Давно я не писала бессмысленных постов про свои сны, но и столь реалистичных, как сегодня, мне не снилось давно же. Лето, я поехала с родителями на отдых куда-то на Юг России, к неким родительским друзьям - большой, гостеприимный дом. У друзей - множество детей разного возраста, и вот в одного из сыновей я как-то очень больно, очень горько влюбляюсь - чистая полынь, неприкрытая вязь на языке. Причем чувство - это я помню - взаимное, но режет изнутри. Ещё режет меня - весь сон - некая его закрытость и холодность (пусть и при знании взаимности) - и это меня мучает. Впрочем, всё это было коротко и незначительно, суть состояла в том, что наступил момент, когда мне нужно было уезжать, то есть - прощаться.

Живо помню этот момент: как я выхожу из подъезда какого-то - не их - дома, он ждёт меня - и я просто шагаю вперёд и, не поднимая рук, отчаянно (не отпускать! не отпускаться!) вжимаюсь лицом в изгиб его шеи, беззвучно вою так, словно внутри меня в медленной мясорубке перемалывается сердце. Он рук так же не поднимает и не касается меня. Мы стоим так очень долго - отравленная, раненная в живот я - и весь сжатый, как пружина, безмолвный, напряженный, недвижный он. Дальнейшее прощание - это мои «Всё, всё, сейчас отпустит» и его «Ладно, ладно, не надо», какие-то неловкие мои попытки удержать его руку и его неловкие же объятия. При этом воспоминание взаимности, повторюсь, достоверное, крепкое, но: чувство как таковое слишком явное у меня и слишком сдерживаемое у него. Последним помню перрон.

Болезненнее, острее всего - этот эпизод у подъезда смутно узнаваемого дома. Как я дышала ему в шею, не смея коснуться, вспарываемая изнутри, и как он сжимал кулаки. Я помню даже запах его - из сна, ощущение кожи под щекой и губами помню.

То, из Ануя и Шмитта, желание слиться, войти в плоть и кровь маленькой опухолью под сердцем.

Рассказала сон Ане. Она покачала головой: «Всё так прозрачно, что даже Фрейда не надо, отгадывается легко - ты внутренне не хочешь кого-то отпускать» - и, вздохнув, протянула мне шоколадку.