Сегодня лучшему из рассказчиков историй о Жизни, Любви и Смерти - Роману Григорьевичу Виктюку - исполняется семьдесят восемь. Хотя, набивая на клавиатуре эту цифропись, я прекрасно помню (и вижу, и знаю), что Виктюку всегда было и будет девятнадцать, потому что режиссёру, с его слов, и должны быть вечные девятнадцать в его юном сердце. Только этот повод заставляет меня писать отзыв, потому что с рецензиями я в какой-то момент, помнится, покончила. Но то, о чём я хочу вам рассказать, должно быть выговорено, то, о чём я хочу рассказать, пишется именно с заглавных букв: Жизнь и Смерть, а между ними перекинутый мосток Любви (вечное соединение, больше ничего между ними нет - только человек и его любовь).

Пьеса молодого (действительно молодого, обескураживающе молодого и обутого в эти невероятные языкастые кроссовки), рвущего шаблоны драматурга Павло Арие. In memory of Чернобыль. «Социалка». Новый, неожиданный - а бывает ожидаемый? - Виктюк. Творчество Романа Григорьевича, впрочем, будто заранее подготовлено для учебников по истории театра - его относительно легко делить на условные этапы, где блоками идут дурашливые и нежные итальянские и французские комедии (от Путан до Мориса, от Сильвии до Непостижимой женщины), затем - надрывные и красивые, как россыпь драгоценностей, драмы о творчестве и любви (R&J, Король Арлекин, Коварство и любовь, Маскарад маркиза де Сада). К своему семьдесят седьмому Дню рождения Виктюк ставит пьесу Куилтера, так воплощается Несравненная, которая на первый взгляд кажется возвратом в трагикомическое русло - яркая, ласковая, полная сожалеющих улыбок постановка о мечте. Первой мыслью после Несравненной было: итак, круг замкнулся, блок составлен, это - начало нового этапа, но какого? Больше о творчестве? Больше смеха?

Как было сказано выше, Виктюк разложим на этапы, а, значит, предсказуем лишь условно. Никто не удивит вас больше него. И Несравненная внезапно оказывается не первым звеном новой цепи, не дверью куда-то, но порогом, чертой-границей, подведённой под предшествующим этапом. Там, за порогом, страшная современность зоны отчуждения. Зоны обязательного недовыселенного выселения, где не должно остаться людей, но они почему-то остались - замкнутые в своём совершенном, сферическом одиночестве. Может быть, именно поэтому, именно потому, что они собственноручно задвинули над собою крышку котла и стали вариться в собственном соку, - они уже и не чтобы совсем люди, эти герои Арие и Виктюка. Ни бывшая партизанка баба Фрося (а бывших не бывает - никого), ни её дочь Слава, мать взрослого сына Вовика, ни участковый Вася. Бог с ним, впрочем, с последним, он на семь десятых часть большего внешнего мира вне зоны, а всё же - и в нём бацилла, и внутри него метастазы этой отчужденной зоны, и в нём вера в зелья бабки-травницы.

{read}