страной до тех пор, пока сам Великий князь не будет в полном здравии. И, судя по всему, править Дежан собирался долго – возможно, всегда. Если же судить людей по той внутренней грязи, которая была в тех, кем они себя окружали, то его сын вполне был достоин своего отца. – Вас ожидают посланники главного храма.

В чужом голосе, совершенно лишенном почтения, не читалось уважения ни к главному храму, ни к его служителям, ни к ней, наследнице этих земель. Впрочем, для себя она никогда ничего и не хотела. И Ольга, безнадежным ласковым жестом коснувшись осунувшегося, воскового отцовского лица, молча поднялась и вышла из комнаты, спиной чувствуя, как её с ног до головы буквально ощупывает чужой алчный, маслянистый взгляд. Дежан тер Фошей пока боялся трогать княжну, он был для того слишком умен. Его сын особенным умом не блистал.

Она удержала короткую ознобистую дрожь и, на секунду остановившись у дверей приемной, кивнула лакеям. Двери беззвучно распахнулись.

Когда-то великокняжеская приемная была заполнена людьми с рассвета и до заката – местными и приезжими дворянами, гонцами, посланниками купеческих гильдий; ищущими славы юными наследниками, желавшими обзавестись связями; храмовниками, просителями… Сейчас она была пуста и темна – только слабый, туманный дневной свет, предшествующий сумеркам, давал разглядеть ожидающих. Молодого человека в скромном светлом мундире, с белым плащом на плечах и со шпагой в ножнах, украшенных знаком храма[14], она узнала, но имени не вспомнила. Сопровождаемая им младшая жрица – в княжеском дворце Луарона ныне было небезопасно появляться в одиночку даже храмовникам – являлась доверенным лицом главной жрицы, и у Ольги отлегло от сердца. Бриганта. Последняя, кому в этом городе ещё можно верить. Пока храм на стороне династии, Ольга могла быть спокойна хотя бы за себя…

- Выше Высочество, - жрица склонила голову, стражник поклонился низким поясным поклоном. – Жрецами главного храма провозглашена торжественная служба во здравие Великого князя. Вседержащая, кланяясь Её Высочеству, просила сообщить, что присутствие на службе наследницы подняло бы дух жителей столицы.

Ольга медленно выдохнула и произнесла обманчиво равнодушно:

- Разумеется, я почту своим присутствием службу во здравие Его Светлейшего Высочества. Может ли храм предоставить мне сопровождение, достойное того?

- Экипаж, сопровождаемый отрядом храмовой стражи, ожидает Её Высочество, - снова склонив голову, сообщила жрица, и Ольга еле удержала облегченный выдох. Бриганта всё предусмотрела, а, значит, хочет о чем-то поговорить. И слава Двуединым, потому что Ольге тер Ройон необходимо поговорить хоть с кем-то – о чем бы то ни было.


2398-й год от В.П., 22-й день месяца Клёна, Родр, Зелиген.

- Когда ты хочешь провести обряд? – Бригитта, опустив край занавески, обернулась через плечо. Удо-Тит отпил ещё глоток выдержанного эджейского – она никогда не любила это вино, слишком крепкое – и, отставив бокал, ухмыльнулся.

- Когда Димитриус отправится к праотцам и Луарон будет нашим. Ты ведь понимаешь, драгоценная, что не каждая кровь подойдет этому камню, а выдавать себя заранее было бы опрометчиво. Но не беспокойся, к середине месяца Каштана ты примеришь великокняжескую корону.

Девушка вновь отвернулась к окну. Смотреть там было не на что, разве что на то, как кружит в пустом саду листья резкий, с гор пришедший ветер. Но смотреть в комнату ей хотелось ещё меньше.

- Сколько ещё ждать? – За её спиной послышался смешок. Пусть думает, что ей не терпится, а, впрочем, ей действительно не терпится, больше всего она хочет только одного: чтобы всё это быстрее закончилось, и тогда у неё будет желаемое – земли, сила, власть и почтение. И править она станет единолично.

- Фошей старается. Ни сегодня, так завтра эта бедная овечка наденет траур. Всему своё время.

И, кивнув, опустив голову и закрыв глаза, Бригитта, герцогиня ар Гальд, хрипло бросила:

- За это ты подаришь мне Данэ и Итран. Целиком.

- Что хочешь, драгоценная, - усмехнулся Удо.


2398-й год от В.П., 22-й день месяца Клёна, Данэ, Луарон.

Ольга отстояла службу так, как требовалось – с прямой спиной, высоко и ровно держа голову. Она всё ещё была наследницей этого княжества, она всё ещё была дочерью своего отца – и она всё ещё была должна этой стране, так было, есть и будет. И горожане, заполнивший храм до отказа, иногда смотрели туда – чуть левее алтаря – где стояла Ольга тер Ройон, и фамильные алмазы семьи вспыхивали на шпильках, удерживающих её волосы – расплавленное белое золото. Она была красива печальной, тихой торжественной красотой, эта девочка со светло-карими, осенними глазами. И за эту нежную обреченность её любили и жалели. Особенно – жалели.

Первая жрица главного храма Луарона дочитала молитву на старо-карэлском[15], окропила алтарь миртовым маслом – оно считалось символом предержащих власти – и голос её, сильный и ясный, возвестил:

- Благословенны ушедшие[16]. Анем[17].

- Анем, - глухо отозвалась толпа.

Первая жрица вдруг повернулась и посмотрела налево – сейчас, вся в кипенно-белом, со строго-торжественным выражением на четко выточенном, ещё красивом лице, Бриганта тер Тевтей была особенно величественна тем не пугающим, но заставляющим робеть величием, которое вызывало благоговение. Ольга вскинула голову и встретилась с ней глазами – осенняя листва в жидкую сталь.

- Подойди ближе, дочь моя.

Княжна, придержав платье, шагнула вперед, поднялась к алтарю, к подножию статуи Двуединых, и осторожно опустилась на колени. Холодные тонкие пальцы, пахнущие миртом, коснулись её волос.

- Да будут так же чисты помыслы твои и благословенны деяния твои, как чисты и благословенны были помысли и деяния предков твоих. Да славится род твой во веки веков, Ольга из дома тер Ройон. Анем.

- Анем! – Тут же, когда не затих ещё даже голос жрицы, звонко воскликнул кто-то, и всеми теми, кто стоял под сводами храма, на множество голосов было подхвачено это «Анем!», сменившееся здравницами князю и его дочери. Когда громко и ясно послышалось «Слава свободной Данэ!», первая жрица опустила глаза, посмотрела в лицо девушке и вдруг лукаво, с каким-то злым задором улыбнулась и прошептала:

- Ну-ка, девочка… Тебя проводят во внутренние комнаты. Нам есть, о чём поговорить.

Ольга кивнула и поднялась на ноги, повернувшись к толпе. Та зашлась ликующими криками. Она стояла надо всеми этими людьми и чувствовала, что в ней нет ни сил, ни воли для того, чтобы быть достойной трона этой страны, но она не имеет никакого права не оправдать надежд тех, кто верит ей, тех, кто ещё верит в тер Ройон. А таких пока было много. Публичное благословление наследницы при правлении первого советника могло дорого стоить главной жрице, но та никогда не взяла бы обратно своих слов. Всё было сказано. Храм ясно и твердо давал понять, на чьей он стороне. И люди вторили… вторила вся Данэ.

Княжна низко поклонилась и, уловив краем глаза кивок всё той же младшей жрицы, что сопровождала её сегодня, отступила в тень, скрываясь за дверью, ведущей во внутренние комнаты.

… Словно смыв с лица храмовую торжественность, Бриганта тер Тевтей казалась моложе и усталее, будто сняла с лица маску, но глаза её оставались теми же – цепкими и всезнающими, а лоб рассекала всё та же резкая напряженная морщина. Она приподняла изящной работа серебряный чайник, разливая по чашкам крепкий травяной отвар. В кабинете Вседержащей запахло мятой и мелиссой. Главная жрица пододвинула Ольге полупрозрачную фарфоровую чашку и открыла ящик стола.

- Держи, девочка. Читай, я не помешаю, - она протянула Ольге конверт, запечатанный простым безликим сургучом, и принялась с преувеличенным интересом рассматривать свою чашку. В ней была эта привычка – именно так, почти фамильярно обращаться к наследнице правящего дома, хотя она еле-еле могла годиться двадцатилетней княжне в матери – графине тер Тевтей только сравнялось сорок, и лицом она пока могла сойти девушке за сестру. Ольга приняла письмо недрогнувшей рукой, хотя внутри всё свело судорогой. Она узнала на конверте этот широкий росчерк – «Хильд» - и узнала руку Владослава.

Она прочла это письмо сначала быстро, глотая строки, потом – по второму разу – вдумчивее и внимательнее, и в третий раз – перечитывая только отдельные фрагменты. Ей было страшно от новостей и предположений – и сладко от того, что письмо это дышало заботой. На всём материке – да и во всей Ольде – у неё давно не было никого ближе отца, устало-решительной женщины за этим столом и Великого князя Итрана.

- Владак считает, что ар Ханован хочет войны, - тихо произнесла она, опуская письмо на колени. – Ты тоже думаешь?..

- Я думаю, что ан Шаней прав, - Бриганта нахмурилась, золотистые брови сошлись в резком изломе. – Удо хочет войны – и он её развяжет. Прости, девочка, но ни ты, ни я, ни все святые этого мира уже не в состоянии сделать хоть что-то для князя. Мне жаль, - и, не давая Ольге сказать и слова, быстро продолжила: - Но ничто ещё не потеряно. Тер Фошей думает, что получил Данэ. Пусть думает так и дальше. Дадут Двуединые, мы встретим армию Родра не безоружными.

- Владослав?..

- И он тоже, - кивнула жрица. – К тому же, думаю, мальчик догадается попросить помощи – он горд, но помимо этого ещё и умен. Не ошибусь, если предположу, что его нарочные уже отправлены и к ле Минару, и, благословит святая Октавиана, к герцогу Рэйдони. А если нет, то мальчик будет так глуп, что придёт один… но придет. Крепись, девочка, - тихо закончила она, - грядут не лучшие времена. Я поторопилась, переведя храм на твою сторону, но времени слишком мало. Фошей, будь он проклят Двуедиными, должен знать, с кем имеет дело. Тогда он хотя бы не тронет тебя. У храма, - Бриганта недобро улыбнулась, - ещё хватит сил защищать тех, кто вверился ему.

Ольга нервно теребила угол листа.

- Скажи мне… отец…

- Забудь, девочка, - тихо и веско оборвала её жрица. Та, тяжело сглотнув, кивнула. - Если бы можно было тебя увезти! – Вдруг воскликнула тер Тевтей, поднимаясь на ноги и нервно пройдя вдоль стены. – Хоть в Итран, хоть в Карэлу, хоть на Пепельные острова. Моя магия прикрыла бы тебя полем невидимости и запутала бы твои следы, пока ты не покинула пределов Данэ, но за тобой следят внимательнее, чем за всеми реликвиями мира. Я столько думаю, но никак не могу понять: зачем ты этому падальщику и тому, кто держит его на поводке? Зачем Фошей бережет тебя? О, святые.

Княжна молчала. Ей нечего было ответить. Она боялась первого советника, но боялась скорее так, как мелкие зверьки боятся крупных хищников – интуитивным безотчетным страхом погибели, не заглядывая глубже и не желая ничего понимать.

Вдруг в дверь кабинета негромко, но отчетливо постучали.

- Да будет благословен вошедший, - отозвалась ритуальной фразой главная жрица, и, открыв дверь, порог переступил тот самый молодой человек, который был сегодня при младшей храмовнице, посетившей дворец. Лицо его – неглупое и преисполненное спокойной решимости – было невозмутимо, только как-то бесцветно, в серость бледно.

- Дозволит ли Вседержащая говорить? – Он преклонил голову.

- Я слушаю вас, Анри, - разрешающе кивнула Бриганта. В глазах её Ольга уловила что-то потаенно-тревожное.

- Великий князь Димитриус тер Ройон, - с расстановкой начал стражник, - скончался около полудины назад в своей постели. О смерти его объявлено придворным медиком Их Сиятельства барона тер Фошея. Да благословен будет усопший, - вдруг резко, отчеканивая слова, произнес он, вскидывая голову, и глаза его, серо-синие, ярко вспыхнули воинственной искрой. Даже страж храма знал, кто виновен в смерти князя, и жаждал справедливости. Но боги и святые давно покинули этот мир, а с ними ушла и справедливость.

Впрочем, в ту минуту, когда названный Анри договорил, Ольге было не до богов и не до мира. Где-то за грудиной вдруг сильно и больно сжалась неведомая пружина, а потом вокруг стало пусто и темно. И очень, очень тихо.

Она очнулась, поддерживаемая стражником, не давшим ей упасть. Он бережно, сильными руками придерживал её за плечи. Бриганта убрала от её губ резко чем-то пахнущую мерную рюмку. Во рту было горько и вязко.

- Отойдите. Сама, - шепнула Ольга. Стражник вопросительно вскинул взгляд на первую жрицу, та кивнула – и он осторожно убрал руки, каждую секунду готовый вновь подхватить Великую княжну тер Ройон. Та оперлась рукой на стол и выпрямилась. Вдох ещё давался тяжело, перед глазами вспыхивали болезненно-яркие искры, но нужно было держаться – и она держалась. Что бы сказал отец…

- Благодарю вас, Анри. Вы свободны.

Дверь захлопнулась, как будто перекрывая доступ в тот, прежний мир, где ещё можно было на что-то надеяться. Бриганта проводила стражника взглядом.

- Барон ле Ариньяк. Честный мальчик, один из тех, кому ещё можно верить, скоро таких станет мало… Бедная моя, - и тер Тевтей вдруг резко, с силой обхватила руками её голову, прижимая к себе, обнимая и удерживая. – Сегодня началась война, и никто, никто ещё не знает об этом. О, какой же сильной тебе придётся быть… плачь! Плачь, девочка! Видят Двуединые: сейчас можно.

И Ольга разрыдалась, как не рыдала с детства. Выплескивая, судорожно выдыхая клочья черного тумана, копящегося и роящегося в груди и горле.


2398-й год от В.П., ночь с 22-го на 23-й день месяца Клёна, Итран, Риека.

Густые синие сумерки полупрозрачной, сброшенной с ясного чистого неба кисеей накрыли ровную снежную равнину. Девственно чистый снег окрасился в голубой цвет. Скоро отчетливо, гипнотизируя, на небе проглянет луна, яркая и отстраненная, чужая всем, кроме влюбленных, самоубийц и волков. И один из них, одиночка и воин, застывший посреди заснеженного поля, вдруг вскинул узкую морду к небу и тонко, протяжно завыл – так, что леденела в жилах кровь.

Снег искрился мелкой серебряной искрой, как искрился и густой сизый волчий мех, а зверь всё выл, будто оплакивая нечто невозвратимое, как оплакивают покой и мир. Он куда-то звал, настойчиво и отчаянно, но было не понять, куда, зачем, к кому...

Шалила древняя кровь. Древняя, забытой магией пронизанная кровь взывала к тем, что был ей верен, сам того не помня и не зная. Зов становился невыносим.

… Владослав ан Шаней, Великий князь Итрана, очнулся ото сна будто от удара, рывком приподнимаясь на постели. Глубоко, резко вдохнув, он первым же делом рефлекторно потянулся к шпаге – уже долгое время он спал, как солдат во время войны, одетым и при оружии, в любой момент готовый – знать бы, к чему. Эфес покорно скользнул в ладонь, но в комнате опасности не было – спальня князя была пуста и темна. Владослав, чувствуя под пальцами успокоительный холод металла, рвано выдохнул и откинулся на постель. Сердце билось, как бешенное, и он ничем не мог объяснить себе этого глупого, нелогичного страха, словно из-под ног выдернули землю.

В сне не было ничего, кроме этого тревожного, тягостно-зовущего плачущего воя, и он-то и смущал больше всего. Словно что-то оборвалось в этом мире, камень сорвался с вершины и покатился по склону, набирая скорость и увлекая за собой другие, камнепадом обрушивающиеся на головы опоздавшим.

Зов был так силён и отчаянно-обречен, что сон ушел безвозвратно. Но ни кто, ни зачем, ни куда звал его – ан Шаней понять не мог. Но одно он знал точно: этот преисполненный незнакомой силы зверь-одиночка возвещал о начале конца.


2398-й год от В.П., 23-й день месяца Клёна, Карэла, Койна.

Войцек ан Радич вытянулся в струну и задержал дыхание. Младший лейтенант личной гвардии Великого князя Итрана находился в столице уже три дня – и провёл он их в мучительном ожидании решения, ни много ни мало, под крышей дома тер Анеев, за это время успев понять, что в каком бы настроении ни был вице-маршал Карэлы, под горячую руку ему в любом случае попадаться не стоит.

Ремиор тей Аней кинул снятые перчатки куда-то в сторону, буквально бросился в кресло за письменным столом – впрочем, даже в этом его движении была странная, хищная грация – и, помолчав минуту, наконец соизволил посмотреть на ожидающего.

- Вы, конечно, ждёте хороших новостей, лейтенант. Мне придется вас огорчить.

Ан Радич наклонил голову, сделал глубокий вдох и спросил как можно более спокойно и почтительно:

- Могу ли я знать, по каким именно причинам Карэла столь щедро отдает Данэ Родру? Я должен хоть что-то сообщить моему государю.

Герцог Рэйдони посмотрел ему в лицо, вдруг улыбнулся и одобрительно хмыкнул.

- Вы дерзите? Прекрасно, мне это нравится. – Он поднялся на ноги, дошел до камина, поворошил золу. – Можете сообщить Его Великокняжескому Высочеству, что королева Карэлы не хочет войны, так как считает её несвоевременной, первый советник и кезарон, кстати, считают так же – на случай, если вам это интересно. А казначей считает оную ещё и невыгодной. В правящих кругах этой страны царит исключительное согласие.

Итранец скрипнул зубами и попытался выровнять дыхание. Спокойствие явно давалось баронету ан Радичу дорогой ценой.

- Осмелюсь надеяться, - глухо начал он, - что Её Величество понимает: вслед за Данэ Родр посягнет на Итран. Осмелюсь так же напомнить, что Великие княжества являются воротами на пути из Родра в Карэлу, кои…

- Карэла гостеприимно и распахивает, - почти нараспев закончил за него Ремиор. Гвардеец вскинул на него изумленные глаза. – Не беспокойтесь, лейтенант, чтение мыслей не входит в число моих талантов. Вы говорите очевидные вещи. Но те, кто считает себя в праве управлять этой страной, будут готовы рискнуть лишь тогда, когда Ханован уже отгрызет кусок посочнее. Думаю, что мне удастся вывести из Койны войска только при угрозе взятия Риеки, - лоб вице-маршала рассекла резкая морщина.

- И даже вы ничего не можете? О вас же столько говорят, неужели…

- Всесильных нет, лейтенант, запоминайте, - неуловимо-быстро развернувшись, резко бросил тер Аней. – И маршалу ле Минару, и мне очень вежливо посоветовали забыть о Данэ. Княжество будет отдано Родру.

- Вы хотите откупиться, - гвардеец, закрыв глаза будто перед нырком, шагнул вперед. Терять Войцеку уже было нечего, лучше не возвращаться вообще, чем с таким ответом. – Вы хотите откупиться от Ханована Данэ, но ему будет мало, он захочет больше, а потом придет и заберет. Сначала Итран, хотя живыми он получит немногих, - по губам молодого человека скользнула нехорошая, ничего доброго не обещающая незваным гостям улыбка, - а дальше весь соверо-восток Карэлы. Ему нужна Койна, и он дойдёт до Койны, - голос дрогнул, горло сжало судорогой и итранец замолчал, выравнивая дыхание. На его скулах аллели два ярких болезненных пятна. Он так и стоял, не открывая глаз, и в кабинете герцога Рэйдони несколько минут звенела тишина.

- Недурно, - вдруг тихо и очень спокойно отозвался Рэйдони. – С выдержкой у вас, конечно, беда, но это по молодости, ещё наберётесь. А вот безрассудства вам не занимать. И верности своему государю, кажется, тоже. – Гвардеец всё-таки открыл глаза и посмотрел на стоящего перед ним вице-маршала. Тот смотрел прямо в лицо – цепко и жестко. Потом взгляд его будто смягчился. – Ан Радич… Я знал одного ан Радича - по имени Томаш, итранского барона, воевавшего среди вольнонаемников в войне с Эджейским эмиратом 2378-го года, не приходится ли он вам родственником?

- Ваша Светлость правы, - осторожно отозвался Войцек. – Барон ан Радич мой отец.

- Собственно, я не сомневался, - усмехнулся Ремиор. – Он в свою бытность лейтенантом тоже любил делиться со старшими по званию собственным мнением, меня – в чине адъютанта при генерале ле Минаре – помнится, это забавляло. Впрочем, речь не о том. – Вице-маршал подошел к столу, извлек из ящика серебряную флягу и подхватил с каминной полки два винных бокала. – Вам придется смириться с тем, что Данэ идет на откупные Родру. И передайте Великому князю, что если ему так дорога невеста, пусть он торопится отозвать её из Луарона как можно скорее, уж не знаю, каким способом. Ханован не станет мешкать. Теперь пейте, а потом отправляйтесь собирать вещи и спать. На рассвете вы отправляетесь обратно.

- За что? – Тихо спросил итранец, принимая бокал, наполовину заполненный согдой.

- За что? – Усмехнувшись, повторил его вопрос Рэйдони. – За то, что проигрываются битвы, но выигрываются – войны, - хрусталь звонко ударился о хрусталь.

И чужие глаза напротив, неистово-синие, блеснули, как сталь на солнце.


2398-й год от В.П., 24-й день месяца Клёна, Карэла, Койна.

Если к чему-то Ремиор, герцог Рэйдони, и был по-настоящему равнодушен, так это к Храму. Вера его никогда особенно не вдохновляла – в юности было не до того, по молодости его больше интересовали вино, женщины и войны, да и сейчас пристрастия не сильно изменились. Тер Аней был искренне уверен, что всё происходящее в этом мире – дело рук исключительно человеческих, люди сами совершают ошибки и сами их исправляют, если им хватает на то ума, и точно так же сами добывают себе победы, и благодарить за них кого-то свыше как минимум опрометчиво. Но храм был тесно связан с политикой – уже теснее, чем с верой – а некоторые храмовники дали бы фору и маститым царедворцам. Поэтому с храмом приходилось считаться – то есть, делать то, чего тер Аней страстно не любил.

Морион тер Аден прекрасно об этом знала. И поэтому, возможно, вице-маршал был одним из тех немногих, с кем она была в большей степени Морион и в меньшей – Верховной жрицей. И для него, и для себя.

- Твоя подопечная блаженная, - бросил он, обводя сильными чуткими пальцами края бокала. Вино было ещё одним послаблением, дозволявшимся в храме только герцогу.

- Моей подопечной, присягая, ты клялся служить кровью и честью, - на секунду выгнув брови, прохладно напомнила Верховная жрица.

- Скорее этой стране в её лице – тогда куда более миловидном, нежели сейчас – чем лично ей, - пожал плечами Рэйдони.

Тер Аден промолчала. Лицо её, красивое льдистой, чуть картинной красотой, было хмуро, и это делало её старше своих лет. Она скрепила в замок, а потом выгнула тонкие гибкие пальцы в жесте, выдававшем близко знающим её волнение.

- Корригана не слушает даже меня. Я не могу запереть её в храме и выбить из её головы всё то, что она себе вбила. И ле Баре, и тер Оденир в последнее время осмелели – как и все падальщики, чувствующие свою силу. Я боюсь, что за ними стоит кто-то или что-то куда более могущественное, чем они сами.

- Магия?

- Может быть, нет, - повела плечами жрица. – Может быть, да. Мне кажется, что ар Ханован обладает чем-то, о чем мы не знаем. Или знает то, о чем мы даже не догадываемся. Удо мерзавец, ему хочется власти и золота, но он не дурак и знает пределы своих возможностей. Так с чего бы ему скалить зубы на Карэлу? Мы уже не те, что ещё двести лет назад, но у королевства есть маршалы, за которыми армия пойдёт, не раздумывая, и адмиралы, которые распорядятся флотом как нельзя более лучше. А, значит, он надеется на чью-то помощь. Я не ведаю, что это за сила, но уверена, что она есть. И это пугает меня, потому что я не люблю неизвестности.

- Ханован способный маг, но не гениальный. Он не смог бы овладеть силами большими, чем, скажем, подчиняющиеся тебе.

- Или мы недооцениваем Удо, или мы думаем не о том, - она покачала головой и начала задумчиво: – Когда я свожу всё воедино, меня тревожит то, как сходятся нити. Болезнь Димитриуса. Внезапное усиление Родра. Тер Фошей, распоряжающийся в Данэ, как в собственном поместье. Эти осмелевшие крысы, вьющиеся вокруг Коры. Нет, Ремиор, мы что-то упускаем из вида, что-то важное, основополагающее, что-то, что заставляет Ханована считать себя почти всемогущим.

- Ты тоже считаешь, что Баре и Оденир – люди Удо? У нас с тобой удивительное согласие.

- В неменьшей степени, чем Фоше, - пожала плечами жрица. - В любом случае, сейчас важно не столько это. Корригана не желает слушать никого, кто говорит ей о войне. Ей писал ан Шаней, ты знаешь? – Тер Аден повернула голову и посмотрела на Ремиора. Тот поднес к губам бокал и отпил глоток, просмаковав вкус.

- Знаю – и даже читал. У твоей подопечной крепкий сон, а мне ли не знать, как отпирается одна премилая потайная дверка...

- Без подробностей, - поморщилась Морион.

- Как прикажешь, - легко согласился тот. – Я скажу тебя даже больше. Владослав ан Шаней писал и мне, и Фредериксу. И нам обоим пришлось отправить нарочных обратно ни с чем. Мальчишка из дома ан Радичей рвал и метал, боюсь, как бы ни утопился где-нибудь в Сплите по пути домой. Гонцам, приносящим дурные вести, как ты знаешь, всегда несладко.

- Глупая девочка, - шепотом, с бессильным раздражением отозвалась Верховная жрица, прижимая тонкие ломкие пальцы к вискам. – Я не могу представить, что они нашептывают ей, если она так спокойно раздаривает то, что было собрано и сведено воедино её предками.

- Осенняя война вспоминается? – Участливо осведомился собеседник.

- Вспоминается, - с вызовом бросила тер Аден. – Только на этот раз, боюсь, Данэ действительно достанется Родру. Двуединых ради, забыть обо мне, неужели она не слушает даже тебя?

- Почему же – даже? – Усмехнувшись, прищурился Ремиор. – Или ты считаешь, что она должна слушать меня, потому что я вхож в её спальню? Так я огорчу тебя. Корригана оказалась не из послушных и не из доверчивых, а то, что она вынуждена ложиться со мной в одну постель, заставляёт её скорее ненавидеть меня, чем прислушиваться к моему мнению. Так что здесь ты прогадала.

- Я ничего не загадывала.

- Разве? – Тер Аней в притворном изумлении изогнул брови. – Что ж, тебе виднее. Особенно учитывая, что из нас двоих скорее ты являешься её наперсницей.

- Сейчас это не играет мне на руку, скорее наоборот, - Морион поднялась из-за стола и прошла по комнате, все так же крепко сжимая пальцы в замке рук. – Мы недооценили ни Баре, ни Оденира. Они были, да, бесспорно хитры – и, да, бесспорно хотели власти. Но казалось, что их можно держать в узде. Как я могла упустить момент, когда они оказались так близко к ней, - она болезненно поморщилась.

- Мы с тобой оба хороши, - вдруг равнодушно отозвался Ремиор, и жрица повернула голову, посмотрев на него почти с благодарностью. – Всегда считал её капризной упрямой девицей – и с тех пор ничего не изменилось, но раньше я хотя бы знал, что ей не плевать на эту страну. Сейчас я в этом сомневаюсь.

- Корригана любит Карэлу, - словно прося прощения за воспитанницу, произнесла жрица.

- Но своё спокойствие она сейчас любит больше. В ней нет зла, скорее наоборот, но много глупости, а выбить эту глупость некому. Если смотреть на вещи с этой стороны, я даже рад, что у Ханована разыгралась мания величия. Война – настоящая война, а не наша периодическая кадриль с эмиратом – или освежит ей голову, или Ольда обогатится ещё одной истеричной идиоткой на троне.

- Ремиор, прошу.

- Хочешь, чтобы я сочинил сонет во славу Её Величества? – Преувеличенно вежливо поинтересовался он. Морион не ответила. Около минуты она молча смотрела в не горящий камин.

- На наше счастье, Корригана бездетна, - она как-то странно, цепко и коротко посмотрела тер Анею в глаза. – Иначе ей было бы не удержать короны и дня. Ни ты, ни я не смогли бы помешать этим исчадиям Бездны[18] отправить Кору в Небесные сады[19], чтобы спокойно править при её наследнице и той марионетке, которую избрали бы в регенты.

- Или наследнике, - поправил её тер Аней.

- Тебе не хуже меня известно, что у тер Вэлла уже несколько поколений подряд рождается одна девочка в семье.

- В мире что-то происходит, так чем не шутят нойры.

Морион остановилась посреди кабинета и обернулась к Ремиору. Взгляд её стал внимательным и ждущим, словно у борзой, почуявшей добычу.

- Ты что-то чувствуешь? – Требовательно спросила она.

- Странные сны, - пожал плечами тер Аней. – Надо меньше пить и больше спать, а то скоро не то что фамильные звери начнут сниться, сами Двуединые пригрезятся. Удивительно неприятные сновидения, знаешь ли. Снег и барс. Просто - снежный барс на девственно чистом снегу. Великолепная символика, придворный живописец пришел бы в восторг.

- Что он делает? – Всё тем же напряженным тихим голосом вопросила Морион, не отводя глаз от его лица.

- Барс? Ничего. Сидит. То ли шипит, то ли стонет. На диво безобидный сон и на диво мерзкие ощущения. Как будто надо куда-то идти и что-то делать, а я не понимаю ни куда, ни что.

- А потом просыпаешься и больше не можешь сомкнуть глаз. Я сплю, сжимая под подушкой кинжальную рукоять, потому что лишь иллюзия защищенности может успокоить меня, - негромко договорила тер Аден, и Ремиор только тогда перевел на неё взгляд. – В моих снах погибают цветы. Бескрайние сады. Сотни лилий вянут и засыхают прямо на белоснежном снегу, словно хотят, чтобы я помогла, но я не в силах. Лилий, Ремиор. Серебристо-белых лилий, - четко и вкрадчиво повторила она.

- Родовые символы, - помолчав, кивнул он, – снег и зов. Ты же Верховная жрица, вот и объясни мне, что это значит.

И Морион, прищурившись, посмотрела куда-то за окно, словно там и была разгадка.

- Знаю только одно: эта зима ни для кого не будет простой.

- Надеюсь, - он усмехнулся, - ты вянуть и засыхать не собираешься. Потому что лично я умирать не намерен. Хотя бы до следующей зимы.

- Почему до следующей?

- По весне мне ещё гоняться за головой Ханована, - почти безразлично отозвался Рэйдони. – Меня почему-то очень огорчает факт его присутствие на этой земле, а то, что меня огорчает, я предпочитаю устранять. Тем более, каждая тварь, решившая полакомиться Карэлой, ею и подавится.

Верховная жрица вдруг жестко усмехнулась.

- Возможно, сейчас Корригана и слушает только советника и кезарона, но поверь мне – она лучше многих понимает, что только ты один можешь её защитить. А с ней и эту страну.

- Как лестно. Тогда, может быть, нанести твоей подопечной внеплановый визит? В благодарность за доверие.

- Скажи мне, Ремиор: тебе когда-нибудь говорили, что ты абсолютно невыносимый собеседник?

Тер Аней поднялся на ноги, отставив в сторону бокал, подошел к женщине и, наклонившись, коснулся губами тонких пальцев, пахнущих жасминовым маслом.

- Говорили, Морион, и не раз. Ты, помнится, была первой.

И уже когда он, развернувшись, дошел до двери, она спросила:

- Так что нам делать, господин вице-маршал?

- Готовиться к войне и хлестать по щекам твою воспитанницу. Самое время.


2398-й год от В.П., 25-й день месяца Клёна, Дарид, Морисер.

Морисер, как и положено столице государства вольных моряков, был портовым городом. Но здесь, в стороне от белокаменных городских стен, полоска пляжа была безлюдна и пустынна. Солнце только вставало где-то за спинами двух мужчин, стоявших на вершине невысокого холма, склон которого плавно переходил в светлую песчаную ленту.

- Если я скажу, что новости, которые ты привез, отчаянно паршивы, я не скажу ничего, - свинцово-голубые цепкие глаза Максимилиана Ардэ продолжали смотреть на горизонт. Море было спокойно и безмятежно – куда спокойнее событий, ожидающихся на суше.

Дитрих тоскливо усмехнулся и тряхнул головой, отбрасывая с лица выцветшую от солнца и соли почти пепельную прядку, выбивавшуюся из короткого хвоста. Вице-адмирал Корэлы прищурил серо-зеленые, цвета темной листвы, глаза, и обернулся к собеседнику.

- Никогда не поверю, что ты не знал большей части этих новостей ещё до того, как «Солнце» показалось на горизонте. Нет дня, чтобы в порт не входило ни одного корабля, и нет корабля, на котором не было бы твоего человека, - на загорелом лице, в которое, кажется, уже просто въелось солнце, играла улыбка – впрочем, не слишком веселая. Ардэ усмехнулся в ответ и качнул головой. – Лучше скажи мне, что ты собираешься делать, - тер Диарди наклонился и зачерпнул ладонью мелкий, почти белый песок – странно, что сквозь него пробивалась и как-то росла невысокая мягкая трава, островками разбросанная по склону. Это было очень по-даридски – жить и бороться за жизнь вопреки всему, абсурдно и дерзко. Он пропустил шелковую крошку сквозь пальцы и поднял голову. Максимилиан продолжал смотреть вперед, туда, где море сливалось со светло-голубым небом в легких полупрозрачных облаках.

- Для начала - созвать Дюжину и продлить союз с Островами. Ан Хейм не больше тебя хочет любоваться на то, как Удо нацепит на себя корону новоиспеченной империи. Так что тылы карэлскому флоту Дарид обеспечит. А если Хановану захочется пройтись до Койны, то у её стен, помимо прочего, ему придется столкнуться и с рысями[20].

- Дарид вступит в войну на материке? – Светлая бровь удивленно выгнулась, но лицо вице-адмирала оставалось бесстрастно. – Это на вас не похоже.

Ардэ резко посерьезнел, и лицо его стало жестким и четко выточенным.

- Воины сами выбирают, за кого им биться, и в этот раз не будет иначе. Но те, кто захочет идти со мной, пойдут, а у меня одна дорога, и мы оба это знаем, просто потому что другой нет. Конечно, всегда можно забрать жен и детей и уйти, кораблей на это хватит, а дальше – хоть в эмират, хоть в Грайгодну, хоть за Закрытое море, но второго Дарида уже не будет. К тому же, нас мало кто рискнул бы упрекнуть в трусости. Нет, - Ардэ покачал головой и снова прищурился, в его глазах мелькнуло что-то от льда и стали, - если придет война, она будет общей.

- Будет, - кивнул Диарди. – И скоро. Ты не хуже меня знаешь про дозорные корабли в территориальных водах Родра. Пока они прячутся между скал, но вот-вот перестанут.

- И тогда, может быть, мы с тобой снова сойдемся в каком-нибудь безумном абордаже, - Ардэ хрипловато рассмеялся.

- Главное, чтобы не лицом к лицу.

- Этого не получат, - жестко пообещал, как отрезал, Максимилиан, поворачивая голову и заглядывая в глаза собеседнику. Дитрих ответил на взгляд. Они, не смотря на разницу в неполные двенадцать лет, всегда говорили на равных – как воины и моряки, и море было единственным, что могло бы их разделить, но добиться этого было действительно выше сил всех святых. Им уже приходилось драться бок о бок, и каждый знал, что может быть спокоен за свою спину. Потому что если ты не веришь тем, кто закрывает её, ты уязвим.

Когда-то, уже почти сорок семь лет назад, старшая сестра его матери, веселая и порывистая красавица Ирэна, поставив родителям ультиматум, вышла замуж за вольного даридского капитана Александра Ардэ. А спустя два года он, всегда молчаливый и собранный, увел свою «Белую чайку» в Закрытое море. Ему с юных лет отчаянно не терпелось узнать, куда же не пускает ни один корабль полоса штормов и вечно серые холодные воды. Узнал он эту тайну или нет – стало, в свою очередь, его тайной. Может быть, узнал, но обратно с ней он уже не вернулся. Маленькому Милле, похожему на отца, как капли воды друг на друга, тогда только сравнялся год.

Какое-то время Ирэна ещё пыталась жить в Морисере, но каждый день видеть город, в котором больше никогда не будет счастлива, оказалось не по силам враз словно погасшей изнутри, осунувшейся, поблекшей женщине. И она вернулась в Карэлу, в дом, из которого сбегала когда-то, думая, что это навсегда. Её младшей сестре Луизе, в будущем графине тер Диарди, в ту пору было только десять.

Она оставила сына на воспитание тем, кому верила, тем, кому верил её муж, и Максимилиана растили, как сына всей Дюжины. В будущем он отплатил за это каждому, служа Дариду с той верностью, с которой служат земле, в которой захоронено сердце. Он был выбран главой Двенадцати в сорок, мало кто до него удостаивался чести получить этот титул столь рано, и уже около шести лет Дарид молился на своего комадора. Как в детстве молился на старшего двоюродного брата Дитрих.

Земли тер Диарди на западе граничили с Даридом, на юге выходили к Бирюзовому морю. Племяннику Ирэны и сыну Луизы, Дитриху на крови было написано стать моряком. Он точно помнит, что укрепился в этой мысли в восемь лет, когда Максимилиан был приглашен в Диарди на традиционную осеннюю охоту. Ему было двадцать, он только что вернулся из своего первого вольного плавания в чине капитана, лихо подмигивал кузену, блестя невыносимо яркими, цвета спокойного моря, глазами, и рассказывал о нравах эмиратцев, а маленький Дито заворожено слушал, мечтая в будущем стать таким же, как Милле. Ещё восемь лет спустя, выпустившись из корнетского корпуса[21] и придя в тоскливый ужас от мысли, что придется таскать перчатки за каким-нибудь сухопутным генералом, шестнадцатилетний Дитрих, как когда-то и его смелая тетка, поставил родителям ультиматум: или Дарид, или ничего[22]. Или он идёт в адъютанты к капитану Ардэ, или – ну, пусть попробуют взять его силой. Силой вязать юного талантливого фехтовальщика никто не собирался, а Максимилиан принял его с радостью, только поощряя тягу брата к морю. Дитрих просто знал – оно ему суждено, и Милле в нём не сомневался.

Они никогда не говорили ни о том, где и что погубило «Белую чайку», ни об Ирэне, практически не видевшей сына с его четырех лет. Когда однажды Дитрих, будучи ещё мальчишкой, попытался неловко извиниться перед Ардэ за то, что видел его мать чаще его самого, Максимилиан остановил его и, как-то странно улыбнувшись, веско и просто ответил: «Главное не кто, главное – как», и этой темы они больше не поднимали.

Прошло уже немало лет, в свои тридцать четыре тер Диарди был вице-маршалом страны, которую любил и которой клялся в верности, и давно не нуждался ни в чьих советах, сам готовый вести за собой флотилии – и водил их. Но одно за всё это время так и не изменилось: и он, и первый среди альбатросов Дарида, не думая, встали бы рядом в самой безнадежной схватке. А во всей Ольде можно было по пальцам одной руки пересчитать людей, которым граф тер Диарди доверял бы так же.

- И о чем ты думаешь на этот раз?

- Вспоминаю, - пожал плечами Дитрих. – Почему-то вспомнилось, как я впервые вышел с тобой в море. Первый шторм.

- Ты становишься сентиментальным, - иронично прищурился Ардэ.

- Старею, - усмехнулся тер Диарди.

- Спасибо, что напомнил, сколько мне лет, - нарочито вежливо поблагодарил тот, и Дитрих не смог сдержать улыбки. Никто не дал бы вольному моряку и главе Дюжины его лет, хотя в вороной гриве уже проблескивали серебряные нити.

- Не за то, - куртуазности вице-адмиралу Карэлы тоже было не занимать. – Лучше скажи мне, можно ли что-то сделать с Итраном. Новости не радуют не одного тебя.

Максимилиан медленно качнул головой и снова отвернулся к морю.

- Только если ан Шаней захочет нанять флот или армию Дарида. Война пока не объявлена, а когда это случится, будет поздно. Данэ мы уже не спасем, а просить помощи для себя Владослав не станет. Нет, Дито. Мы вступим в эту войну тогда, когда без нас уже будет нельзя.

- То есть, всё-таки подкормим Удо?

- Как подкормим, так и подтравим. Но «Ветер Юга» и ещё два-три корабля тех, кто захочет с тобой уйти, в твоём распоряжении. Я давно не был на Островах, - и какая-то плутоватая улыбка скользнула по его губам. Дитрих обернулся и в очередной раз выгнул светлую бровь.

- Ты хочешь уйти с нами на Пепельные? Оставишь Дарид?

- С Даридом и без меня прекрасно управятся одиннадцать оставшихся, а я давно не ходил дальше энтанских портов, соскучился, знаешь ли. Если хочешь знать, эта внутренняя политика уже стоит у меня поперек горла. К тому же, неплохо бы поговорить с ан Хеймом. Не только на этом материке чувствуется напряжение, старый лис всё ещё умен, с ним можно договориться. Если получится, Удо заработает ещё одну кость себе в горло. А пока, - Максимилиан вдруг улыбнулся так же внезапно, как посерьезнел – эта улыбка сделала его лицо моложе и светлее – и опустил руку на плечо родственнику и другу, - давай о чем-нибудь более веселом. Об этом мне ещё говорить с Дюжиной. Об этом теперь вообще придется говорить много и долго.

- В любом случае, - улыбнулся в ответ Дитрих, - я рад, что ты идешь со мной. И, кстати, - в его глазах появился насмешливый блеск, - как давно ты заметил гостью – и сколько ещё собирался молчать?

Максимилиан рассмеялся на удивление легко и чисто, совершенно заразительно, а потом, весело прищурившись, посмотрел в сторону, Дитриху за плечо. Вдоль берега, почти у самой кромки воды, по направлению к ним медленно шла молодая женщина в простом светлом платье и теплом шерстяном плаще. Легкий ветер с моря трепал выбившуюся из узла светло-русую прядку, красивыми белыми руками женщина поддерживала небольшую плетеную корзину.

- Ждал, пока ты заметишь, - парировал Ардэ.

- Ле Рэ? – Не ожидая ответа на очевидный вопрос, спокойно осведомился тер Диарди. Комадор Дарида молча продолжал внимательно следить за третьим на этом берегу человеком. – Ты всё ещё ходишь вокруг?

- Я хожу не вокруг, я иду прямо, а ты – как знаешь, - вдруг бросил Максимилиан и, сверкнув короткой дерзкой улыбкой, сорвался с места и совершенно по-мальчишески ловко и быстро сбежал с холма навстречу приближающейся травнице. Дитрих покачал головой, тихо произнес ему в спину «Только не в этом случае» и пошел следом.

Диарди успел подойти, когда разговор ещё не был начат, и Максимилиан только целовал узкую ладонь с тонкими длинными пальцами.

- Вискорта, - подойдя ближе, он поклонился даме.

- Господин вице-маршал, - Оссиана ле Рэ склонила голову в вежливом приветствии. Стоило оставить людей наслаждаться обществом друг друга, что тер Диарди немедленно и осуществил бы, но даже ничего не понадобилось делать самому. Гонца – мальчишку из порта – он заметил на холме едва тот на нём появился. Мальчишка, тяжело дыша от быстрого бега, спорно сбежал к воде.

- Господин комадор! – Задорно поприветствовал он главу Дюжины Смелых, а потом резво обернулся к Диарди, сверкнув огромными голубыми глазищами. – Господин адмирал! Письмо от вискорта ле Дакри!

Дитрих принял из рук посланника записку, громко именуемую тем письмом, и быстро пробежал глазами по неровным строчкам, написанным рукой капитана одного из своих кораблей. Подняв голову, он встретился взглядом с Максимилианом – глаза того казались цепкими и острыми.

- Найди меня в городе, - ровно произнес вице-адмирал, и Ардэ кивнул ему в ответ. – Вискорта, - он снова галантно поклонился женщине, - прощу прощения, но вынужден вас покинуть. Дела не ждут.

Та кивнула, и он, развернувшись, быстро пошел вслед за мальчишкой. Своих лошадей они с Милле оставили выше, за холмом, где начиналась редкая можжевеловая рощица. Когда он скрылся из виду, Максимилиан вновь посмотрел на ле Рэ.

- Итак, вы гуляете одна?

- Это вас беспокоит? – Женщина, развернувшись, пошла вдоль берега в ту сторону, с которой пришла. Ардэ, подстроившись под её шаг, пошел рядом.

- Разумеется. Хотя, видит Морской Змей, в этой стране вам ничего не угрожает, за это я ручаюсь.

- В таком случае, я и впредь буду гулять одна, к тому же – я так привыкла.

- Странно, что женщину столь редкой красоты и редкого ума некому сопровождать, - Ардэ прищурился и посмотрел на горизонт. Он ничего в этой жизни не боялся – ни штормов, ни боя, ни интриг, ни – тем паче! – женщин, но темно-серые, цвета старого серебра глаза Оссианы ле Рэ его почему-то пугали. Может быть, потому, что он привык добиваться своего, и не было ничего невыносимее знать, что здесь добиваться нельзя. Чужая женщина, если она не вдова и не жена мерзавца, неприкосновенна.

- Сейчас меня сопровождаете вы, - тонко, но как-то горьковато улыбнулась женщина.

- Увы, я не могу сопровождать вас ежедневно, вискорта, хотя счел бы это величайшей честью.

- Вам мешают дела? – В голосе её послышалось что-то звонко-жесткое, похожее на вызов.

- Мне мешает то, что ваш сопровождающий в море, - Максимилиан, повернувшись, чуть поклонился виконтессе, - а я никогда не превышаю своих полномочий.

- Не зарекайтесь, не зная правды, - вдруг бросила Оссиана, и повисла неловкая пауза. Она нарушила её первой: - Итак, кажется, грядут не лучшие времена? О, не смотрите на меня так внимательно, я тоже магичка и чувствую это напряжение в самом воздухе.

- Вы, как всегда, проницательны и точны в своих наблюдениях, вискорта, - вежливо отозвался он.

- Но большего вы мне не скажете – как женщине, карэлской дворянке и далекому от политики человеку, - она, кивнув, усмехнулась. – Что ж, тем лучше, я не воин, а когда пригодятся мои силы – узнаю обо всём сама.

- Вы уже давно больше даридская вискорта, чем карэлская виконтесса, - пожал плечами Максимилиан. – Тем более, что эти земли, если вы успели заметить, не знают слова «чужой».

- За это я и полюбила Дарид. Человеческая воля и свобода. Где ещё найти государство, держащееся на этом да ещё и на чести? Но довольно, мы с вами оба знаем о достоинствах этой страны, лучше расскажите мне о чем-нибудь ещё, я помню, что вы отменный рассказчик, господин комадор…

- Увы, сейчас мне нечем порадовать вас, вискорта, но обещаю, что, вернувшись, поведаю вам обо всем, что запомню и увижу.

- Вернувшись? – Ле Рэ, вдруг остановившись на месте, повернулась к нему.

- Завтра на рассвете «Ветер Юга» отбывает с кораблями господина вице-адмирала тер Диарди, - учтиво склонил голову Максимилиан. – Капитаном «Ветра», если вы помните, являюсь я.

- На сколько?

- Не могу ответить на ваш вопрос с той точностью, которой вы ожидаете, вискорта.

- Что ж, - голос её снова стал тверд, - тогда простимся. Я знаю, что уходящим в море не желают удачи, только попутного ветра. Так пусть ветер идет к «Ветру», это будет справедливо! И всё-таки – вот вам моя рука на счастье, - и она протянула ему точеную ладонь, пахнущую горьким разнотравьем. Ардэ, склонившись, надолго припал губами к светлой тонкой коже.

Оссиана ле Рэ отказалась от провожатого. В Морисер комадор Дарида и магичка животворящей печати возвращались разными дорогами.

______________________________________________________
[12] Верховные и Главные жрецы Двуединых носят закрытые белые одеяния, похожие на монашеские рясы. Запрещены любые украшения, кроме перстней печатей и – для родовитых особ – фамильных перстней, если жрец является единственным наследником фамилии.
[13] Непосредственно в общественных храмовых ауториях обыкновенно обучались выходцы из низших и средних слоев населения, а так же отпрыски небогатых дворянских фамилий. Представители высшего дворянства, носящие титулы герцогов, маркизов, графов и баронов, проходили обучение в индивидуальном порядке и вне ауториев.
[14] Знаком Двуединых (знаком Храма) является круг, разделенный на две равные половины, обыкновенно закрашиваемые или инкрустируемые белым и черным. Подобный знак носится нательно, им же в т.ч. помечается обмундирование храмовой стражи.
[15] В Карэле молитвы читаются в переводе на современный среднекарэлский. В Данэ, Итране и Родре обращения к Двуединым читают на устаревшем диалекте
[16] Ритальная фраза, традиционное прославление Двуединых, которым начинается и завершается каждая храмовая молитва.
[17] Анем – традиционное завершающее слово молитв. В переводе со старо-карэлского означает «Истинно», «Так», «Да будет так». Так же используется как наречие в клятвах, зароках, обетах.
[18] Бездна – мифическая расщелина на дне Закрытого моря. Считается, что именно туда было низвергнуто некое зло, поверженное Двуедиными. Так же считается, что грешники после смерти попадают именно туда, искупая свои грехи в вечных муках. Аналог Ада.
[19] Небесные сады – некие мифические сады, расположенные вне времени и пространства. Считается, что Сады были созданы Двуедиными для всех верных их учению. Так же считается, что все праведные и чистые душой после смерти попадают именно туда. Аналог Рая.
[20] Рысь и альбатрос – символы Дарида; первая символизирует свободных воинов-наемников, вторая – вольных моряков.
[21] До двенадцати лет мальчики из дворянских семей в Карэле обучаются на дому, в двенадцать поступают в корнетские корпуса, имеющиеся в каждом крупном городе королевства, в шестнадцать выпускаясь оттуда в чине корнета. Следующие два года юноша обязан прослужить адъютантом при особе другого дворянина. Восемнадцатилетние считается возрастом совершеннолетия для молодых людей.
[22] Юноши, окончившие корнетский корпус, имеют право служить адъютантами только при дворянах той страны, гражданами которой являются, но Дарид является единственным государством-исключением, в равной степени сотрудничающим со всеми государствами Ольды (исключая периоды войн).