Название: Terra incognita.
Фандом: фэнтези-ориджинал автора Ariane "Слово чести".
Тип: гет.
Пейринг: Эмиль Найтхевен/Мелинда Редхарт.
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини.
читать дальше
Utile dulci miscere.
(соединять приятное с полезным, лат.)
(соединять приятное с полезным, лат.)
Алое никогда не шло ей. Так получилось, что родовые цвета подавляли её, - молодая графиня Редхарт никогда не блистала яркой красотой, ещё в ранней юности, в пору первых выездов, отдав лавры главных красавиц нежно-изящной Оливии с её иконописным ликом и похожей на порыв ветра или вспышку фейерверка Ариадне. Мелинда никогда не была красива, но всегда была разумна, и отец слишком рано научил её играть в шахматы. Переставляя на расчерченной доске фигуры, она тогда не могла даже помыслить о том, что скоро фигуры эти станут живыми.
Партия начата.
Ты не королева, девочка, но и не пешка. А всё, что ты делаешь, продиктовано исключительно соображениями пользы и доводами рассудками. Это называется "политика". Это называется "я не могу иначе". Это называется "сегодня день моей помолвки".
Разыгранной с той же филигранной точностью, что и лучшая из шахматных партий.
... и ярко-желтый, теплый, прозрачный янтарь, похожий на застывший горный мёд, плавно, маятниками, покачивается в её ушах. Камни родового цвета того, кому она будет обещана, но чьей никогда не станет. Партия не рассчитана на этот исход.
Партия разыгрывается для видимости. А бог - бог простит их за ложь во благо.
Улыбнись, девочка. Право же слово, улыбнись.
***
- Я счастлив сообщить, что мой сын отныне является адъютантом нашего победоносного маршала Рейвена! К сожалению, это означает, что через неделю мой сын отбудет вместе с ним на фронт, но свадьба состоится!
Разумеется, свадьба состоится, - думает Мелинда, чуть щуря серые - серебро, сталь и платина, сплавленные воедино - глаза. Пусть Гратис Олеады так и думает. Пусть они все так и думают. И победоносный Рейвен, отчего-то слишком внимательно смотрящий ей в лицо, пусть думает так же. От Эмиля, стоящего рядом с ней, веет жаром - она чувствует тепло его тела, волнами накатывающее на её обнаженное плечо в пене снежного кружева, и, да, здесь действительно слишком душно - летние ночи Олеады редко бывают свежи. Ещё от того, кто теперь по всем формам именуется её женихом, пахнет нагретым металлом, выжженной солнцем травой и дорожной пылью.
Войной, - вдруг понимает она. От него уже пахнет войной.
Она держит осанку, не прилагая к этому никаких усилий, и пожимает чьи-то руки - женские, гладкие или морщинистые, в кольцах и перстнях; мужские - сжимающие её ладонь и тянущие к губам; она принимает поздравления, кивая и улыбаясь, и желтый янтарь, похожий на остекленевшее полуденное солнце, качается в её ушах, как рабочий инвентарь гипнотизера. Смех младшего графа Найтхевена рядом - глуховатый, но искренний. Этот смех как будто говорит ей: вот и всё, графиня, мы разыграли этот спектакль, мы просто молодцы.
Мы - молодцы, - думает она, а потом графиня Сильвермейт, всегда отличавшаяся особой чувствительною, коей её сыну досталось даже больше, чем дочери, трогательно промокает уголки подозрительно заблестевших глаз батистовым платком и произносит дрогнувшим голосом:
- Какая прекрасная, какая любящая пара...
И кто-то подает голос с дальнего конца зала: "Поцелуйте же невесту, Найтхевен!".
Мелиндой в некоем припадке несвойственной ей паранойи узнается (или лишь слышится) голос молодого Найтингейла.
Эмиль смеётся - легкая напряженная нота, Мелинда смотрит в дальнее окно (за окном - темно; не окно, зеркало), графиня Сильвермейт прикладывает край платка к глазам с удвоенным рвением. Отец снисходительно улыбается, глядя в пол. Поощряет. Отец жениха, впрочем, тоже не спешит осадить нахала - этикет, в сущности, вполне дозволяет поцелуй, скрепляющий и подтверждающий помолвку. Mentio et repromissio nuptiarum futurarum*, как говорили древние. И как любые договоры, этот должен быть скреплен печатью.
Говорят, тот же ритуал в простонародье зовут сговором. Сговор. Это очень символично для них, право же. И не надо было бы никаких печатей.
- Что ж, - старший Найтхевен улыбается в толпу, в голосе его слишком много воодушевления. - Поцелуй! - И поворачивается к обручившимся.
И в эту секунду Мелинде резко становится холодно. Если быть честной с собой до самого конца, - она просто боится. Она всегда была сначала книжным ребенком, потом - книжной барышней, она никогда не услаждала свой слух бесконечно фальшивящими серенадами под балконом и не сбегала в ночной сырой сад на свидания. Другими словами, её никто и никогда прежде не целовал. Тому единственному нахалу, что на одном из первых балов возомнил себя прекрасным принцем, она не замедлила ударить сложенным веером по прямому, в линию, пробору, быстро отвернув лицо. Тогда чужие губы, пахнущие вином, только мазнули по щеке. Это был её единственный опыт.
Ввязываясь в заговор против канцлера королевства и организуя фиктивную помолвку, глупо заботиться о первом поцелуе, особенно если тебе уже не шестнадцать. Невыносимо, невероятно глупо, - она не может не заботиться.
- Мелинда, - слышится рядом голос; ласковые интонации - то ли искренние, то ли наигранные, и только где-то на самой глубине - смутное беспокойство (так надо, Мелинда, прости меня) и смутная... нежность, кажется?.. Голос доходит словно издалека, из-под толщи воды, и её в очередной раз спасают выдержка и дворцовая выучка. Она улыбается, как и положено непорочной невесте в подобной ситуации - чуть смущенно, и поворачивается к жениху.
Боже, как глупо.
Эмиль делает полшага вперед, становясь вплотную к ней, так близко, что ближе уже нельзя, осторожно и уверенно берет её за руку - его пальцы горячие, они обжигают кожу на тыльной стороне ладони - и наклоняет голову.
Сердце в груди вдруг становится жидким и, разрываясь, расплескивается по всему телу - струями и каплями жаркого страха-волнения в пальцы ног, низ живота, руки, голову. Первое прикосновение невесомо и аккуратно, будто Найтхевен прикасается губами к тонкому прозрачному фарфору. Мелинда распахивает глаза, мимолетно удивляясь, когда успела их закрыть, и напротив - чужой, лукавый, смеющийся прищур цвета яркой весенней зелени. Она вдруг думает, что вот так, в тени ресниц, полуприкрытые глаза молодого Найтхевена - единомышленника, соучастника и жениха - похожи на майскую листву, просвечиваемую солнцем. В этих глазах - неяркая россыпь золотых искр по радужке, цветом почти как густой медовый янтарь...
В следующее мгновение она не думает уже ни о чем, прикосновение губ к губам становится увереннее, и она коротко выдыхает, а после как-то безотчетно чуть поворачивает голову, так становится удобнее им обоим. Губы её вздрагивают.
Разумеется, она читала не только трактаты "О сущностной сути всего сущего" и "Исторические хроники Тирадора". Под подушкой она тоже прятала вовсе не "Высокое искусство дипломатии в условиях военных действий" (ах, не помешало бы!..). Благо, сиятельные родители никогда не следили за тем, что читает их разумная дочь. Так вот в тех - довольно безвкусных, по её мнению - романах, что она таскала из семейной библиотеки, всё происходящее описывалось очень похоже - и совсем не похоже. Ей всё ещё было страшно повести себя не так, сбиться, ошибиться, - ведь она никогда не ошибалась.
Мелинда вдруг почувствовала, как Эмиль подушечкой большого пальца нежно и успокаивающе по кругу поглаживает внутреннюю сторону её ладони, карту линий жизни. Рука его по-прежнему была очень горячей, но это именно то, что и нужно ей сейчас,потому что вдоль спины всё ещё подрагивает, притаившись, ознобистый холодок. Ласка вдруг переместилась, палец скользнул чуть выше и стал, заставляя расслабиться и успокоиться, поглаживать запястье, где под тонкой кожей бешено и рвано не бьется даже - мечется пульс. Вся кровь тела будто разом приливает к щекам, она ощущает, как пылают скулы, шея, как идет пунцовыми пятнами - лепестки поздних роз на белом кружеве - грудь.
У неё кружится голова и вдруг резко хочется коснуться Эмиля; есть какая-то дикая, абсолютно нелогичная злая ирония в том, что этикет допускает поцелуй в присутствии полутора сотен гостей, но не допускает не объятия даже, хотя бы касания. Всё, что им можно, - целомудренно держаться за руки, и она сильнее, до белеющих костяшек, до боли сжимает пальцы Эмиля. И всё-таки отвечает на поцелуй.
Сердце - то самое, разжиженное и растекшееся по телу, вдруг комом собирается где-то в горле - и трудно дышать, и чужие губы такие теплые, мягкие, знающие, ведущие в танце, и вдруг становится безумно жарко - всему телу разом, жарко и хорошо, и легко-легко, словно их накрывает прозрачным куполом, изолирующим все шумы и помехи извне, и нет больше никого и ничего. Эмиль всё ещё мягко поглаживает подушечкой пальца её запястье и целует так, как, наверное, целует любимых и отлюбленных, как, наверное, целовал Амелию Хейм... там... на балконе...
Мелинда вдруг понимает: ей абсолютно всё равно.
А потом губами чувствует изгиб чужой улыбки - и сама отвечает улыбкой, ещё не открыв глаз. Она чувствует, как Эмиль отстраняется, и просит только об одном - пусть он не убирает руки, ну, ещё хоть минутку, одну короткую минуту. Но чужая ладонь не исчезает, и она всё-таки открывает глаза, тихо и нелепо этому радуясь. Ей немного стыдно, всего чуть, самую малость.
Воздух вокруг кажется загустевшим и нагретым, рябит и плавится, будто над костром; свет и тени стали четче, и эта игра контрастов бьет по глазам.
Где-то за правым плечом - выдох матери. Графине Сильвермейт скоро понадобится второй платок. Эмиль улыбается кому-то в толпе - отцу? ухмыляющемуся Роберту? - слегка склонив русоволосую голову. А она вдруг ловит глазами взгляд Рейвена - прямой, серьезный и задумчивый. И смотрит ему в глаза долгие пять секунд.
Воздух в комнате по-прежнему похож на абрикосовый сироп - густой, тягучий и сладкий. Цвета янтаря, качающегося в её ушах, и это мерное покачивание похоже на чьи-то кивки головой - да, так, девочка, так...
***
- Огосподибожемоймелинда, - на одном дыхании выдает Ариадна, перехватывая её за запястье. - Вы ведь не договаривались об этом? Нет? Да?
- Это просто поцелуй, Ри, - она легко пожимает точеными плечами, глядя куда-то в сторону, в круговерть зала, в людскую гущу, - там её официальный суженый о чем-то беседует со Скоттом Рейвеном. - Исключительно для дела, - зачем-то добавляет она совершенно лишнее.
- О, ну разумеется, - в чайных глазах Ариадны Сильвермейт - лукавство и озорство, подруга словно пытается сдержать улыбку, но непослушные губы - темные пионовые лепестки - то и дело подрагивают. Невеста своенравного Найтингейла, с юности берущего желаемое и не спрашивающего ничьего позволения, знает чуть больше о том, как от затылка и до самых пальцев ног будто растекается кипящее шампанское.
- Разумеется, - повторяет Мелинда, чувствуя, как беспричинно вспыхивают на скулах два алых пятна, и распахивает веер, прикрывая лицо. В конце концов, ночи в Олеаде действительно слишком душные. Ариадна ничего не отвечает, только скашивает на неё смеющиеся ореховые глаза, а потом распускает свой - райские птицы расправляют крылья на голубом атласе.
Мелинда думает о том, что благодарна ей, как никогда.
А ещё о том, что пусть следующим её поцелует тот, кого она будет любить. Ведь тогда всё должно быть ещё страшнее - и ещё слаще.
И это будет не потому, что так надо, а для себя. Только для себя.
***
- Ваша невеста необыкновенно красива, лейтенант Найтхевен, поздравляю вас, - в улыбке маршала Тирадора Скотта Рейвена выверенная доля тепла, выверенная доля вежливости и выверенная доля серьезности. - Вы и графиня Редхарт - на удивление гармоничная пара. Впрочем, я начинаю уподобляться Её светлости графине Сильвермейт.
Эмиль смеется в ответ, сжимая в пальцах бокал игристого. Изгиб губ Рейвена подобен изгибу дуги лука. Скоро тех - стрелковых - дуг вокруг будет немало, но он уже пробовал войну на вкус, её он не боится. Здесь и сейчас его куда больше настораживают внимательные, знающие, светло-зеленые - холодный жадеит - глаза напротив.
- Благодарю вас, господин маршал, - по-военному резко, выверенно встав по стойке смирно кивает он.
- Вы любите её? - Вдруг ровно, почти скучающе спрашивает Рейвен, и Эмиль коротко улыбается одними углами губ.
- Я люблю её, - отвечает он отчего-то на тон ниже, думая в этот момент об испуганном биении пульса, бьющегося под его прикосновением, как птица в силках, о том, что губы Мелинды Редхарт, соломенной невесты, сладковато-терпкие на вкус - как гранатовая мякоть - и очень мягкие; о том, как хотелось коснуться рукой темно-русых прядей в тяжелом узле волос, распустить его и пропустить поток сквозь пальцы, но не позволяли чертов этикет - и чертова выдержка; это было бы лишним. Он отвечает уверенно - может быть, даже слишком, и не поверить невозможно.
- Тогда поздравляю вас вдвойне, - тонко улыбается Рейвен. - Прошу меня простить, дела не ждут, - и, коротко склонив голову, он разворачивается на каблуках - танцующим, четким движением человека, великолепно владеющего собственным телом и силой в нём - и исчезает в толпе.
Эмиль Найтхевен принимает поздравления графа Спэрроу. Маршал Тирадора Скотт Рейвен стоит у окна, вертит в руке бесполезный бокал вина и, чуть прищурив глаза, смотрит ему в спину.
- Заговорщики, - тихо, на грани слышимости, самому себе говорит он, - импровизаторы... малые дети.
И в этой, последней, фразе - тонкая, еле уловимая горечь. И совсем немного - зависть.
- Играйте, - бросает он в пустоту.
Они и играют.
***
... прозрачный янтарь, густой и желтый, как лучший горный мёд, теплый настолько, словно смог вобрать в себя пламя всех свечей, греет пальцы. Она смотрит на солнечные капли всего мгновение, а потом их принимает бархатное дно, проглатывает зияющая пасть. Мелинда закрывает крышку шкатулки бережно и аккуратно. Мелинда словно запирает все замки.
______________________________________________________________________________________
*предварительный договор о заключении брака (лат.) - помолвка (обручение). Определение римского юриста Флорентина, если верить Википедии.