читать дальшеГлава пятая. «Результаты сложения, результаты вычитания»
Бонни оправила нежно-лавандовое платье и поискала глазами Лору. Она улыбнулась: Лора была безупречно красива и обаятельна. Синий атлас струился до пола, поддерживаемый на плечах невесомыми лямочками, и так поразительно своим ярким цветом подходил к её глазам... Бонни снова улыбнулась и подумала: неужели эта необыкновенная, красивая женщина – с ней?.. Но Лора обернулась, послала Бонни теплую нежную улыбку, и повернулась обратно – к Сольвейг...
За несколько минут до этого.
Оптимальная длина до колен, насыщенный вишневый цвет, гладкая ткань джерси и идеальный вырез – ничего лишнего – все в меру – ровно и спокойно. Естественно уложены и чуть заправлены за уши темно-каштановые волосы... Эбби стояла у одного из многочисленных небольших столиков и потягивала шампанское. Рядом, разглаживая длинную расклешенную юбку бежевого платья, стояла Кимберли. Но на неё Эбби не смотрела. Её взгляд был устремлен чуть дальше. Метрах в десяти от них стояла её сестра. Бонни Кеннет.
Вместе с Лорелей.
Эбби еле заметно, тихонько вздохнула. Слишком красиво облегал фигуру ярко-синий атлас. Слишком хорошо он подчеркивал живую синеву глаз. Слишком привлекательно блестели в мириадах бликов рыжие волосы. Слишком красива была Лора.
Слишком сильно Эбби любила Кимберли.
Но Эбби, не отрываясь, продолжала смотреть на Лорелей. Обернулась Бонни, помахала сестре рукой, та улыбнулась в ответ, и Бонни отвернулась. Стоявшая лицом к Эбби, Лора, из-за плеча Бонни, бросила девушке долгий пристальный взгляд, а затем быстро отвела глаза. Моргнув, Эбби отвернулась. Взгляд был сосредоточен и серьезен, пристален до невозможности, и слишком многое напоминал. То, о чем давно нужно было забыть.
=====
Эбби отлично знала этот взгляд. Оценивающий и внимательный, с легкой долей горделивой насмешливости. Так смотрят только девушки. Только на девушек.
Именно этот взгляд и заметила Эбби, отдернув занавеску и подходя к одной из многочисленных больничных коек приемного отделения окружной больницы Чикаго. На койке сидела солнечная, огненно-рыжеволосая девушка, яркими синими глазами внимательно рассматривая Эбби. Больше всего поразила Эбби абсолютная бесцеремонность во взгляде – он был таким откровенным, что по идее это должно было отталкивать – но только больше притягивало. По-видимому, Лора осталась довольна результатом того, что увидела, потому что её губ коснулась легкая улыбка.
- Добрый день, меня зовут Эбби Кеннет, я подготовлю вас к процедуре. – Чуть улыбнулась в ответ Эбби.
- Лорелей. Просто Лора...
И уже по этому «Просто Лора...» стало понятно – сразу стало понятно Эбби – эта девушка не станет для неё просто очередной пациенткой, её отношения с этой девушкой зайдут дальше, чем следовало бы, слишком далеко. Настолько далеко, что это разрушит все. Все. До основания. Всю жизнь – в руины... Но тогда, промывая порез физраствором, Эбби еще не знала об этом, и как можно мягче и осторожнее касалась белой руки с тонкими длинными пальцами.
- Через три дня приходите снимать швы. – Произнесла Эбби, стягивая с рук медицинские перчатки. – Не мочить, душ принимать, обматывая руку полиэтиленом.
- Выпьем кофе? – Вдруг спросила Лора, лукаво – не просто лукаво, а как-то чуть собственнически – улыбаясь.
Эбби в ответ насмешливо улыбнулась, и так же бесцеремонно-оценивающе посмотрела на Лорелей. Не одна она любила лидерствовать...
- Свидание?
- Можно сказать и так. Во сколько ты заканчиваешь?
- В шесть.
- Я приду. – Кивнула Лора. – Если я, конечно, не позволяю себе лишнего... – Вдруг одними уголками губ улыбнулась она.
- Нет, не позволяешь.
Чем в её жизни с того момента стала Лорелей Уивер? Как допустила Эбби, чтобы она стала чем-то неотъемлемым? Как могла она позволить, чтобы кто-то так глубоко проник в её жизнь? Как могла она вообще настолько сильно утонуть в этом романе?
Роман... Связь...
Какие удобные слова, когда надо оправдать неудачную любовь. Как легко заменить одно слово другим.
Роман... Связь...
Как полезны – полезны до трусости – иногда синонимы.
Как просто назвать любимую девушку любовницей. Есть в этом слове что-то греховное. Манящее, притягивающее. И грязное.
Поэтому-то – и роман. Поэтому-то – и связь.
Так грязно и изумительно-греховно – не может быть любви, только увлечение, мимолетное, ненадежное.
Именно это и говорила себе полгода спустя Эбби Кеннет, размазывая по лицу черную потекшую тушь и слезы, сжигая в кухонной раковине десятки фотографий, с которых улыбалась рыжеволосая, с васильково-синими глазами, её нелюбовь – отныне, и навсегда... Убеждая себя, что Лора не часть её самой, а всего лишь любовница, и что это было не любовью, а просто связью – Эбби быстро вылечилась от своего романа, ставшего самой худшей её болезнью.
Потому что рядом с Лорелей – каждая минута – как на обрыве перед пропастью, а за тонкой чертой – не то ад, не то рай...
Бонни была честна с Эбби. Бонни сразу и прямо сказала: «Я люблю твою девушку».
И за это Эбби и была благодарна ей, и ненавидела её. Не скажи она этого, не было бы расставания, не было бы запаха горелой фотографической бумаги, не было бы злости, греха, мании...
Но если бы Бонни промолчала, то Эбби, возможно, когда-нибудь – рука об руку с Лорой – шагнула бы за край пропасти... Но ведь так страшно знать, что там – ад, или все же рай...
Бонни, Бонни... Как будто так много зависело от Бонни – ничего. Промолчи она или скажи – безразлично. Рано или поздно случилось бы то, что случилось. Рано или поздно Лора, источая яд, высказала бы Эбби все, что хотели и что не хотела говорить. Рано или поздно родился бы самый страшный для старшей Кеннет кошмар - Лора, бросающая в полнейшем беспорядке в чемодан свои вещи, и что-то ей говорившая, говорившая...
Это было худшим расставанием из всех возможным – яд греховного яблока, наравне с его притяжением – Эбби и Лорелей испытали на себе сполна.
Но в Лоре не было и толики боли Эбби.
=====
Эбби покачала головой. Не время. Нет, не время вспоминать и тот первый взгляд, и это тихое – уже греховное – «Просто Лора...».
- Дамы и Господа!.. – Все люди, находящиеся в зале, обернулись на голос. В высокие створчатые двери вошла Мелания Белл Кеннет.
И не одна...
Под руку с ней шла девушка, которую многие видели в первый раз. Простое, до колен, черное платье, длинный рукав, вырез лодочкой, высокая шпилька. Просто – и идеально – зачесанные назад черные волосы – цвета вороного крыла. Но более всего – льдисто-синие, непроницаемые, гордые и холодные – её глаза...
- Позвольте представить вам молодую – но уже столь известную – талантливую и умную девушку. Почти все из вас слышали о её всемирно признанных работах в области химии. Рада представить вам – профессор Сольвейг Паркер-Уивер. – Слово «профессор», как, впрочем, и вся речь, было нарочито выделено насмешливым тоном. Но никто не обратил на это внимания. Просто смотря в глаза Сольвейг у всех пропадало желание смеяться над чем-либо, касающимся её...
Лора подошла и обняла сестру.
- Ты безупречна, - улыбнувшись, шепнула она ей. Губы Паркер скривились в легкой усмешке. Лора обернулась, послала Бонни нежную улыбку, и снова повернулась к сестре.
- Пойдем. – Лора взяла сестру за руку и подвела её к Бонни. Рядом с ней уже стояла Эбби.
Вместе с Кимберли Корнер.
Лора чуть заметно улыбнулась.
- С Бонни ты уже знакома. Это старшая сестра Бонни, Эбби Кеннет. – Особым, неповторимым тоном, таким, каким она теперь всегда говорила о Эбби, произнесла Лора. – А это, - последовала короткая пауза. – Кимберли Корнер, её девушка.
- Можно просто Ким...
Отворачиваясь, глухо отозвалась Кимберли...
=====
Сольвейг, изредка пролистывая записи в тетради, писала конспект по генетической биологии, когда рядом с ней на парту упал небольшой потертый кожаный рюкзачок.
- Привет! – Услышала она радостный, мелодичный голос. – Я Ким. – Сольвейг искоса взглянула на протянутую ей руку, и без всякого энтузиазма, даже не поднимая глаз, пожала её, и только после этого посмотрела на свою новую соседку по парте.
И что-то щелкнуло в груди.
Девушка улыбнулась и села рядом.
Они, сидящие рядом, представляли собой просто полные противоположности. Строгие черные брюки, черная же водолазка под горло, зачесанные назад вороные волосы – строгость Сольвейг так странно не вязалась с яркой веселостью Кимберли, с её потертыми джинсами, белой майкой с невообразимым узором и столь же потертой жилеткой, а мелкой волной вьющиеся медовый волосы, видимо, были когда-то затянуты в хвост, но в тот момент просто растрепались по плечам...
Яркий июньский полдень – столь же солнечная, яркая – неповторимая Ким, и – совершенное и абсолютное воплощение январских сумерек – Сольвейг.
Мезальянс...
Пять лет они были мезальянсом – несовместимы по всем параметрам, но – любили друг друга.
Пока не кончилось терпение Кимберли, ибо чтобы быть рядом с Сольвейг – нужна огромная воля, потому что не каждая вытерпит её холодную горделивую красоту, её насмешливость. Её жгучую любовь, и как будто изначально в ней заложенную - боль...
=====
***
Предыдущий вечер. Район на окраине Чикаго.
Паркер поплотнее укуталась в пальто, порыв ветра взвил по воздуху волну темных волос.
Мешать «семейной идиллии» сестры она не хотела, отели – ненавидела. Оставалось только бродить по городу. Она любила вечерний Чикаго, но только не центр города. Нет. Только окраины – всегда настоящие. Только там, где уже обочина – жизнь...
- Эй, не интересуешься?
Сольвейг обернулась на голос. На углу дома, прислонившись к стене, стояла девушка. Очень молодая. Возможно, лет семнадцати. Но что больше всего мгновенно поразило в ней Сольвейг – это волосы. Вьющиеся мелкой, естественной волной теплого медового оттенка.
Девушка была проституткой.
И, видимо, интересовалась не только мужскими кошельками.
Сольвейг как-то криво усмехнулась. Марать себя сексом со шлюхой ей не хотелось, но что-то неуловимо в этой чикагской красавице влекло... Волосы, улыбка, фигура?..
- Может быть, и интересуюсь. – Согласилась Паркер и подошла поближе к девушке, удивившись во второй раз. На этот раз – глазам. Глазам, в которые так часто когда-то смотрела...
- Что у тебя с глазами?
- Не нравится? – Последовал быстрый вопрос. – Это линзы. Могу поменять.
- Нет, меня устраивает. – Сольвейг замолчала на несколько секунд. – Сколько?
- Двадцатка – час.
- Что так мало? – Удивилась Сольвейг, впрочем, удивление никак не отразилось на её лице.
- Начинающая. – Усмехнулась девушка. – Ну так что, идет?
- Идет. – Кивнула Паркер. – Как тебя зовут?
- А как ты хочешь? – С профессиональной быстротой спросила девушка. Паркер думала недолго.
- Кимберли. Пусть будет Кимберли.
- Как скажешь. Мне все равно. – Она кивнула Паркер в сторону, и повела за собой. Меньше чем через минуту они оказались в дешевой однокомнатной квартирке в том же доме, на углу которого местная красавица искала себе клиентов и клиенток. В комнате вспыхнула пара настольных ламп под плотными абажурами. Сольвейг скинула пальто и бросила его в кресло у двери, предварительно достав из кармана сотенную купюру.
- Это много. – Кивнув на купюру, отозвалась девушка, расстилающая в это время постель. Довольно чистую и аккуратную, надо сказать.
- Ты против? – Усмехнулась Паркер.
- Конечно, нет. – Купюра ловко исчезла в ящике комода. Сольвейг прислонилась к стене, с усмешкой на губах наблюдая, как девушка снимает с себя одежду.
- Чего именно ты хочешь? – Спросила та.
- А что ты умеешь? – Поинтересовалась в свою очередь Паркер.
- Все.
- Значит – всего.
- Как скажешь... Особые пожелания есть? Может быть, что-то сказать... тогда?
- Да. Что любишь меня.
Паркер курила, сбрасывая пепел в дешевую пепельницу, а «Кимберли» иногда выхватывала из её пальцев сигарету и, быстро затягиваясь, возвращала обратно.
- Сколько тебе лет?
- Семнадцать. – Затяг.
- И давно ты этим занимаешься?
- Несколько месяцев.
- Удачно?
-Не всегда...
- Не расскажешь, почему?
- Это слезливая история. – Девушка поморщилась. – А как тебя зовут?
- Сольвейг. Только не смей смеяться.
- Я и не думала...
Паркер усмехнулась и встала с кровати, начав медленно одеваться. Девушка сидела на кровати и внимательно за ней следила.
- Вот. – Паркер достала из портмоне еще несколько сотенных купюр и бросила на постель. – Возьми.
- Не надо...
- Успокойся, я не бедная. Дала бы еще, но с собой больше нет. И вообще, бросай это дело...
Девушка сорвалась с места, и как была, обнаженная, кинулась на шею к Сольвейг и обняла её. В голосе послышались слезы:
- Ты такая хорошая, Сольвейг! Твоя Кимберли дура, что бросила тебя!
Я знаю, девочка... я знаю.
***
В прозрачном – странно прозрачном, призрачно чистом зеркале отражается свет сине-голубых ламп дневного света, окрашивая саму дамскую комнату и все отражающее в широком, во всю стену, зеркале в призрачные, прозрачные, какие-то мертвенно-бледные тона. Болезненные тона.
Смотря на свое зеркальное отражение, окрашено этими мертвенными красками, Сольвейг подумала, что похожа на призрак.
Ну да. Конечно. На призрак собственного прошлого.
По губам пробежала усмешка, делая отражение в зеркале еще более жутким. Бледная кожа. Невыносимо, снежно бледная. Синие, льдистые, насквозь пронизывающие глаза. Иссиня-черные волосы. Вороное крыло... Губы – без всякой косметики – какие-то холодно алые... а кажется, нет у этого цвета холодных оттенков. Руки с длинными тонкими пальцами пианистки или аристократки.
И холодно... Невыносимо холодно... А еще этот бледный свет...
Еле слышным шорохом пронесся по туалетной комнате звук открывающейся двери. В холодном свете зеркального отражения Паркер увидела Кимберли Корнер.
Сольвейг никак не отреагировала на её появление.
- Сольвейг. – Как-то враз охрипшим голосом констатировала Ким. Сольвейг лишь кивнула в ответ.
Странно, но холодный, призрачно-мертвый свет как будто не касался Кимберли. Она по-прежнему, даже в этом неживом свете казалось умопомрачительно солнечной, яркой, теплой...
- Ты надолго в Чикаго? – Светский тон и светский вопрос, задать который обязывают вежливость и ситуация.
- Не знаю. Возможно. – Скользя расческой по волне волос.
- Как твоя карьера? – Касаясь помадой губ.
- Успешно.
Откуда у тебя этот светский тон?.. Она научила тебя?.. Чему она еще научила тебя?..
- Поздравляю.
- Спасибо.
Кимберли вдруг устало опустила руки и прижалась лбом к зеркалу.
- Уезжай, Сольвейг. Уезжай, пожалуйста.
- С какой стати? – Картинное удивление, чуть приподнятая бровь – выражение легкого холодного изумления.
- Зачем ты приехала?.. Чтобы мучить меня?.. Одним своим видом, который весь – одно сплошное воспоминание?.. Зачем ты здесь?.. Зачем ты мучаешь её и меня, что я сделала тебе?.. И этот тон, голос – будто ничего нас не связывает...
- Нас ничего и не связывает.
- Нас связывает наше прошлое! – Кимберли резко взмахнула рукой и отступила на шаг. – Твоё и мое, которого больше нет! Все, хватит, прах, пыль, забыли! Перечеркнули, выкинули! Зачем ты приехала, Сольвейг?!... Чтобы издеваться надо мной одним своим присутствием?!.. Чтобы мучить её?..
Так странно... Как будто внутри что-то оборвалось...
Сольвейг вдруг резко сорвалась с места и, схватив Кимберли за запястья, притянула её за руки к себе, прижимая к своему телу. Голос был похож скорее на шипение, чем на речь.
- Вычеркнули, Корнер, забыли?.. А кто вычеркнул, кто забыл?.. Я, может быть?.. Нет, Корнер... это ты вычеркнула, и ты забыла, а я – нет... я ничего не забыла... Я все помню... – Расстояние между лицами почти равно нулю. Кимберли вдыхает дыхание Паркер, и отчего-то подкашиваются ноги, ставшие в минуту ватными. – Нет, Корнер... у тебя все было так просто, не у меня... Знаешь, Корнер..., - дыхание обжигает нежную кожу за ухом, и слова теряются в волосах, губы Паркер почти касаются мочки уха, - ... Я вышла замуж за человека, который для меня пустое место, я трахаю всех сероглазых блондинок с вьющимися волосами, что попадаются мне на пути, а вчера, Корнер, я трахнула одну чикагскую шлюху... и, знаешь, она была до боли на тебя похожа, и я называла её твоим именем... А знаешь ли ты, почему?.. Потому что я еще люблю тебя, маленькая подлая дрянь, я еще люблю тебя... – Шепот замирает где-то около виска Кимберли, и губы – неожиданно сухие и горячие – скользят вниз, к другим губам... Сольвейг по-прежнему крепко держит Ким за руки, потому что если она не будет этого делать, та просто упадет. – Маленькая дрянь... я еще так люблю тебя, я так ненавижу тебя, так хочу тебя, так люблю, люблю, люблю... – Эти слова она почти выдыхает в рот Кимберли.
- Сольвейг... Сольвейг! – Кимберли резко отталкивается от Паркер, её руки становятся свободны, и она быстро убегает из дамской комнаты. Холодный свет продолжает выхватывать фигуру Паркер Уивер, ухватившейся рукой за край раковины и тяжело дышащей – словно еще какая-то доля секунды, и она упадет и больше не встанет...
Сказала, наконец-то сказала, всё сказала... Родная, хорошая, прости меня, но так будет лучше, так всем будет лучше, так тебе будет лучше... а я сказала, я сказала...