Я идиотка. Совершеннейшая.

Но я ни за что на свете не признаюсь вам в причине такой характеристики.

Потому что ужасно стыдно за собственное идиотство. Так глупо - действительно безумно глупо - себя могла повести только я.

Зато мы с Кай полюбовались на памятник Высоцкому.

Страшная это вещь, родные, когда приходится разрываться между людьми одинаково дорогими.



Там - Рина и Эна, моя школьная отдушина последнего года. Рина с её настроенческим остроумием, таким изящно-пошлым, что она сама от него и краснеет. Эна с её очаровывающим здравомыслием, насмешливой поволокой взгляда и четкой точкой зрения на всё на свете.



В другом там - Нэт и Кай. Нэт, которая мне не просто как родная, а... еще ближе, понимаете? Это, в сущности, и объяснить совершенно нереально, да и не нуждается ни в объяснениях, ни в поиске причин и качеств... один реалистично-оптимистичный её пофигизм чего стоит. И там же - совершенно понятная и совершенно непонятная Кай.



Но вместе они никак не состыковываются. В присутствии друг друга им ощутимо неловко. Натянуто.

Я иду на шаг позади одних и на шаг впереди других, убегаю то к тем, то к тем. А в итоге под разными предлогами они разбегаются.



А я...



А что я?



Я: Я не могу, понимаешь... черт, не могу...

Эна: разорваться?

Я: да!



И я действительно не могу. Право, ну не по четным\нечетным же... Видимо, придется равноценно быть везде.

Вспомнила интересную - для себя) - информацию. Воспоминания Валентина Катаева о Маяковском, которые запомнил и записал в своем дневнике поэт Эдуард Асадов 12 мая 1975 в Доме Писателей в Переделкино.



"Николай Доризо - Валентину Катаеву:

- Валентин Петрович, вот вы ведь хорошо знаете Маяковского, вы же встречались с ним многократно. Что у него за состояние было перед смертью? Неужели его мучили литературные неприятности или больше тут причины «лирического плана»?

Катаев:

- Ну как вам сказать, друзья мои, нет, я думаю, что тут не в литературных неприятностях дело, хотя неприятности всякие были. Ну да у кого они не бывают? Нет, думаю, что тут больше дело в бабах. Он ведь вообще был игрок, человек азартный и страстный, играл в карты часто и много и так же часто и много жульничал. В этом смысле он был абсолютный шулер. Играем, например, в «девятку». Он смотрит на банк, где довольно крупная сумма, и говорит: «У меня девять», - и берет, загребает весь банк. И никто не догадывается спросить: «А что у вас там, покажите!» А у него шестерка, и ничего больше. Ну, потом раскусили все-таки его, стали проверять. Однажды мы играли у меня дома: я, Юрий Олеша и Маяковский. Он обыграл нас в пух и прах. Не знаю, честно или нет, но обыграл. А когда ушел, то мы остались подавленные и нищие. Тут Олеша сунул руку машинально в складку обивки кресла и вытянул трешницу, потом полез снова и вытянул еще. Так натаскали мы рублей тридцать. Это Маяковский оставил нам заначку, зная, что мы будем сидеть без копейки. Вот таким он был.

Ну, а что до баб, так он действительно гулял с Полонской. Это была очень хорошенькая девочка, он её водил в рестораны совершенно открыто. У Бриков вообще ведь было заведено, что каждый мужчина должен иметь любовницу. Ну вот он и имел её. А она имела от него аборт. Ну, а Маяковский вообще был по характеру максималистом, ему всегда нужно было или все или ничего. Он умолял её бросить Яншина, бросить все, остаться у него навсегда! Ну, а для этой девочки лет девятнадцати от роду он был чужд: огромный, басовитый, вспыльчивый, с огромным носом и огромным насморком. Она испугалась его: «Оставьте меня, я ничего не хочу!» Он сказал: «Тогда я застрелюсь, вот тут же, после твоего ухода». А она снова: «Ничего я не знаю, делайте, что хотите». И ходу, а соседям сказала: «Он там стреляться хочет, а у меня репетиция, мне некогда!» И – на лестницу. Тут и выстрел за спиной. И все!

Коля Доризо спрашивает Катаева:

- А скажите, Валентин Петрович, вообще-то он был довольно сдержанным насчет женщин или нет?

Катаев смеется:

- Ни черта он не был сдержанным, мы вместе с ним по бабам ходили. У него была такая обширная записная книжка. Вот набирает один номер телефона: «Верочку можно? Ах, нету дома?» Набирает сразу другой: «Танечку попросите, пожалуйста!» Ну и так далее. И для себя наскребет, и для меня постарается…»



Странно, никогда не питала большой любви к Маяковскому. Казалось - не моё это, эти буревестники революции, Маяковский, Горький... А потом - просто портрет, на словах, этот - Маяковкого и другой - Горького - в "Жизни Куприна" Олега Михайлова, и что-то меняется.

А Маяковского и Горького я полюбила, кстати. Со временем. С этих воспоминаний и "На дне", соответственно.

Anui, добро пожаловать).



Merlinda, я очень рада приветствовать вас у себя на дневнике).

"На устах" всей френдленты - июльский выход седьмой книги ГП и грядущая премьера ГП и ОФ. Смотрю я на весь этот ажиотаж, на посты со спойлерами, голосования, дискуссии, и тоже так хочется заразиться всем этим волнением, а...

Ну не испытываю я никаких сверх мощных эмоций по этому поводу. Книга выйдет - да, замечательно, будет возможность, прочту, неважно - через год, через два... И так всё узнаю от знакомых. Фильм? Было уже столько фотографий из фильма, что типичный интерес "как всё это будет выглядеть" отпал уже давно. Не могу я с дрожью в коленях ждать премьеры, после которой выйду из зала и начну напропалую ругать множество неизбежных ляпов. Опять же - будет возможность, посмотрю...



Однако, странная у меня любовь к фандому... Безусловно, всё это интересно. Но почему тогда меня не трогает?..

Я здесь. То есть, так: я снова здесь.)

Спасибо всем большое за пожелания отдыха, отдохнула замечательно, просто потрясающе, но на правах истинной домоседки под конец второй недели начала уже втихомолку мечтать о доме и воссоединении с любимым котом)). Москва, Садовое и Кутузовский, потоки машин, билборды и глянцевые витрины дорогих магазинов во время пути домой отчаянно давили, так что я с радостью могла сказать: "Здравствуй, ужасная, антиэкологичная, огромная Москва. Как же хорошо, а...").

Касаемо же двух прошедших недель - как-нибудь посажу себя писать трехтомник пост о том, чем и как я две недели занималась, но сейчас я просто физически не в состоянии это сделать - по причине того, что в поездах я не сплю вообще - без преувеличений, - а до этого я не спала еще ночь, и того - двое суток, и я чувствую себя лимоном, который сначала выжали, потом пропустили через мясорубку, а потом добили в миксере.

Пришла, в сущности, сказать, что я снова здесь, что страшно соскучилась по всем вам, но счастливо обошлась без интернет-ломки, и что я обязательно постараюсь прочитать всё за две недели написанное во френдленте... как-нибудь))

Френдлента тащится от Норрингтона как удав по стекловате.

А я что? Я поддерживаю обеими руками))

Книги заняли полку, на которой стоять, в теории, они вообще не должны. Но теория часто расходится с практикой, и это как раз тот случай).



Где справедливость? Справедливости нет. Ибо как в одном из самых крупных книжных магазинов города может не быть «Тихого Дона»? Что угодно – от "Лолиты" Набокова до «мемуаров» Бориса Моисеева, а Шолохова – нет. Три обшарпанных тома «Поднятой целины», и всё. Ни уже упомянутого «Тихого Дона», ни Донских рассказов. И только потом, каким-то ну просто совершеннейшим чудом, мною, на первом этаже (детская литература, ага. Рядом со стеллажами «читаем с мамой»)) было найдено ужаснейшее издание. По оформлению, типу бумаги… Но разве можно идти против судьбы? Я же упрямая, я же уперлась – в Крым с собой везу читать «Тихий Дон», и ни что другое. Вот. Пожалуйста. Вези, Мора, на здоровье, смотри не надорвись.



А на первый этаж меня, к слову, послали за Твардовским и Фадеевым. Так как выше я уже упомянула, что справедливости в этом мире нет, то, соответственно, ни фадеевского «Разгрома», ни Твардовского вообще – я там не нашла. То есть, Фадеев был. «Молодая гвардия» - это, конечно, замечательно, но не то.

«Разгром» же, к моему огромному счастью, обнаружился дома. Ну кто, кто мог знать, что эта старенькая тоненькая книжечка с потертыми алыми буквами на переплете – ни что иное, как тот самый пресловутый «Разгром»? В такие моменты, родные, я начинаю верить, что справедливость иногда оборачивается лицом к нам, простым читающим смертным.



Вот именно, что «иногда». Ибо объясните мне, изумленной, почему всегда, когда я приезжала раньше, «Князь Серебряный» Толстого имелся в наличии, стоило мне за ним приехать, как его не стало? Аналогичная история с «Улиссом» Джойса.

Пришлось проводить книготерапию способом «Эмигрантов» Алексея Толстого, пьес Булгакова, «Острова фарисеев» Голсуорси и «Ярмарки тщеславия» Теккерея.



Акт несправедливости судьбы, часть третья – что, в стране перестали печатать Горького? Одно единственное издания «На дне» - это, конечно, замечательно (найдено оно было, к слову, все в том же отделе детской литературы), но мне бы еще «Мать»… Впрочем, кто сказал, что я больше не вернусь в книжный? Никто. И чудно. Потому что я – вернусь)).



С Буниным, Набоковым, Вампиловым, Замятиным, Платоновым, Шукшиным, Шварцем и Цветаевой все прошло более чем удачно. Уже – ура.



По поводу Шолохова и Твардовского буду спрашивать родственников. За Горьким и Фадеевым еще вернусь.

А с Виктором Некрасовым и Вячеславом Кондратьевым я решила поступить более чем просто, хотя и страшно неблагородно. Если найду – замечательно, а если нет, то на нет и суда нет)).

На конец лета отложила поэзию: Брюсов, Анненский, Белый, Северянин, Маяковский, Волошин, Заболотский, Рубцов, Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Окуджава.



Прелесть.

Предложила маме – в ответ на её возмущение – поступить просто и ясно. Переоборудовать мою комнату под читальный зал, распечатать на принтере абонементы и открыть дома библиотеку, венчаемую лозунгом: «Вся школьная программа, вся внешкольная программа и вообще – много-много всего далеко нешкольного…».



Деньги - можно сказать, собственные, кровно сэкономленные (месяцами!))) - мне теперь будут припоминать очень долго...

Теперь я понимаю все предрассудки о женской логике.



Примеряю перед зеркалом кофту: Мам, мне кофта маленькая или нормально?

Мама: да.