Тень ЛИРа Андрея Боровикова - это своего рода «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», только о Гонерилье и Регане. Спектакль из двух широких ярких лент - это история старших сестёр Корделии и история шутов. Далее только формулы моего личного, сугубо индивидупального восприятия, но: для меня Тень Лира - спектакль в первую очередь не о тургеневских отцах и детях, не о конфликте поколений (как ни странно) и даже не об обреченности отрекающегося нового поколения (как бывает часто). Это именно история Гонерильи и Реганы, попытка ответа на все смысловые вопросы: не
что и даже
как, а почему и из-за чего.
Здесь ремарка: у Шекспира великая палитра характеров, расставленных в самых разных точках континуума. У него есть сложные, многогранные, неодноцветные герои, а есть герои чистого зла и чистого добра - как Яго в Отелло существует ради незамутненного зла, так Гонерилья и Регана в Короле Лире существуют ради чистых корысти, неблагодарности и подлости. Но для сцены, тем более для сцены современной, на общем фоне человеческой противоречивости ставить их такими не просто сложно, - допускаю, что невозможно. Хочется, поддев краем ножа верхний слой, аккуратно вспороть их по шву - было ли что-то там, на этой вязкой глубине, отчего вспыхивали эти болотные огни? Боровиков, в частности, сделал именно это. Он плеснул на этих женщин красками. (Впрочем, не на них одних, на Лира в не меньшей степени).
{more}То, что вызывает Гонерилья в подаче Станислава Мотырева - это не жалость и даже не понимание, это - одним глазком заглянуть в замочную скважину. Был ли Лир деспотичным отцом и господином - и что мог породить этот деспотизм в гордой своевольной женщине, привыкшей повиноваться, чтобы потом - когда-нибудь - дождаться своего часа. Рожденные в ореоле власти, воспитанные железной рукой, какую власть они, дочери, видели? Никакой. И компенсация, последовавшая после, была тем более ожесточенна. Всё это, эта болезненная тяга добрать, реализовать и реализоваться, ни на секунду не оправдывают и не прощают - они лишь дают срез, сочащийся сукровицей. Ни Гонерилью, ни Регану по итогам не жаль (ибо «жалость» - не то слово) - но что-то всё равно щемит сердце.
То же - со стареющим королем. При властности своей, при всём своём величии и могуществе, кто он у Шекспира? Если подумать - сумасбродный старик, жестокий жестокостью ребёнка, верящий словам, об обманчивости которых, казалось бы, должен знать столь хорошо. От раздражения к сочувствию через строфу - вот что я чувствовала, читая некогда первоисточник. Король Лир Павла Новикова даёт одновременно очень схожий - и совсем другой срез. В нём меньше сумасбродства - при сохранности всей перемены настроений и решений. В нём ощущается величие - при отсутствии тщеславия. Его последующие опрокинутость, отринутость дочерьми чувствуются как-то особенно режуще, потому что контраст между всемогущим государем и выброшенным за порог ребёнком слишком велики. Ощущение сиротства - не безумия (не одного лишь безумия).
При этом нам с Катрусей так и не удалось решить для себя, хороший ли - по-настоящему ли хороший - актёр Новиков. Он играет, что называется, крепко и живо, даёт иногда сильнейшую эмоцию, и ты думаешь: о, это хорошо, это очень хорошо, - но нет перехвата дыхания, нет желания протянуть руку, сжать чей-то локоть и прошептать «Боже, какой шикарный!». Ещё - схожесть ролевых моделей? - в нём иногда очень сильно чувствовался Боэмунд Короля-Арлекина. Исакову же очень хорошо давался брутальный до утрированности герцог Корнуэльский - усиленное движение, тон голоса - всё рисовало прямую и сильную линию, но по итогам всё равно осталось ощущение, что: ещё немного, ах, господи, ну ещё немного бы, особенно в Регане... Высокий уровень у Мотырева. Он на сцене - определённо - выделялся. Во-первых, цинично-жесткая жилка Гонерильи ложилась на него чисто и гладко, как родная, во-вторых, - то, о чем я когда-писала в отзывы на Короля-Арлекина - в самой лепке черт лица, в изгибе губ, в глазах Мотырева есть не безумие даже, - клиническая шизофрения. И эта шизофрения, помноженная на сволочную жилку своенравной и жадной женщины, дала потрясающую картину. От его молниеносных, рельефно-ярких смен лиц было почти физически плохо - но хотелось тянуться ближе и смотреть безотрывно.
Нашим открытием стал Максим Пчелинцев-Николаев. После первой же сцены, обернувшись к Катрусе: «Как крут!» - вот так просто и лаконично выразив всё. Талант, считываемый с одного монолога, и дальше только подтверждавшийся, подтверждавшийся, подтверждавшийся. Все и всё, от крепкого до малого, от короля Французского до шута и Корделии - тягуче и при этом остро, мощно, сладковато-нежно, болезненно, как царапина на тыльной стороне ладони. Впечатление - метание и объятие одновременно. Совершенно великолепный. И тут мы, как всегда, думали, что открывает талант, но он уже, оказывается, звезда с широкой известностью в узких кругах, что, в общем-то, приятно.
О Корделии: как ни странно, у Шекспира она вызывает у меня очень противоречивые эмоции. я вижу в ней четко и ясно поданную сдержанность, почти абсурдное неприятие лжи и преувеличений. Но при этом - некое упоение собственной непогрешимостью, твёрдое упрямство. Она, как и многие герои великого Шекспира, страдает в итоге от собственной не глупости даже - неумения рассчитать и предвидеть. Жанрово и писательски я могу оправдать это всецело - но как зрителя меня это иногда царапает. За это отдельное спасибо Пчелинцеву-Николаеву, его Корделия была трепетнее и, кажется, искренне несчастнее Корделии бессмертной трагедии. Она говорила и действовала не от прямоты, сдержанности, гордости собою, - она говорила и действовала из невозможности говорить и действовать иначе - органически. И страдала от этого.
Общее впечатление от всего актёрского квартета - талантливые. Я очень люблю это слово в последнее время, потому что остро и рьяно реагирую на молодых и талантливых. Каждый спектакль, где отмечаю, - подтверждение того, что ничего не уходит, не вырождается, что театр - в особенности театр молодых - жив! Жив, дышит, клокочет. Способных, сильных, безумных, по-настоящему отдающихся сцене я отмечаю с автоматической жаждой. В Тени Лира четверка замечательная, хоть по впечатлению для меня и поделившаяся попарно (всё, впрочем, изменчиво).
Затем: спектакль очень чувственен. Он насыщен молодой, львиной телесной пластикой, телесным взаимодействием, и сложно обвинить в этом режиссёра - ему в руки попала богатейшая, податливейшая фактура, так и просящаяся реализоваться. Боровиков и реализовывал - во всех этих позах, объятиях-захватах, человеческих парных кружениях. Но вот что интересно: Катруся увидела именно персонажную чувственность, на что она никогда не замечает таких вещей (обычно замечаю я), но отметила нечто почти ипнцестуальное в связке Лира и Корделии. Мною же воспринялось иначе. По аналогии: что я обычно вижу, к примеру, в тех же Служанках: для меня априорно инцестуальны отношения Соланд и Клер (воплощенные ли влечение или же нет - иной вопрос), но это их, сестер Лемерсье, чувственность, не чувственность диад Бозин-Жойдик или Бозин-Солдаткин. В Тени Лира наоборот - для меня были чувственны актёрские связки - связки этой внутренней, молодой, тигриной физической энергетики, но не связки героев. При этом - что интересно - без отрыва от линии спектакля, без выхода за пределы сюжета и характеров.
Пока я окончательно не ушла от сути: вторая сюжетная лента для меня - шуты. Эта цветная кайма, рама, в которую взята постановка, тонкая ало-золотая нить сквозь спектакль. Больная и правдивая до кристального мысль: мы, плача, в эту жизнь приходим прежде всего Его шутами - в этом нет злобы, есть только ирония (иногда - печальная). Предостережения порой ничего не значат, попытки свести трагедию до игры в трагедию - тоже (а кажутся такими спасительными), и по итогам через шутов проходит насквозь вся жестокая и трогательная одновременно история недолюбви - родительской и дочерней. Как ни странно, всепрощающей (как позиционировалось?) историей любви отцовской это для меня не стало. Так же я до сих пор не могу понять, понравилась мне или сквикнула эта финальная деталь, эта неожиданная христология, - один из сильнейших новиковских моментов: прости им, Отче, ибо не ведают, что творят.
По итогам: очень хорошо. Возможно, перегружено внешними стимулами, воздействиями на анализаторы - и прежде всего слуховой, но это можно шлифовать - или отодвигать при восприятии на второй план. Интересно, с необычными акцентами рассказанная история, сильное плетение характерологического кружева, нетипичная подача - и всё это на базе талантливой игры. На любителя ли? Разумеется, на любителя, - как и всё на свете. Но по сути - история всё же классическая, наизнанку ни в коем случае не вывернутая, трагичная и вечная.