***

[Moura]

И напоследок. Подбивка итогов. Не могу отпустить:

Самое паршивое воспоминание о вчерашнем дне.

Преамбула: под вечер моя начальница собрала в директорской приёмной половину методического и профессорско-преподавательского состава, включая Е.С., и вещала им, что я смертельно больна, что не могу работать, что умерла бы на рабочем месте. Следовательно, всё, что о причинах ухода говорю я, - беспросветная ложь. На самом деле, я ухожу потому, что нетрудоспособна, и прикрываюсь ею. Но тут, слава всем богам и человеческой адекватности, не выдержала сама обычно сдержанная Е.С. И попросту наорала на неё. Что она выживает сотрудников. Что она доводит людей. Что «Хватит издеваться над девочкой, отпустите уже и успокойтесь».

Всё это происходило без меня. Сразу же после этой вспышки Заде выбегает из приёмной и бежит за мной (я сижу на кафедре). Рассказывает мне всё это, запыхавшаяся, с горящими огромными глазами, и - буквально толкая в спину - тащит в приёмную для того, чтобы я так же прилюдно всё это опровергла, дабы у Е.С. не сложилось превратного мнения. Уже сейчас, пост-фактум, понимаю, что идти туда мне не следовало, ибо Е.С. о причинах всё знала изначально, а остальные меня беспокоят постольку-поскольку. Но я была взвинчена - и, к тому же, сложно сопротивляться, когда тебя толкают в спину. Влетела в приёмную. Там действительно - кружок по интересам. Моя прелесть действительно, не смотря ни на что, продолжает вещать; у Е.С. заканчивается терпение, она отмахивается, морщится, с трудом встаёт на ноги (она с больничного, со сломанной ногой) и в окружении помощников идёт к дверям. Я тщетно пытаюсь поймать её и ловлю уже в коридоре:

— Евгения Сергеевна, ещё несколько слов, всего пара... Все слухи о моём тяжелом физическом состоянии, о некой смертельной болезни, это лишь слухи...

— Всё, хватит, - отмахивается она, - это начинает превращаться в представление! Уходите - так уходите. Закончили.

И в этот момент мой взгляд уходит в сторону, я поднимаю голову и встречаюсь глазами с Комаровым, держащим Е.С. под руку.

Вчера было много страшного и хорошего (последнего, признать, больше), но этот взгляд - худшее из моих вчерашних воспоминаний; сутки стоит перед мысленным взором, отпечатан на сетчатке.

Всего понемногу - удивление, любопытство, опаска, брезгливость. Так смотрят на интересное, редкое, но неприятное экзотическое животное.

Укол.

Главный комплимент.

Практически все, кто беседовал со мной вчера, как один: да с чего?! да почему?! у вас же всё было так хорошо, никаких конфликтов, такая спокойная обстановка! вы даже не подавали виду!

И да: внешне у нас действительно царили мир, тишь, гладь и божья благодать. Никаких открытых столкновений, никакой демонстрации эмоций; ушла подышать свежим воздухом, порыдала Наденьке в трубку, вернулась нормальная и весёлая. Потому что нужно было сохранять и своё лицо - и, прежде всего, лицо кафедры. Мои эмоции - моё личное дело, и я рада, что мне удавалось этому следовать.

Мол, «Но вы же молчали! Но вы же ничего не показывали!»

1Э, изображающий 4Э, - это своего рода демонстрация мутант-пауэр.

Самое приятное воспоминание.

Б.М. (всё по совокупности и его «Не доглядел, упустил...» в частности). Джафар-Заде со своей десертной ложечкой. И компания из главного методиста, её помощника, заведующей студ. практикой и директорского секретаря, которые увели меня в соседний кабинет, долго беседовали, а потом по очереди восклицали: «Ну, будет лютовать - приходи к нам!» - «И к нам! Приходи!» - «Мы тебя спрячем!» - «У нас не найдёт!».

И ведь около часа вчера бегала. От приёмной до соседнего кабинета. Пряталась. Адически боялась возвращаться к себе. Потом успокоилась.