Не прошло и полутора недель, как я дописала отзыв (лучше поздно, чем, - ну, вы помните). Прежде, чем о конкретных элементах спектакля, - о режиссуре Романа Григорьевича вообще (помимо самого важного замечания о том, что я влюблена в неё беззаветно). Виктюк играет с теми спичками, с которыми никто (исходя из следования негласным правилам) больше по преимуществу играть не рискует. Взять хотя бы эту - из актёров на сцене выстроенную - четвёртую, пятую, шестую стену. С конца XIX века, т.е. с началом расцвета современного театра режиссёры в панике отказались от патриархальной модели игры лицом к зрителю, от прямой декламации в зал. Бытовой театр реалистичности ради ушел от этого почти совсем (за исключением моментов необходимых). РГ берёт негласно запретное и возводит в превосходную степень - до гротеска того уровня, когда понятия естественности и неестественности исчезают. Саломея (суд - более остального), R&J, Коварство и Любовь, Несравненная (кричаще!) - это выстраивание в линию. Разговор со зрителем? Скорее нет, чем да, потому что в этом нет заигрывания и куда больше отчужденности от зала, чем стремления к нему.
«Чтобы не как в жизни, не надо как жизни!» - как-то передала телезрителям канала «Вот!» Погорелова слова Виктюка. Линия - это более, чем всё остальное, «не как в жизни». Так много слов оттого, что в Несравненной эта игровая модель просто бросается в глаза. При этом она настолько филигранно нарочита, что ты можешь только одно: восторженно выдохнуть любимое и всеобъемлющее «Концепт!..»
Это же относится к пресловутому «черному заднику», от которого театр то уходил, то возвращался к нему (новое старое открытие Станиславского - чистый черный задник!), то вновь уходил, теперь возвращается снова (я не говорю о театре намеренно осовремененном и авангардном, там черный задник - одна из основ). Виктюк же, не поддаваясь веянием, использовал его от случая к случаю, добавляя лишь детали, и о боже, как же мне это нравится. К слову о сценографии: да, я фанат Владимира Боера как художника-постановщика, что не тайна, но бога ради, визуалистика, которую он создаёт, практически всегда гениальна в своей простоте и при этом символичности.
{more}Сценография Несравненной - это классическое (и оттого неизменно взрывное) сочетание чистых глубоких цветов - насыщенные черный, белый, красный. Экстаз для зрительного анализатора. Мне хотелось сохранить модель сцены под стеклянным колпаком и периодически вылизывать прижимать её к сердцу. Цвет и свет прекрасны. Прекрасно и музыкальное сопровождение - очень тематичное, как всегда у РГ - не просто фон, но полноправный участник. Очень понравилось, что сценография подвижна, мобильна; были чудесны и правильны все её детали, от прожекторов до любимых РГ стульев.
Теперь, наконец, о спектакле. Пьеса Куилтера мне понравилась. У неё, по сути, очень добрый посыл - о том, что мечта выше и светлее многого в реальном мире (прерогатива бытия - над бытом), о том, как важно любить то, что делаешь, и отдаваться тому, что любишь. О том ещё, что любовь эта застит глаза, но разве можно винить Флоренс, описанную Куилтером, разве смеяться - смеяться в смысле насмешливости - над ней можно? В такой любви и в такой мечте слишком много наивно детского. В сущности, это вещь о вере (в себя, в своё искусство-искусство ли, в любовь как данность). Роману Григорьевичу удалось передать эту чистоту Флоренс Дженкинс, её детскую, ребяческую веру. Флоренс хочется обнять и прижать к себе (ладно, обнять Бозина мне хочется всегда, но мы говорим именно о мисс Дженкинс), чтобы защитить от мира, который - он, не она! - выходит виноватым. Виноватым в своей правильности и честности. Да, Флоренс смешная - и, бесспорно, ошибается, живёт иллюзиями. Но так, как верила она, верят дети и блаженные, и смеяться над ними из злобы - нельзя. Виктюк очень тонко обыгрывает тему того, как правильное и неправильное, истинное и ошибочное меняются местами (слух и мозг говорят одно, сердце - иное). Любовь искривляет прямые линии - так поклонники Дженкинс любили её, я уверена, без какого-либо умысла, потому что она заражала их своей верой в замечательность того, что делала. Ориентир для мечтающих - и превозмогающих.
Искусство важно. Прочее - нет. Ничего выше искусства в этом мире не существует. Оно - и стремление души. Об этом, в сущности, Несравненная Виктюка.
Бозин смотрится не просто органично, он смотрится в этой роли до пугающего по-настоящему. Она очень отличается от большинства тех, что он играет, - у Флоренс нет панциря, только мягкая шкурка, и эту беззащитность Дмитрий Станиславович играет совершенно искренне - некую извечную, глубинную беззащитность творческого человека. При этом у меня смутное подозрение, что, ставя спектакль, Виктюк сказал актёрам: «Ррребятааа, покуражтесь там вволюууу! Димааа, ЖГИ». Иногда, когда смотришь спектакль, очень ясно отмечаешь удовольствие, получаемое от игры самими актёрами (если верить блистательной Погореловой, оно - вообще главное). Но в Несравненной всё просто кричит о том, как, например, Бозину нравилось то, что он делал. Ощущение невероятной лёгкости и личного, живого удовольствия. Роль Флоренс - это вообще интересный симбиоз того, что он уже делал (и привык делать) ранее - и чего-то нового. Хотя, не скрою, мне периодически резала слух игра голосом. Голосом Флоренс, от которого Косме хотелось прятаться под рояль.
Сразу о Косме: у РГ он получил совершенно иную интерпретацию. Косме Куилтера - до флегматичного спокойное (обреченно, стоически, апокалиптично спокойное) существо, полное сарказма. В общем, язва в лучшем из проявлений. И любопытно именно то, как этот циничный молодой человек постепенно проникается тем, что делает Флоренс (проникает в), заражается и заряжается её счастьем от происходящего. Именно Флоренс - больше, чем кто-либо - способна была бы научить его любить жизнь и себя в этой жизни. Косме спектакля - разбитной, забавно-небрежный, более легковесный. И, может быть, так вернее - чтобы ничего не давило на Флоренс сцены, чтобы - реализуясь в театре - ироничный сарказм Косме не становился ещё одной стеной, отделяющей её от трезвого рационального мира, - чтобы он становился мостом. О том, как замечательно этого живого мальчика играет Игорь Неведров, можно просто умолчать (я в принципе не уверена, что он умеет играть иначе).
И да, не могу не. Я знаю, что не одна это заметила. Диалог Флоренс и Косме, прозрачные стенки рояля, нутро которого по очереди их поглощает. Это была. Чертовски. Чувственная. Сцена.
Так вот. Флоренс на сцене вышла всеми любима - абсолютно искренне. Чуть заискивающе - Сант-Клером (совершенно вдруг не карикатурным, хоть и забавным, а про шортики вообще молчу), Дороти (преданно, жречески, но без заискивания). Даже Косме (потому что искусство - мы помним - важнее, чем [вписать многое]).
Совершенно чудесна Карпушина. Моё отношение к ней за два с половиной года любви к ТРВ вообще эволюционировало от «Бесспорно, талантливейшая актриса, но не цепляет» до какого-то ослепляющего нежного восхищения. Её прямолинейная сила - и столь же прямолинейные, направленные, как полёт пули, талант и твердая, почти жесткая красота, - влюбляют. На неё всегда удовольствие смотреть, слушать её - удовольствие, удовольствие - ловить то, что она отдаёт залу. Катерина Карпушина умеет играть серьезную человеческую драму, вкрапляя в неё комедию так естественно и органично, что одно уже неотделимо от другого. Я попросту до сих пор вою от «Полотенце! Полотенце!» и «Да, воды, что-то я не подумала!».
А про Ипатку в алых лодочках, красиво выпрыгивающего из-за декораций в позе морской звезды и отвечающего в этом спектакле за провода, вам как-нибудь всё-таки напишет Джордж.
К слову, здесь мне хотелось упомянуть о Погореловой, роль которой (подача) меня слегка сквикнула, но после спектакля и до отзыва со мной случилось её интервью, данное Анастасии Мурзич, и это «Главное, чтобы не как в жизни! Как в жизни - не надо!» многое во мне переписало.
В общем и целом, спектакль оставил впечатление странное, не двоякое, а даже троякое. Во-первых, к нему, как и ко многому у Романа Григорьевича, нужно привыкать первые 15-20 минут. И на протяжении действа у меня, например, последовательно сменяли друг друга самые разные впечатления. Во-вторых, за время спектакля я как-то плавно перешла от «Нет, одного просмотра мне наверняка хватит» до - ближе к финалу - «Это определённо нужно посмотреть ещё раз, чтобы всё для себя уяснить, но - после паузы». К слову о финале: монолог Флоренс (который для меня - монолог Бозина и Романа Григорьевича - в первую очередь!) был изумительно проникновенен.
Я даже не могу сказать, лёгкая ли это постановка - или же нет, понравилась ли она мне - или же нет. Она просто как-то случилась. Как творческий акт. Как краткая влюблённость. Как восклицание.
Несравненная - несомненное восклицание. Прежде всего.
P.S. [добрый десяток вырезанных абзацев о совершенно не поддающейся описанию любви к Роману Григорьевичу, его театру, спектаклям, актёрам, их работе - и просто о любви к любви (Виктюк бы одобрил /с/)].