среда, 21 ноября 2018
12:24
Доступ к записи ограничен
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 27 апреля 2018
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
«Книги - такое чудо, что я теряюсь, когда обсуждают, в чем смысл читать художественную литературу. А в чем был смысл Иисусу ходить по воде? Видимо, экономить на прокате водных лыж». (с)
Книги 2012.
Книги 2013.
Книги 2014.
Книги 2015.
Книги 2016.
Книги 2017.
Книги 2018:
читать дальше
36. Дж. К. Роулинг. Фантастические твари и где они обитают, оригинальный сценарий.
37. Нил Гейман. История с кладбищем.
38. Нил Гейман. Звёздная пыль.
пятница, 09 февраля 2018
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Всё новое, как говорится, это хорошо забытое старое, и раз в год меня обязательно бомбит высказаться о целях и задачах искусства (потому что очень увлекательно высказываться о несуществующих вещах, люблю). Можно найти и поднять что-то из старых постов, но я пографоманю. Так вот, -
Искусство ничего и никому не должно.
Театр, кино, литература, живопись, перформансы, скульптура - всё это ничего и никому не должно, никому и ничем не обязано, не обязано быть каким-то, не имеет ни глобальных целей, ни глобальных конкретных задач, кроме одной: что-то показать. Все цели и задачи искусства сводятся к его единственному функционалу: быть зеркалом. Не воспитывать. Не просвещать. Не облагораживать. Не оскорблять. Ничего - с морально-нравственных точек зрения - плохого, ничего - с них же - хорошего. Искусство - зеркало. Его функция - отражать то, что есть вокруг. Что бы это ни было, большое или малое, общее или частное, приглядное или неприглядное, - всё, что угодно, всё, что хотя бы раз и хоть где-то встретилось в реальной жизни, имеет право в тех или иных комбинациях встретиться в искусстве.
Собственно, это универсальный контраргумент для тех, кто спрашивает: «Вот государство финансирует театр [к примеру], даёт деньги на спектакли, режиссёры и актёры живут за счет бюджета и денег налогоплательщиков, значит, государство может заказывать музыку и решать, что показывать, а что не показывать». Нет, не может, потому что театр - не рынок (маленькое напоминание о торгующих в храме - один прекрасный человек их оттуда уже разок изгонял на заре нашей эры). Нет, не может, потому что театр [кино, литература, etc] существуют именно для того, чтобы то же государство видело себя со стороны, те же люди видели себя со стороны - честно, откровенно, иногда откровенно до наглого. Да, такие вещи существует (какие бы то ни было). Да, это (что бы то ни было) есть. Нет, государство, налогоплательщики (мы с вами), чиновники, религиозные организации не могут диктовать, потому что реальность им не подвластна (увы).
{дальше}
Искусство ничего и никому не должно.
Театр, кино, литература, живопись, перформансы, скульптура - всё это ничего и никому не должно, никому и ничем не обязано, не обязано быть каким-то, не имеет ни глобальных целей, ни глобальных конкретных задач, кроме одной: что-то показать. Все цели и задачи искусства сводятся к его единственному функционалу: быть зеркалом. Не воспитывать. Не просвещать. Не облагораживать. Не оскорблять. Ничего - с морально-нравственных точек зрения - плохого, ничего - с них же - хорошего. Искусство - зеркало. Его функция - отражать то, что есть вокруг. Что бы это ни было, большое или малое, общее или частное, приглядное или неприглядное, - всё, что угодно, всё, что хотя бы раз и хоть где-то встретилось в реальной жизни, имеет право в тех или иных комбинациях встретиться в искусстве.
Собственно, это универсальный контраргумент для тех, кто спрашивает: «Вот государство финансирует театр [к примеру], даёт деньги на спектакли, режиссёры и актёры живут за счет бюджета и денег налогоплательщиков, значит, государство может заказывать музыку и решать, что показывать, а что не показывать». Нет, не может, потому что театр - не рынок (маленькое напоминание о торгующих в храме - один прекрасный человек их оттуда уже разок изгонял на заре нашей эры). Нет, не может, потому что театр [кино, литература, etc] существуют именно для того, чтобы то же государство видело себя со стороны, те же люди видели себя со стороны - честно, откровенно, иногда откровенно до наглого. Да, такие вещи существует (какие бы то ни было). Да, это (что бы то ни было) есть. Нет, государство, налогоплательщики (мы с вами), чиновники, религиозные организации не могут диктовать, потому что реальность им не подвластна (увы).
{дальше}
пятница, 22 декабря 2017
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
... Больше в значении «протокино».
Увидела тут постер фильма с Козловским под звучным названием «На районе» (На районе, Карл!) - и что-то меня бомбануло. Накатала гневный твит, поймала за хвост мысль, свернула её в уроборос и пришла сюда ради многабукав. Суть твита была в «Сначала в Притяжении героизировалась чертановская гопота, теперь вот на глаза попался постер фильма "На районе" с Козловским, и у меня к Минкульту, в общем-то, всего один вопрос: так и будем быдло взращивать или уже культурой займёмся?». В целом, понятно, почему, притушив эмоции, я быстро дала себе по рукам, да?
Потому что всё, что существует в реальной жизни, имеет право быть отраженным в любом виде искусства и творчества. Да, всё. Да, и кровь. Да, и секс. Да, и зависимости. Да, и смерть. Да, и чертановская гопота (простигосподи). И так как я свято верую в этот постулат, то моя первичная эмоция значила только одно: Пастернака не читал, но осуждаю, то, что мне нравится, пусть в искусстве отражается, а то, что не нравится, пусть не отражается. Здрасьте, приехали.
{дальше}
Увидела тут постер фильма с Козловским под звучным названием «На районе» (На районе, Карл!) - и что-то меня бомбануло. Накатала гневный твит, поймала за хвост мысль, свернула её в уроборос и пришла сюда ради многабукав. Суть твита была в «Сначала в Притяжении героизировалась чертановская гопота, теперь вот на глаза попался постер фильма "На районе" с Козловским, и у меня к Минкульту, в общем-то, всего один вопрос: так и будем быдло взращивать или уже культурой займёмся?». В целом, понятно, почему, притушив эмоции, я быстро дала себе по рукам, да?
Потому что всё, что существует в реальной жизни, имеет право быть отраженным в любом виде искусства и творчества. Да, всё. Да, и кровь. Да, и секс. Да, и зависимости. Да, и смерть. Да, и чертановская гопота (простигосподи). И так как я свято верую в этот постулат, то моя первичная эмоция значила только одно: Пастернака не читал, но осуждаю, то, что мне нравится, пусть в искусстве отражается, а то, что не нравится, пусть не отражается. Здрасьте, приехали.
{дальше}
среда, 06 декабря 2017
13:48
Доступ к записи ограничен
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 30 ноября 2017
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Давно не брала я в руки никаких рецензионных дилетантских шашек, но и на премьерах не была - дай бог памяти, и ради такого случая, как говорит мой комрад Katrusia, можно и «раскупориться».
Итак, премьерный «Мандельштам» (с удивительно и печально полупустым залом, но всё ещё будет). Вешая ярлыки (а между собою - изредка можно), то: если «В начале и в конце времён» - «социалка», то «Мандельштам» - неизбежно «политота» (так и нарекут) и «антисоветчина» (что особенно интересно в контексте общественной риторики про «Нет на вас Сталина» - вот смотрите, как и почто его нет, что было бы, если б был, и, может, не только «на нас», но и «на вас», потому что диктат - универсален).
Но всё это по верхам. Потому что и политика, и идеология, и социальные сдвиги - всё это земная кора, верхний пласт, до магмы и ядра ещё далеко. Роману Григорьевичу не столько интересна фигура Иосифа Сталина (вспомнить здесь Мастера и Маргариту, золото и серебро бутафорских гипертрофированных голов), сколько интересна великая, по сути, идея союза-тире-войны на уничтожение Творца и Власти, Поэта и Правителя, она не даёт покоя. Это не вопрос актуальности, для любого творящего тема не может быть не актуальна, вечный рефрен, тонкая красная линия.
Поэтому, право слово, прежде всего всего это Песнь Песней - песня и притча о Поэте. Не обязательно об О.Э., - о П о э т е как трансляторе, передатчике, руке, которой водят голоса, большие или маленькие, в его голове. С ними можно спорить, экспрессировать, ругаться (помните, как Дюма-отец писал свои романы?), можно подчиняться им, можно пытаться искать компромисс, но ни проиграть, ни выиграть у голосов невозможно, они в выигрыше априори, потому что есть, и тут борьба бессмысленна, и судьба любого созидавшего - поэта, писателя, художника, музыканта - тому подтверждение. Так вот, «Мандельштам» - тоже об этом. О победе голосов - неизбежной и оттого почти сладостной (великое смирение поэта перед своей дорогой).
{more}
Итак, премьерный «Мандельштам» (с удивительно и печально полупустым залом, но всё ещё будет). Вешая ярлыки (а между собою - изредка можно), то: если «В начале и в конце времён» - «социалка», то «Мандельштам» - неизбежно «политота» (так и нарекут) и «антисоветчина» (что особенно интересно в контексте общественной риторики про «Нет на вас Сталина» - вот смотрите, как и почто его нет, что было бы, если б был, и, может, не только «на нас», но и «на вас», потому что диктат - универсален).
Но всё это по верхам. Потому что и политика, и идеология, и социальные сдвиги - всё это земная кора, верхний пласт, до магмы и ядра ещё далеко. Роману Григорьевичу не столько интересна фигура Иосифа Сталина (вспомнить здесь Мастера и Маргариту, золото и серебро бутафорских гипертрофированных голов), сколько интересна великая, по сути, идея союза-тире-войны на уничтожение Творца и Власти, Поэта и Правителя, она не даёт покоя. Это не вопрос актуальности, для любого творящего тема не может быть не актуальна, вечный рефрен, тонкая красная линия.
Поэтому, право слово, прежде всего всего это Песнь Песней - песня и притча о Поэте. Не обязательно об О.Э., - о П о э т е как трансляторе, передатчике, руке, которой водят голоса, большие или маленькие, в его голове. С ними можно спорить, экспрессировать, ругаться (помните, как Дюма-отец писал свои романы?), можно подчиняться им, можно пытаться искать компромисс, но ни проиграть, ни выиграть у голосов невозможно, они в выигрыше априори, потому что есть, и тут борьба бессмысленна, и судьба любого созидавшего - поэта, писателя, художника, музыканта - тому подтверждение. Так вот, «Мандельштам» - тоже об этом. О победе голосов - неизбежной и оттого почти сладостной (великое смирение поэта перед своей дорогой).
{more}
понедельник, 20 ноября 2017
22:54
Доступ к записи ограничен
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 19 ноября 2017
23:18
Доступ к записи ограничен
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 05 января 2017
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Книги 2012.
Книги 2013.
Книги 2014.
Книги 2015.
Книги 2016.
Книги 2017:
читать дальше
25. Светлана Алексиевич. Время секонд хэнд.
26. Кама Гинкас, Генриетта Яновская. Что это было? Разговоры с Натальей Казьминой и без неё.
27. Айзек Азимов. Профессия.
Книги 2013.
Книги 2014.
Книги 2015.
Книги 2016.
Книги 2017:
читать дальше
25. Светлана Алексиевич. Время секонд хэнд.
26. Кама Гинкас, Генриетта Яновская. Что это было? Разговоры с Натальей Казьминой и без неё.
27. Айзек Азимов. Профессия.
воскресенье, 28 февраля 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Автор: Moura.
Название: Воды.
Фандом: Ориджинал.
Тип: гет.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: рубрика «То, о чем не можется постом, но можется полу-художественным текстом» снова с вами (потому что, может быть, художественная реальность - единственная действительно существующая).
{read}
Название: Воды.
Фандом: Ориджинал.
Тип: гет.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: рубрика «То, о чем не можется постом, но можется полу-художественным текстом» снова с вами (потому что, может быть, художественная реальность - единственная действительно существующая).
{read}
вторник, 02 февраля 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Автор: Moura.
Название: Наследование.
Фандом: Ориджинал.
Тип: фем.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: 1) «Ведьма, кармические бумеранги, практики вуду... Мне есть ещё о чём подумать на досуге?» (с) 2) ничего странного, просто нетрезвый, выходного дня, текст для Ани.
{read}
Название: Наследование.
Фандом: Ориджинал.
Тип: фем.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: 1) «Ведьма, кармические бумеранги, практики вуду... Мне есть ещё о чём подумать на досуге?» (с) 2) ничего странного, просто нетрезвый, выходного дня, текст для Ани.
{read}
суббота, 30 января 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Встретить человека, чтобы уже никого не встречать после (всеобщая цель - и редкая гордость). Награда. Наказание. Цикута в нектаре - рано или поздно; вопрос времени. Ощущаю - густоту - нектара - по гортани.
суббота, 16 января 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
понедельник, 04 января 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Любить - это труд. Без банальных, навязших в зубах, как левый Орбит без фольги, сентенций. Это действительно грёбаная каторжная работа, отбывание срока на галерах, шахты, лагеря. Но: галеры, которые стоят того, чтобы грести - до кровавых воспалённых мозолей, до изнеможения и обезвоживания, до истощения и потери памяти, до голодной анемии и лёгких радостных галлюцинаций, до кошмарных снов. Давайте будем честны: по-хорошему, что такое любить?
Выбор - раз. Всегда. Везде. Первостепенно. Выбирать, когда вариантов тысяча - и можно растеряться среди их сияющего калейдоскопного блеска. Выбирать, когда вариант всего один и выбор болезненно-неизбежен. Выбирать, как Буриданов осёл, когда вариантов классически два - и оба или жизнь, или смерть. Выбирать всюду, каждое мгновение, каждую минуту в каждом месте, игнорируя эйнштейновскую теорию относительности и материю, изгибающую время, выбирать ежесекундно, в каждой точке на смятом листе времени и пространства, выбирать легко и играючи, шутя и улыбаясь, со смехом ангельским и помешанным, просто потому, что другого выбора нет и не может быть, потому что когда мы произносим в одном предложении «любить» и «выбирать», мы понимаем, что это априори своего рода оксюморон. Любовь всегда определяет выбор, у неё есть всего один вариант для вас/нас/всех - и потому что, и вопреки, и в жерле вулкана, и на равнинах Тосканы. Всегда и только один вариант, который знаешь заранее («То, любимый, я, любимый...»). Предпочтение его (её) другим - механическое, автоматическое, ничего не требующее - и есть любовь в первооснове своей.
Второе - сначала производное - прощение. Это тем паче тяжело для нас, современных людей, детей, зачатых в яйцеклетке века XX от сперматозоида века XXI, плюс-минус десятилетие. Мы не знаем ни жалости, ни сожалений, мы с рождения жестокие, циничные, интеллектуально натасканные на декаданс твари, вместо крови у нас ирония, вместо лимфы - сарказм («Потому что бить людей ногами - незаконно», да?), вместо всех желочей тела - умение отпускать, вскормленное страхом быть преданными первыми. Мы заранее знаем, что всё будет плохо - обязательно, и потому не прощаем обид. Зачем? Человек синонимичен предательству, а, следовательно, одиночеству. Мир, в котором мы существуем, лишен милосердия к ближнему своему - того самого, что принёс нам блаженный Сын человеческий две тысячи лет назад, жестко связав руки своему ветхозаветному Отцу. Он смог, а мы нет. Смешная-несмешная такая шутка - ну, в смысле, напрасность жертвы, понимаете? Мы не милосердны. Наша память стёрта. Забыли главное: любовь - прощает. Когда может и когда не может (особенно). Она прощает всё, и говоря «всё», полагаю, что и я, и мироздание (честь и шизофрения - говорить от его имени) имеем в виду именно всё. Одна очень хорошая девушка написала как-то нечто вроде: прости ему, Господи, пусть убивает меня, буду любить даже тогда, ибо не ведает, что творит... Любовь женщины - это именно «Прости ему, ибо не ведает, что творит». Аминь.
Третье - снова наперво производное - сила. Против всего, против всех, разрывая жилы и распарывая кожу, продираясь сквозь заросли жесточайшей, колющей дикой розы (цветёт - именами погибших), сбивая ноги, сквозь горький чертополох канувших, оставляя лоскутья одежды и комья волос, - идя насквозь, как свет, - прорываться без остановки. У этого есть цена. У силы - есть цена, ибо любящий семижилен не просто так, а задатком. За всё в этой жизни нужно платить. У любимой моей Марины (имя - как знак родства, потому что ничего нет у людей ближе имени) осталось это. Дай нам поту. Дай нам поту, крови, слёз, желочей, сил, тока от нерва к нерву, чтобы вынести - и выкупить. Помню период, когда плакала столько, что не просыхали глаза - и гнойники набухали желто-белым в углах глаз. Я тогда однажды шла по улице - темень, снег - и вдруг на злом и искреннем всхлипе попросила у Него: дай мне выкупить! Дай мне выстрадать, выплакать его у Тебя, у былой жизни, у быта, у всего и всех. (Ещё любящая - лавочница, вы знали?) Моя молодость, мои неистраченные силы, мои непролитые слёзы, моя накопленная больная нежность - всё за него, задатком, авансом, процентами, кредитом коммерческого банка, постоплатой, чем скажешь. Платить за любимых - легко, просто, невесомо. Только дай - мне - его - выстрадать. Умирать и плакать - это всё, что я могу, но разве Тебе - мало? Ты всегда брал этим - возьми же и у меня (глас - многих). Сладостно благодарю и сладостно же опасаюсь, что Он - услышал (не Сын, Отец. Сын - был бы добрее, но сделки заключаются - с Отцом, а любовь - всегда сделка с небом).
Выбор. Милосердие. Цена.
Если вы рискуете говорить о любви, вы говорите именно об этом и ни о чем больше.
Выбор - раз. Всегда. Везде. Первостепенно. Выбирать, когда вариантов тысяча - и можно растеряться среди их сияющего калейдоскопного блеска. Выбирать, когда вариант всего один и выбор болезненно-неизбежен. Выбирать, как Буриданов осёл, когда вариантов классически два - и оба или жизнь, или смерть. Выбирать всюду, каждое мгновение, каждую минуту в каждом месте, игнорируя эйнштейновскую теорию относительности и материю, изгибающую время, выбирать ежесекундно, в каждой точке на смятом листе времени и пространства, выбирать легко и играючи, шутя и улыбаясь, со смехом ангельским и помешанным, просто потому, что другого выбора нет и не может быть, потому что когда мы произносим в одном предложении «любить» и «выбирать», мы понимаем, что это априори своего рода оксюморон. Любовь всегда определяет выбор, у неё есть всего один вариант для вас/нас/всех - и потому что, и вопреки, и в жерле вулкана, и на равнинах Тосканы. Всегда и только один вариант, который знаешь заранее («То, любимый, я, любимый...»). Предпочтение его (её) другим - механическое, автоматическое, ничего не требующее - и есть любовь в первооснове своей.
Второе - сначала производное - прощение. Это тем паче тяжело для нас, современных людей, детей, зачатых в яйцеклетке века XX от сперматозоида века XXI, плюс-минус десятилетие. Мы не знаем ни жалости, ни сожалений, мы с рождения жестокие, циничные, интеллектуально натасканные на декаданс твари, вместо крови у нас ирония, вместо лимфы - сарказм («Потому что бить людей ногами - незаконно», да?), вместо всех желочей тела - умение отпускать, вскормленное страхом быть преданными первыми. Мы заранее знаем, что всё будет плохо - обязательно, и потому не прощаем обид. Зачем? Человек синонимичен предательству, а, следовательно, одиночеству. Мир, в котором мы существуем, лишен милосердия к ближнему своему - того самого, что принёс нам блаженный Сын человеческий две тысячи лет назад, жестко связав руки своему ветхозаветному Отцу. Он смог, а мы нет. Смешная-несмешная такая шутка - ну, в смысле, напрасность жертвы, понимаете? Мы не милосердны. Наша память стёрта. Забыли главное: любовь - прощает. Когда может и когда не может (особенно). Она прощает всё, и говоря «всё», полагаю, что и я, и мироздание (честь и шизофрения - говорить от его имени) имеем в виду именно всё. Одна очень хорошая девушка написала как-то нечто вроде: прости ему, Господи, пусть убивает меня, буду любить даже тогда, ибо не ведает, что творит... Любовь женщины - это именно «Прости ему, ибо не ведает, что творит». Аминь.
Третье - снова наперво производное - сила. Против всего, против всех, разрывая жилы и распарывая кожу, продираясь сквозь заросли жесточайшей, колющей дикой розы (цветёт - именами погибших), сбивая ноги, сквозь горький чертополох канувших, оставляя лоскутья одежды и комья волос, - идя насквозь, как свет, - прорываться без остановки. У этого есть цена. У силы - есть цена, ибо любящий семижилен не просто так, а задатком. За всё в этой жизни нужно платить. У любимой моей Марины (имя - как знак родства, потому что ничего нет у людей ближе имени) осталось это. Дай нам поту. Дай нам поту, крови, слёз, желочей, сил, тока от нерва к нерву, чтобы вынести - и выкупить. Помню период, когда плакала столько, что не просыхали глаза - и гнойники набухали желто-белым в углах глаз. Я тогда однажды шла по улице - темень, снег - и вдруг на злом и искреннем всхлипе попросила у Него: дай мне выкупить! Дай мне выстрадать, выплакать его у Тебя, у былой жизни, у быта, у всего и всех. (Ещё любящая - лавочница, вы знали?) Моя молодость, мои неистраченные силы, мои непролитые слёзы, моя накопленная больная нежность - всё за него, задатком, авансом, процентами, кредитом коммерческого банка, постоплатой, чем скажешь. Платить за любимых - легко, просто, невесомо. Только дай - мне - его - выстрадать. Умирать и плакать - это всё, что я могу, но разве Тебе - мало? Ты всегда брал этим - возьми же и у меня (глас - многих). Сладостно благодарю и сладостно же опасаюсь, что Он - услышал (не Сын, Отец. Сын - был бы добрее, но сделки заключаются - с Отцом, а любовь - всегда сделка с небом).
Выбор. Милосердие. Цена.
Если вы рискуете говорить о любви, вы говорите именно об этом и ни о чем больше.
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
воскресенье, 03 января 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Автор: Moura.
Название: Дар.
Фандом: Ориджинал.
Тип: гет.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: понимаете ли. В момент написания автор был очень пьян. И когда я говорю «очень», то имею в виду:выпадали слога настолько, что забыла о написанном, а после, неделю спустя, нашла в черновиках, решив, что такой сочный сеанс самостоятельного психоанализа обязательно нужно эксгибиционистски отнести людям. Темы, правда, не меняются.
{***}
Название: Дар.
Фандом: Ориджинал.
Тип: гет.
Рейтинг: PG-13.
Размер: драббл.
Примечания: понимаете ли. В момент написания автор был очень пьян. И когда я говорю «очень», то имею в виду:
{***}
пятница, 01 января 2016
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
В канун этого Нового года нас каким-то немыслимым чудом - с помощью соцсетей - нашли мамины родственники («Кто это такая?.. Из Лебедяни?.. Лебедянь! Господи!»). В последний раз мы виделись на похоронах моего дедушки, маминого отца - это было в 1997-м году, мне ещё не исполнилось и шести. А после они пропали, как это нередко бывает. Вся эта большая семья с Рязанщины - трое дедушкиных братьев, связь с которыми и без того не была прочной. Мама хорошо и четко помнит только дочь одного из дедушкиных братьев, свою двоюродную сестру Веру - они были подругами до замужества Веры, а чуть позднее - и до маминого замужества. Дальше, как говорится в народе, «замужняя подруга - отрезанный ломоть».
Помню ли я Веру и её отца, дедушкиного брата? Странно, но помню отчетливо. Они приехали на дедушкины похороны той самой зимой 1997-го, я ещё плохо понимала, что произошло, читала засыпающему дяде Ване перед сном Успенского - и запомнила, как Вера пару раз отводила меня в детский сад. Главное и первостепенное воспоминание о Вере - былинная красота. Та самая, чистая, русская, ростовая красота женщины, чья кровь не знала примесей - высокая, осанистая, широкая в кости, но не полная, а именно статная молодая женщина и её красота, светлые - голубые? серо-голубые? ясные - глаза и черная, толстая, шелковая коса через плечо; Господи, откуда она взялась такая в разгар кошмарных девяностых? Не с плаката даже - с васнецовской иллюстрации, с лубка. Да, фантазия, да, стремительная любовь ребёнка, но я запомнила её почти девушкой, моя память сохранила сказочный образ, а ведь ей тогда было уже - сколько? Около тридцати, плюс-минус, её сыну было уже восемь. Но отчетливо отпечаталось именно это - черное на ней (похороны!), вороная коса, крупные черты открытого, невероятного, картинного лица, улыбка, преисполненная ласки. Она словно привезла с собой - тогда, в декабрьскую скорбную Москву - немного глубинного, почти старорусского тепла.
Вконтакт. Моё имя введено латиницей, не кириллицей даже. Она должна была вспомнить мамину фамилию в замужестве - раз. Разочароваться, не найдя, и предпринять новую попытку (подключить сына? мужа? братьев? кого? Боже, сколько их - этих братьев разной степени родства?..), начав искать посредством латиницы - два. Найти, разумеется, узнав - три. Совсем другая, так страшно и сильно постаревшая Вера. О, куда она ушла, эта песенная красота, где плотность, текучесть, невероятность той реки-косы через плечо? Время. Безжалостное время. И всё-таки даже смотря на неё нынешнюю, постаревшую, выкрашенную, располневшую, я вижу - ту. Ту, сказочную, василисопремудрую, еленопрекрасную, неповторимую Веру. Мягкость и нежность её совершенно девичьей, мудрой улыбки, когда она сдавала меня воспитательнице в детском саду, её ладонь, её образ - цельный, полнокровный, как великие реки общей и родной земли.
Чем старше я становлюсь, тем яснее вижу на фотографиях своё сходство даже не столько с маминой породой, сколько с породой её отца - Рязанщина! Страшная щедрость, тёмная и тяжелая страстность старой русской крови, корни которой глубже и старше календарей, жадность и отчаянная наполненность больших светлых глаз, рисунок крупного, с чуть монгольской горбинкой, носа (не примесь! дань), жар будто вечно зацелованных губ, упрямство, почти бесящая упёртость вздёрнутого подбородка - всё широкими мазками, не щадя, не экономя, расходуя задаром, но без предъявления счёта.
Никакого национализма. Больше этой крови - признаюсь, как на исповеди - я поэтически и западнически люблю сотую своей европейской, польской - доставшуюся от папиных предков из западной Белоруссии и Речи Посполитой - крови, отзывающейся Цветаевскому «Моих прабабушек-полячек сказалась кровь!». Гордыня, тонкая линия, вздрагивающие от обиды, словно у породистой гончей, крылья носа - Мнишек! Ведьма-Марина! Но всё же есть что-то неоспоримое, не поддающееся сомнению и сожалению в этом новообретении, в воссоединении с материнской кровью. Будто кто-то запустил ладонь в чернозём за моим рёберным забором. Вера! Ах, красивая, из Слова о полку Игореве, темноволосая, дивная Вера с гладкой косой... Она навсегда останется - такой. Никакие фотографии, цифры, сроки ничего не решат. Голос крови громче голоса времени. Память восстанавливает летопись. Вот и всё.
Помню ли я Веру и её отца, дедушкиного брата? Странно, но помню отчетливо. Они приехали на дедушкины похороны той самой зимой 1997-го, я ещё плохо понимала, что произошло, читала засыпающему дяде Ване перед сном Успенского - и запомнила, как Вера пару раз отводила меня в детский сад. Главное и первостепенное воспоминание о Вере - былинная красота. Та самая, чистая, русская, ростовая красота женщины, чья кровь не знала примесей - высокая, осанистая, широкая в кости, но не полная, а именно статная молодая женщина и её красота, светлые - голубые? серо-голубые? ясные - глаза и черная, толстая, шелковая коса через плечо; Господи, откуда она взялась такая в разгар кошмарных девяностых? Не с плаката даже - с васнецовской иллюстрации, с лубка. Да, фантазия, да, стремительная любовь ребёнка, но я запомнила её почти девушкой, моя память сохранила сказочный образ, а ведь ей тогда было уже - сколько? Около тридцати, плюс-минус, её сыну было уже восемь. Но отчетливо отпечаталось именно это - черное на ней (похороны!), вороная коса, крупные черты открытого, невероятного, картинного лица, улыбка, преисполненная ласки. Она словно привезла с собой - тогда, в декабрьскую скорбную Москву - немного глубинного, почти старорусского тепла.
Вконтакт. Моё имя введено латиницей, не кириллицей даже. Она должна была вспомнить мамину фамилию в замужестве - раз. Разочароваться, не найдя, и предпринять новую попытку (подключить сына? мужа? братьев? кого? Боже, сколько их - этих братьев разной степени родства?..), начав искать посредством латиницы - два. Найти, разумеется, узнав - три. Совсем другая, так страшно и сильно постаревшая Вера. О, куда она ушла, эта песенная красота, где плотность, текучесть, невероятность той реки-косы через плечо? Время. Безжалостное время. И всё-таки даже смотря на неё нынешнюю, постаревшую, выкрашенную, располневшую, я вижу - ту. Ту, сказочную, василисопремудрую, еленопрекрасную, неповторимую Веру. Мягкость и нежность её совершенно девичьей, мудрой улыбки, когда она сдавала меня воспитательнице в детском саду, её ладонь, её образ - цельный, полнокровный, как великие реки общей и родной земли.
Чем старше я становлюсь, тем яснее вижу на фотографиях своё сходство даже не столько с маминой породой, сколько с породой её отца - Рязанщина! Страшная щедрость, тёмная и тяжелая страстность старой русской крови, корни которой глубже и старше календарей, жадность и отчаянная наполненность больших светлых глаз, рисунок крупного, с чуть монгольской горбинкой, носа (не примесь! дань), жар будто вечно зацелованных губ, упрямство, почти бесящая упёртость вздёрнутого подбородка - всё широкими мазками, не щадя, не экономя, расходуя задаром, но без предъявления счёта.
Никакого национализма. Больше этой крови - признаюсь, как на исповеди - я поэтически и западнически люблю сотую своей европейской, польской - доставшуюся от папиных предков из западной Белоруссии и Речи Посполитой - крови, отзывающейся Цветаевскому «Моих прабабушек-полячек сказалась кровь!». Гордыня, тонкая линия, вздрагивающие от обиды, словно у породистой гончей, крылья носа - Мнишек! Ведьма-Марина! Но всё же есть что-то неоспоримое, не поддающееся сомнению и сожалению в этом новообретении, в воссоединении с материнской кровью. Будто кто-то запустил ладонь в чернозём за моим рёберным забором. Вера! Ах, красивая, из Слова о полку Игореве, темноволосая, дивная Вера с гладкой косой... Она навсегда останется - такой. Никакие фотографии, цифры, сроки ничего не решат. Голос крови громче голоса времени. Память восстанавливает летопись. Вот и всё.
суббота, 31 октября 2015
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Ты — сквозь ветви, ты — сквозь вежды,
Ты — сквозь жертвы…
М.Ц.
Ты — сквозь жертвы…
М.Ц.
Продолжая о театре: мне нужна Федра. Как говорится, не опять, а снова. Мне нужна Федра в этом - едва начинающемся - месяце, хотя была лишь 28-го, она нужна мне в каждом, она нужна мне регулярно, как инсулин тяжелому диабетику и героиновый демон безнадежному наркоману. Начиная с июля, с премьеры - Маринин текст в голове, не уходит, не иссякает, не заканчивается. «Тише жемчуга несомый в створках сердца... - Каб не слово!», «Палача спроси над плахой: рубит чисто, рубит с маху», лавр-орех-миндаль - безостановочно в висках, хожу и проговариваю. Чистая форма чистой зависимости.
Федра Романа Виктюка соединила для меня в одном равностороннем треугольнике три самые драгоценные вершины - Марину, Романа Григорьевича, Бозина. Золотое, белое. Мотырев и Иван Иванович. Текст, повторяемый сухими губами. То сочетание - сочетание вершин - которое могло стать или очень дурным, или совершенно прекрасным - или гибельным, или спасительным. Некто даровал вторые варианты. История любви, слишком близкой к смерти - Танатос, не отличимый от Эроса, на грани с ним, и в этом зверино чую суть: мне, лично мне, сейчас, именно сейчас, смертно необходимо из этого мрака, из боли Марины и Федры - именно Марины, именно её Федры - вытянуть ниточку надежды. Тонкую, витую, золотую Ариаднину (сестрину!) нить.
Однажды у меня уже был программный, как сценарий бытия, спектакль-надоба. Спектакль, тогда актуальный для моего нутра донельзя; спектакль о страсти, перешедшей через черту расчета и превратившейся в безумие, спектакль о болезни. Прошло время, помешательства сменилось иным - и пришла - как нельзя более кстати - возрожденная Федра. То, чем для меня сейчас является она, это вдесятеро - трижды вдесятеро - больше того, чем четыре, три, два года назад являлась для меня Саломея. Мне нужно вывести кровно-проклятую Федру из лабиринта (из круга прошлого, из истории рода, из всех предрешенностей наследия). Мне - с ней на пару - нужно найти путь и спасти нас обеих. Спектакль Романа Григорьевича, ритмика и страсть Марины что-то шепчут мне. Говорят: может быть, получится. Поэтому так нужны дозы. Кажется, я психану со своего копеечного аванса - и куплю любой оставшийся билет (двадцатые числа, сцена МТЮЗА), чтобы снова услышать это «Ипполит, Ипполит, бо-лит...»
Болит. Каждую минуту болит. Любовное счастье всегда болит, как опухоль (но впереди - свет).
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Мнится, я задолжала хорошему человеку (и отличному советчику) - .Мелкий., тебе - отзыв на Макбета Юрия Бутусова; выплачиваю. Рецензии как таковой, наверное, не выйдет, так, набор штрихов, чтобы самой не забыть, чем проняло.
Перво-наперво - верхним слоем - эстетика. Внешнее в Макбете - это как если бы сложили Виктюка, Серебренникова и Коляду, но тут важно - NB! - Коляду очищенного, отфильтрованного, освобожденного от своего почти хлыстовского, почти религиозного сценографического неистовства в плане заполнения сцены. Так: замусоренность сцены предметами у Коляды воспринимается именно как замусоренность, обилие ради выжигающего, революционного обилия - это продуманный, намеренный, читаемый, но всё же перебор; обилие же предметов у Бутусова - четче, хрустальнее, гранёнее. Видишь и слышишь эти покрышки, адским дождём сыплющиеся с неба, и думаешь: не то же,но что-то похожее я уже видела. А потом: нет, не то же. Прозрачнее, как воздух стеклянным осенним утром.
Ощущение наличия просто потрясающей сценографии при практически полном её отсутствии. Оголённое нутро сцены, почти интимная обнаженность пространства - и та самая полнокровная, плотная, кровь с молоком, предметность. Сейчас, когда по-мейерхольдовски открывать сцену - уже примитив (но прекрасный), Бутусов этого делать не боится; он будто снимает с её кирпича слои - фоном для каждой вещи.
Свет - как предмет же. Свет у Бутусова - отдельное живое; не такой подвижный и текучий, как, например, у Ломкина (а Яков Ломкин для меня в первую очередь ассоциируется именно со сценическим светом - сразу после РГ), скорее, свет, как у Виктюка - насыщенный, монолитный, яркий, но не кричащий о себе; действующее лицо, не перетягивающее на себя одеяло. Черно-алое пространство, белые штрихи, классический желтый в освещении. То, в чём и с чем нельзя проиграть. Можно просто не выиграть, и восхитительное превратится в банальное, но Бутусов выигрывает. Среди кромешный тьмы - кинематографичный луч от края сцены. Маленький визуальный шедевр.
Следующий анализатор - слуховой. Музыка. Теоретически сразу же нужно сказать о финальном танце леди под Майкла Джексона, и Джексон рядом с Шекспиром должен удивить, но сложно удивляться подобному, если не первый год любишь того же Романа Григорьевича Виктюка. Поэтому удивления не было, было узнавание - узнавание таланта, умеющего совмещать, казалось бы, несовместимое, когда вдруг открывается, распахивается гармония звука, картинки и содержания. То, какое место в Макбете занимает музыка - это, конечно, отдельная история о маленькой гениальности. Музыки много. Она очень разная - от Фаустаса Латенаса до Лед Зепеллин. Она внутри действа, вне его, вокруг, в канве, всюду - и вся совершенно потрясающая, вписанная так неожиданно и метко, что это - даже не стрела в яблочко, это стрела, по-робингудовски расщепившая надвое уже в яблочко попавшую.
А дальше, наконец, главное. Ахматовские брызги крови с узких ладоней в душном мраке царского дома. Безумие.
{...}
Перво-наперво - верхним слоем - эстетика. Внешнее в Макбете - это как если бы сложили Виктюка, Серебренникова и Коляду, но тут важно - NB! - Коляду очищенного, отфильтрованного, освобожденного от своего почти хлыстовского, почти религиозного сценографического неистовства в плане заполнения сцены. Так: замусоренность сцены предметами у Коляды воспринимается именно как замусоренность, обилие ради выжигающего, революционного обилия - это продуманный, намеренный, читаемый, но всё же перебор; обилие же предметов у Бутусова - четче, хрустальнее, гранёнее. Видишь и слышишь эти покрышки, адским дождём сыплющиеся с неба, и думаешь: не то же,но что-то похожее я уже видела. А потом: нет, не то же. Прозрачнее, как воздух стеклянным осенним утром.
Ощущение наличия просто потрясающей сценографии при практически полном её отсутствии. Оголённое нутро сцены, почти интимная обнаженность пространства - и та самая полнокровная, плотная, кровь с молоком, предметность. Сейчас, когда по-мейерхольдовски открывать сцену - уже примитив (но прекрасный), Бутусов этого делать не боится; он будто снимает с её кирпича слои - фоном для каждой вещи.
Свет - как предмет же. Свет у Бутусова - отдельное живое; не такой подвижный и текучий, как, например, у Ломкина (а Яков Ломкин для меня в первую очередь ассоциируется именно со сценическим светом - сразу после РГ), скорее, свет, как у Виктюка - насыщенный, монолитный, яркий, но не кричащий о себе; действующее лицо, не перетягивающее на себя одеяло. Черно-алое пространство, белые штрихи, классический желтый в освещении. То, в чём и с чем нельзя проиграть. Можно просто не выиграть, и восхитительное превратится в банальное, но Бутусов выигрывает. Среди кромешный тьмы - кинематографичный луч от края сцены. Маленький визуальный шедевр.
Следующий анализатор - слуховой. Музыка. Теоретически сразу же нужно сказать о финальном танце леди под Майкла Джексона, и Джексон рядом с Шекспиром должен удивить, но сложно удивляться подобному, если не первый год любишь того же Романа Григорьевича Виктюка. Поэтому удивления не было, было узнавание - узнавание таланта, умеющего совмещать, казалось бы, несовместимое, когда вдруг открывается, распахивается гармония звука, картинки и содержания. То, какое место в Макбете занимает музыка - это, конечно, отдельная история о маленькой гениальности. Музыки много. Она очень разная - от Фаустаса Латенаса до Лед Зепеллин. Она внутри действа, вне его, вокруг, в канве, всюду - и вся совершенно потрясающая, вписанная так неожиданно и метко, что это - даже не стрела в яблочко, это стрела, по-робингудовски расщепившая надвое уже в яблочко попавшую.
А дальше, наконец, главное. Ахматовские брызги крови с узких ладоней в душном мраке царского дома. Безумие.
{...}
суббота, 17 октября 2015
Тем, кто так безрассудно влюблялся, будет проще в аду гореть. (с)
Автор: Moura.
Название: От сотворения мира.
Фандом: Небесный суд.
Тип: намёки на гет и фем.
Пейринг: Самаэль/Лилит, Лилит/?.
Рейтинг: PG.
Размер: драббл.
Примечания: Ане под заказ. Тчк. Всё смешалось в доме Облонских.
{read}
Название: От сотворения мира.
Фандом: Небесный суд.
Тип: намёки на гет и фем.
Пейринг: Самаэль/Лилит, Лилит/?.
Рейтинг: PG.
Размер: драббл.
Примечания: Ане под заказ. Тчк. Всё смешалось в доме Облонских.
{read}