Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Ладно, вероятно, это не лучшее, с чего стоит начинать день, но между утренними приветствиями и открытием друга моего аутлука внезапно обнаружила нечитанное. Полозкова мне чище, ближе, но у Глушковой - в том немногом, что есть у неё в открытом доступе - есть какая-то особенная нежная, текучая, сюрреалистичная нервичность - будто нефть течёт под кожей.
«Моей боли не переходи дорогу...»1 моей боли не переходи дорогу: по этим продольным прямоугольникам- белым -долгим- как мои слегка выгнутые ладони- вылинявшие от стирок, старых рубашек, сдачи крови… трогай! кто там- за рулем моего болевого шока? взгляд твой- губы- ямочки на щеках- локон длинной ресницы?.. я тут подумала: по нашей истории можно было бы написать пособие- школьникам- и- не дожидаясь издания- по отдельности- застрелиться…
2 ибо: у меня не получится, как Айседоре Дункан- на полном ходу: я аккуратна с шарфами (даже в аду- буду) ты же вообще собираешься жить- (Буддой?)- минимум до восьмидесяти… …а пока - придвигаешь стул – нанизываешь магнитами- на нитки- мир- бусинами эбонитовыми- и когда становится слишком приторно- лихо мажешь горчицей цвета пИхтового- ржаные ломтики хлеба: так слаще рту
3 перелистывая лиственные тома наших прогулок по набережным-переулкам- прочим географическим точкам- я как-то не чувствую стука сердца- будто кто-то отсрочил его биенье- и вместо- местью ?- твое отраженье- в пепельницу- уха мочка… -поплачь, дочка…
4 не обязательно быть рядом- чтоб причинять- подчинять- чтобы… плашмя падать в сугробы подкошенной- от одного лишь взгляда – в прошлое- вспять...
5 история, когда я- первоклашкой- на переменках прыгала в классики,- чуть менее захватывающа- чем ты сейчас- страстный ли- тающий в утреннем дыме пасмурном- ощущающий ли – меня- давешней- перебирающей клавиши боли- и- после до-ре-ми-фа- сольля- плачущей- на тебе- мурашками
Какой день крутится в голове - и это, из монолога Поджерса в Саломее, и цветаевская Магдалина - все три стихотворения. Совершенно неотступно: «И на ноги бы, и пoд ноги бы, / И вовсе бы так, в пески... / Страсть по купцам распроданная, / Расплеванная - теки! / Пеною уст и накипями / Очес и потом всех / Нег... В волоса заматываю / Ноги твои, как в мех» - пересыпаемое, как чеканная звонкая медь из ладони в ладонь.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Ладно, я крепилась, бросив это Джорджу, но всё же решила, что оно должно лежать здесь, дабы всегда можно было протянуть руку - и. Дмитрий Бозин читает Марину Цветаеву (и - по идее - здесь уже нужна точка). Отрывок из Царь-Девицы. С седьмой минуты - под Грига (аккомпанирует замечательная Анастасия Животовская). Полёт.
«Не берите вы на себя Божьи полномочия и перестаньте превращать страну в Обитаемый Остров, где невидимые башни-излучатели день и ночь нагоняют на всех страх, генерируют запреты и возбуждают раздражение. Не лезьте в литературу, искусство, мораль. Подумайте о том, как сделать жизнь чуть более переносимой, больницу – чуть менее зловонной, получение любой справки – чуть менее мучительным. И количество несчастных семей уменьшится в России само собой – ведь любовь человека к человеку возможна только там, где государство не тратит все свои силы на проповедь ненависти».
И да, by the way: давно хочу спросить - и вот как-то в тему: что можно почитать из быковской прозы? Что действительно стоит прочесть - или с чего начать?
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Хотела написать, что настроенческая черная дыра - это когда ты к семи вечера четверга нетрезва и цитируешь в твиттере стихи Дзюбы, но потом решила: да ладно, у Дзюбы хорошие стихи.
Для придания смысла посту: Александр Дзюба, Интимный дневник.
Я зарою и спрячу – так, подальше, за лестницу, в пыльном месте, где и мне не найти приют, и мне снова четырнадцать, снова сердце бесится, потому что в двадцать так себя не ведут. А мне глупо и холодно, пусть забудется, пусть сотрется в пыль под камней грядой, потому что оно – никогда не сбудется, расплывется, причудится то, что зовут – тобой. Потому что пыль – это веки-вечные, потому что пыль согреет, поймет, простит, потому что смотрю в эти звезды млечные, тихо, Господом не замечена, и отчаянно хочется плакать в твое плечо навзрыд. А еще потому что сказочно, акварелечно, непрозрачно и мутно, как вечный июльский зной. Соберу свою пыль, возьму только горстку мелочи и пойду куда-нибудь, где воздух не пахнет тобой. Под ногами мокро. А в ушах – глубокая, предрассветно-гулкая тишина; я хотела б прощения просить у Бога, но оставляю ему пару дней для сна. Так и будет, если смогу я выбраться, сил набраться, мечты все собрать и сжечь. Как-то не получается – быть единственной, сколько нас, тебе доходящих до плеч? А пока нет сил, и пока все тянется, все живет сердечно-больной нарыв, и пока все вижу, знаю тебя-упрямца, остающегося, недо-жизнь на чуть-чуть продлив. И все то ненужное – давно, десять лет закопано – обращенное – только от пыли пыль – откопаю и вычищу, да, пусть мне и выйдет боком, но пусть хоть сказка, если не светит быль. Не-реальность светит, клянется миру дать столько счастия – не унести в руках. Слушай, правда, столько вот – мне не вырыдать, носом тычась в клетчатый твой рукав. И спрошу тебя, шагнув в эту пыль рассветную – что угодно проси, может, хочешь мальчика? Или девочку – будет тогда самой светлою. Если мальчик, то назовем его Данечкой. Хочешь сердце и душу – она чудесная, только рваная чуточку в уголках. Ты спасать был должен, только хуже бесов ты, уходи скорее, не говори «пока».
Забирай с собой сказку недобылинную, Представляя без пыли стихов свой дальнейший путь. У тебя впереди еще там дорога длинная. Я и справлюсь, и вытерплю. Как-нибудь.
Зима застыла среди теней, завязла в сырой дремоте, я собираю в ладони дни, стараясь не растерять. Он пишет красками на стене, мечтающей о ремонте, седое небо дрожит над ним и плачет в его тетрадь. Он дышит сухо и горячо, и так теребит прическу, что завитки на его висках почти превратились в нимб. Один стоит за его плечом, диктуя легко и четко, другой стоит за его плечом и вечно смеется с ним. Он тощий, с родинкой на скуле, лохматый знаток историй, боится спать, по ночам дрожит и вовсе не знаменит. Он младше мира на столько лет, что даже считать не стоит, его друзья не умеют жить, пока он не позвонит. Зима - какая уж тут зима, снег выпал, но за ночь тает, январь висит на календаре - как будто бы ни при чем. А я ревную его к стихам, которые он читает и собираю его в стихах, которые он прочел. {...}А я ревную - почти не сплю - к раскормленной кошке в кресле, к железной кружке, в которой он готовит зеленый чай. И если вдруг я его люблю, то разве что вдруг и если, скорее просто хожу за ним и снюсь ему по ночам. А мне - как будто под хвост вожжой, скитаюсь и пялюсь букой, и снова встретившись с ним во сне кидаю: "А что б ты сдох." Я ощущаю себя чужой, непройденной гласной буквой, не "а", не "и", а густой, как мед, протяжный тяжелый вздох. И если я полюблю, то мне уж лучше бы не родиться, сижу на спальнике на полу, глазами сжигаю шкаф. Он пишет красками на стене: "Давай не будем сердиться", мне остается лишь подойти и ткнуться в его рукав. Он младше мира, часы стоят, дыханье моё сбивая, а я тоскую, грызу себя и книжные уголки. Я не люблю его, просто я практически не бываю, пока не чувствую на плече тяжелой его руки. А я кричу ему: "Ухожу и вряд ли меня найдешь ты, по мне рыдают могильный холм и стены монастыря." А я ревную его ко мне, безбожно и безнадежно И собираю в ладони дни, стараясь не растерять. Аля Кудряшева.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Юнкер напомнила о Стихах Юрия Живаго (люблю этот цикл). Пастернак никогда не был моим поэтом, но подобное лишь вопрос попадания в нерв. То, что он - это от Бога, - бесспорно. Из любимого:
24. Магдалина.У людей пред праздником уборка. В стороне от этой толчеи Обмываю миром из ведерка Я стопы пречистые твои.
Шарю и не нахожу сандалий. Ничего не вижу из-за слез. На глаза мне пеленой упали Пряди распустившихся волос.
Ноги я твои в подол уперла, Их слезами облила, Исус, Ниткой бус их обмотала с горла, В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно, Словно ты его остановил. Я сейчас предсказывать способна Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме, Мы в кружок собьемся в стороне, И земля качнется под ногами, Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя, И начнется всадников разъезд. Словно в бурю смерч, над головою Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья, Обомру и закушу уста. Слишком многим руки для объятья Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири, Столько муки и такая мощь? Есть ли столько душ и жизней в мире? Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток И столкнут в такую пустоту, Что за этот страшный промежуток Я до воскресенья дорасту.
*
И, конечно, «Мело, мело по всей земле, во все пределы...»
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Заплатили за любовь, за нелюбовь, за каждый выстрел. Отстрелялись — от мишеней лишь обрывки по углам. Это осень. Облетает наша память, наши мысли, наши смыслы, наши листья и другой ненужный хлам.
В одну кучу все проблемы, все находки, все потери, чиркнуть спичкой, надышаться горьким дымом и уйти. Все, что было не по нам, не по душе и не по теме, не по росту, не по сердцу и совсем не по пути...
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
А ещё - я же вчера отправляла ему это задание на почту. Полчаса вымучивала три строчки текста, одна из которых - приветствие, а другая - «С уважением, имярек». И потом до ночи ходила со строками цветаевского Письма в голове - речитатив. Лейтмотив.
«Так писем не ждут, Так ждут — письма». Так писем не ждут, Так ждут — письма. Тряпичный лоскут, Вокруг тесьма Из клея. Внутри — словцо. И счастье. — И это — всё.
Так счастья не ждут, Так ждут — конца: Солдатский салют И в грудь — свинца Три дольки. В глазах красно. И только. — И это — всё. Не счастья — стара! Цвет — ветер сдул!
Квадрата двора И черных дул. (Квадрата письма: Чернил и чар!) Для смертного сна Никто не стар!
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Пару дней назад Наденька сообщила, что выучила ещё одно стихотворение Бродского (интеллектуальный фандом, что ж) и дала мне прочесть его с листа. Никогда раньше не читала; прошило.
Слепые блуждают ночью. Ночью намного проще. Перейти через площадь.
Слепые живут наощупь,Слепые живут наощупь, трогая мир руками, не зная света и тени и ощущая камни: из камня делают стены. За ними живут мужчины. Женщины. Дети. Деньги. Поэтому несокрушимые лучше обойти стены. А музыка — в них упрётся Музыку поглотят камни. И музыка умрёт в них, Захватанная руками. Плохо умирать ночью. Плохо умирать наощупь. Так значит слепым — проще. Cлепой идёт через площадь.
Иосиф Бродский, Стихотворение о слепых музыкантах, 196?
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
«Обет» Лоры Бочаровой очень долго прочно ассоциировался у меня с Этерной, с алвадиком. С Диконом первых двух книг - вплоть до финала ОВДВ; столько в этом было высокой наивной восторженности, мальчишеской отчаянной преданности. А сейчас случайно, впервые за многие и многие месяцы, переслушала - и: Юстин. Это неожиданно стало настолько, от альфы до омеги, - Рокэ/Юстиниан, что аж захолонуло.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Единственное хорошее, что случилось со мной сегодня начиная с момента выхода из дома, это получасовой давности покупка бутылки вина. Поэтому сейчас я прочитаю мантру про большое и тёплое солнце, допью этот бокал и пойду досматривать первый эпизод Зайцева (гусарам по-прежнему советуется молчать), и будет мне замечательно, ибо. Как-то, чувствую, хорошо пойдет Зайцев под белое полусладкое.
upd: «Ходячий сгусток сексуальных комплексов». Нет, нельзя так ржать над продуктом отечественного мыловарения. Это всё вино. Надо срочно вернуть себе рассудок. Почитать Ницше. Посмотреть канал Культура. Выключить это. Но человеческая воля так слаба.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
И вот какой тут экзамен по МПП, скажите, пожалуйста. Сходила на свою голову на ПростоПлеер (ну, не просто так сходила, хорошо, а загрузить декабрьское интервью Бозина на радио «Маяк»). Нашла там начитку «Окна» (из их интервью с Бабенко, я её узнала), переслушала.
Я лишь спасибо за, что пришла.
Сижу, пытаюсь прогнать из позвоночника дрожь, а из тела зябко-сладкий озноб; в глазах горячо и больно. Как этот человек делает такое (написать, прочитать - больше, чем написать и прочитать; не прикладывая даже, кажется, к этому никаких усилий), не понимаю до сих пор. Пусть мазохистски висит здесь, главное - не слушать на ночь. Это потрясающий гипнотический эротизм, почти философия, - в чистом звуко-языковом виде.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Март 1925-го года. Марина Цветаева из Чехии пишет в Москву Борису Пастернаку. Пишет не в первый и не в последний раз, - женщина, желавшая назвать его именем своего недавно родившегося сына, но - уступившая имя мужу. Отнятость и расставленность по углам - формула отношений, которых никогда не было (и поэтому - было больше, чем было), и любви поэтов, которая была больше любви людей, потому что то была любовь стихов.
Цветаеведы и люди, приобщенные к творчеству Марины Цветаевой, не слишком жалуют стихотворение «Расстояния: версты...». Оно настолько прекрасно в оголенной простоте своей отчаянной эмоциональности, своей мучительной нежной боли, своей нервической тоски (в нём - крик и стон), что это послужило ему во вред. Его слишком много и часто цитировали и приводили везде, где можно было привести, - его истаскали и затаскали, а ведь оно гениальное (у Марины было - иное?). Оно потрясающее технически - игрой слов и игрой словами (всё - изнутри; это «не рассорили - рассорили» -абсолютно шедеврально, к примеру), а помимо этого - силой, которая в нём заложена. Это - мука. Мучение. Это - такое вечное для Цветаевой «Не суждено, чтобы равный - с равным».
Его сложно прочесть так, чтобы оно, популярное, позволило вскрыть свои потаенные слои, чтобы оно позволило выпустить всю засердечную боль, сохраненную в себе. От него может и должно быть жутковато, может и должно тянуть за грудиной, может и должно жечь глаза. Просто вчера я слышала, как это должно и может читаться. Так, как повторить невозможно, - гипнотически, колдовски. Так, что - холодок от позвонка к позвонку.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
А на улице меж тем - наконец-то! - нормальная зима. Просто - зима. Погода, рисующая полотно моего восторга. Сейчас за окном мой личный рай, в котором я готова жить вечно. В чашке - очередной новаторский шоколадный кофе на молоке (с него даже пенка - трюфельная и вкусная, да и сам по себе он умопомрачительно хорош), а внутри безмятежность, и даже как-то уже не вызывает приступов невроза то, что Надя завалена работой и мы катастрофически не успеваем подготавливать документацию по практике. Я впервые в жизни жду не православное, а католическое рождество, - со всей его ало-золотой, искрящейся, теплой красотой. Со всей его любовью. А что у вас с настроением, драгоценные?