Название: Колыбельная.
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини.
Тип: гет.
читать дальше
Чтоб я заснула - хоть раз в неделю - не оглушительно одиноко.
Аля Кудряшова.
В слишком большой и слишком пустой кухне, созданной методом разделения одной студии фанерными листами, пахнет сигаретным дымом и немного мандариновой цедрой, а, может быть, так пахнет средство для мытья посуды. За половиной окна, доставшейся кухне, давно темно и слишком безлюдно.
Она принимает из чужих рук скользкий от воды бокал и протирает его уже порядочно намокшим полотенцем. Рукава теплого черного свитера закатаны до локтей, и открытые запястья кажутся слишком ломкими. Он моет очередной бокал и иногда оглядывается на неё через плечо, улыбаясь. Те, кто мог уйти, уже ушли, те, кто уйти был не в состоянии, уснули там, где сморило. Чья-то рука с дотлевшей до фильтра сигаретой из комнаты свешивается прямо в щель между фанерными листами, и кажется на этой кухне почти жутковатой – и смешной.
Она осторожно забирает из чужих пальцев окурок и отправляет его в пакет с мусором, а потом, подумав, достает из кармана джинсов пачку сигарет и медленно закуривает.
- По-моему, вечер удался, - улыбается он, закручивая кран. Сквозь завесу легкого струящегося дыма, прищурив темно-зеленые, ведьминские в полумраке глаза, она смотрит на него внимательно и спокойно. На серебряные нитки в русых, отдающих старинным червленым золотом, волосах, в глаза, цветом светлее её глаз, на так же закатанные рукава свитера – и руки с длинными тонкими пальцами музыканта. Ей очень нравится смотреть, а его смотрящая не смущает, и он, ничтоже сумняшеся, забирает у неё сигареты и закуривает – тоже.
Где-то за импровизированной стенкой продолжает играть музыка.
- Такси?
- Через час уже метро заработает, - она пожимает плечами в черной безразмерной вязи, и все ещё смотрит в чужие прозрачные глаза. Очень хочется отвести с этого, чужого, лба волновую прядку челки – шелк под пальцами – но у неё уже давно подконтрольны все порывы и перелистнуты все страницы.
- И трястись в вагоне? Поедешь на другой конец города на метро? – Он выгибает бровь, и она ловит взглядом знакомый жест; тянет улыбнуться, она улыбается.
- Есть варианты? Могу остаться, если приютишь, - ей смешно – и немножко щекочет в груди, это совсем невинный вызов, а всё-таки покалывает в кончиках пальцев.
- Ничего не жалко, оставайся, - пожимает плечами он, и ей вдруг ясно: правда. Не жалко. И она может остаться спать в этой квартире-не-квартире, а потом будут душ и полотенце, пахнущее чистотой, и футболка с чужого плеча, пахнущая, ну разумеется, им. И её даже напоят кофе и накормят яичницей. Всё будет очень легко, просто и хорошо. Может быть, именно поэтому так не хочется оставаться. Пока она молчит, он говорит словно бы между делом: - Он мог бы приехать за тобой, кстати.
- На другой конец Москвы? – она возвращает шпильку, щурится и облокачивается на спинку стула. Он снова пожимает плечами. Если смотреть на деревья сквозь дым костра – то будут его глаза, подернутая серым живая светлая зелень.
- Почему нет?
- А зачем повышать уровень притязаний? – Безмятежно интересуется она. – Мне не нужно от него больше, чем он может мне дать, а он не требует от меня больше, чем могу дать я.
- В письменной форме ещё не утвердили? – У него слишком заразительная, открыто-лукавая улыбка, и она смеется, не выдержав, и качает головой.
- Пока нет, - а потом взгляд её внезапно становится очень серьезен, она глубоко затягивается, выдыхает дым, откинув голову, и говорит ровно и просто, будто отвечая разом на все незаданные вопросы и расставляя все не поставленные ещё точки: - мы спим. Мы просто спим вместе. Пе-ри-оди-чес-ки.
- Честно, - уважительно кивает он. – На прочие глупости, я так понимаю, ты больше не размениваешься.
- А мне, судя по всему, на роду написано – бегать за одними, а спать с другими. Такая ирония, видишь, - она тушит сигарету и хочет пройти мимо, в комнату, туда, где спят и видят сны, и нужно молчать. Но он перехватывает её за руку – внезапно цепкий захват и, наклонив голову, произносит тихо и отчетливо:
- За мной ты не бегала.
И, подняв глаза, – слишком, слишком близко – она отвечает:
- Или ты просто не замечал.
Он отпускает её так же внезапно, а она даже не опускает руки.
- Что, его устраивают все правила? – он отходит на шаг, прислоняется к краю столешницы и скрещивает на груди руки. Она замечает, что начинает отмечать его движения и жесты автоматически, будто со стороны. Не ищите дружбы с любимыми, бедные, не ищите, и не пейте с ними коньяк на их тридцатилетие, не пейте, и не смотрите, бедные, так, не смотрите, а, впрочем, поздно уже, поздно.
- Конечно, - она кривовато усмехается, глядя куда-то в сторону. – Мечта.
- Ты ровесница его младшей дочери, - вдруг очень мягко, почти ласково произносит он, и по позвоночнику проходит мимолетная, слишком короткая для того, что за неё на себя злиться, ознобистая дрожь. Эти вкрадчивые интонации когда-то выбивали у неё из-под ног землю, а сейчас, надо же, почти всё равно.
- Ты пытаешься пристыдить или информировать?
- Думаю, ты и так достаточно информирована.
- А стыдить меня бесполезно. Вот и поговорили, вот и славно. Ещё раз с Днём Рождения. Я лягу с Мариной, если не возражаешь.
Он, конечно, не возражает. И уже когда она поворачивается спиной – опрометчиво, расслабилась, отвыкла, больше так делать не стоит – шагает вперед, за плечи разворачивает её лицом к себе и смотрит в глаза решительно, жестко, будто ищет что-то. Обхватывает ладонями лицо, отводя каштановые волны волос, и спрашивает тихо:
- Можно тебя поцеловать? – и только чуть-чуть, на самой границе слышимости звенит в этом голосе тонкая напряженная струна.
- Нет, - она пытается покачать головой. – Нет, не нужно.
- Почему? – в голосе уже требование, не звон металла, а лязг его, тревожный и больной, гонг – удар о нерв – но она снова качает головой.
- Просто не нужно. Сейчас уже – не нужно.
И он отпускает и отступает на шаг. Цветы запоздалые…
В первой из комнат темно, дымно и сонно, кто-то спит сидя, кто-то урвал место и лег; под ноги попадается пустая бутылка из-под виски, и она, наклонившись, поднимает её и осторожно ставит в угол, чтобы кто-то не споткнулся со сна. Лечь здесь негде, место рядом с подругой Мариной на узкой кушетке занято кем-то, идентифицируемым с большим трудом.
- Пойдем, - он вдруг тянет её за рукав, и она идет – в пустую соседнюю комнату, где сплошь – книги. На полках, столе, подоконнике, полу и даже постели со сбитым клетчатым пледом. – Отсыпайся, - он кивает на постель и отпускает давно съехавший вниз рукав её свитера, и она садится на постель механически, механически проводит рукой по колючей шерсти пледа, и только потом поднимает голову:
- А ты?
Это так прохожее на игру, на брошенные на удачу кости, на провокацию или тонко просчитанный ход, но ей отчего-то очень спокойно и легко внутри, почти тепло. В конце концов, это действительно был хороший вечер.
- Ну, в собственном доме я как-нибудь примощусь, да? – он улыбается-усмехается, и усмешка эта ему идет, бросает в углы глаз лучистую паутину морщин, вырезает на щеках ямочки, и в нём вдруг так много чего-то простого и родного – всё-таки надо было меньше пить, хотя, кажется, она кристально трезва – что она откидывается на постель и ладонью оглаживает покрывало рядом.
- Не дури. Иди сюда. Или, нет, сигареты принеси сначала.
Он, всё ещё усмехаясь и качнув головой, уходит и возвращается – с сигаретами и, почему-то, мандаринами.
Они так и лежат – одетые, на колючем клетчатом пледе, плечом к плечу, курят, разговаривают, смеются и едят мандарины – пальцы пахнут дымом и цедрой – а где-то за тонкой стенкой продолжает тихо-тихо, почти неразличимо играть джаз. Она не помнит, как засыпает, прижавшись щекой к его плечу.
Все ключи спрятаны, все страницы перелистнуты. Над февральской Москвой встает солнце.
Отлюбила.
… и только солнце это, светло-желтое, красит снег на крышах нежно, так нежно, и так нежно и тонко звучит старый джаз – вне времени.
@темы: Ориджиналы, Графоманство, Гет, Ни о чем, Настроение
Какое же правильно решение проблемы.
Морочка, ты пишешь такие чудесные вещи, пишешь как живешь. Они настоящие. Спасибо тебе, солнце мое.
И поэтому для меня нет ничего дороже сказанного тобою пишешь как живешь. Спасибо, драгоценная.
И я счастлива, что какая-то часть себя дает тебе право на такой финал.
И донесения себя до себя, собственно. Ты ни в чем себя не узнаешь и не поймешь больше, чем в этой прорисовке, проработке, в этом анализе, даже лишенном, собственно, анализа.
можно решить бесконечное количество проблем, и увидеть их иногда проще в том, что ты написал, чем в том, что ты делаешь
Вот с этим согласна абсолютно. И вообще очень рада, что мы похоже смотрим на подобные вещи).
Знаешь, я нескромно думаю, что заслужило это право слишком долгим временем проживания абсолютно иных, куда менее радужных ситуаций. А это - очередной не шаг даже, шажочек к освобождению. И это здорово.
Я иногда разглядываю свои старые фанфики или заметки и вижу в них строки, просто кричащие о том, какие именно проблемы в тот момент меня мучали. Так странно. Особенно странно наблюдать за творчеством, скажем так, в его развернутой хронологии - что-то отпало с возрастом, а какие-то триггеры идут из произведения в произведение.
Я тебе больше скажу. Ты это право не "заслужила". Ты его изначально имела и имеешь и будешь иметь. Потому что ты имеешь право на все, кроме того, что ограничивает Конституция страны, в которой ты живешь.
Вот то, что ты начинаешь осознавать это право - это и есть шажочек вперед.
Совершенно аналогично. Иногда ты об этом уже и вспоминаешь, а потом перечитываешь и понимаешь, сколь сильна была проекция тебя тогдашней в текст. И, главное, он, этот текст, всегда несет в себе запал на будущее, то есть - в нём по-любому прослеживается какая-та стратегия будущих действий, завуалированный план по руководству самой собою. Подсознание иногда - такое подсознание...
Пока с трудом). Слишком много собственноручно установленных искусственных рамок. Но, да, начало положено.
читать дальше
Солнышко ты.
спасибо )
Это тебе спасибо большое).
И - сколько их было, тех финалов, напрашивающихся и предсказуемых, и как же они надоели, потому что вдруг оказалось, что финал должен приносить облегчение. То есть, облегчением для определенного текста может быть и то самое банальное, но конкретно здесь всё должно было закончиться именно так).