Быть может, это вижу я одна, но они ведь перестали быть собою там и тогда, вне Дома и после Дома. Осталась только грустная и красивая пародия на них настоящих - тех, которыми они все, каждый, прошли через три книги. И мне было их жаль - в прямейшем из смыслов, жалостливо, неловко жаль. Потому что это уже не то чтобы они, потому что все до одного продолжают цепляться за Дом, за то, какими были, пока являлись его частью, за прошлое, которое никогда не отпустит. В Доме они были кем-то, за пределами его стали немного смешными, немножко жалобными никем (в сравнении с былым), упорно продолжающими тянуть из этого былого тонкие серебристые нитки. Даже Курильщик. Даже Черный.
Черный может говорить: я не понимаю ни ушедших, ни Спящих, ни их трусости. Но и ушедшие, и Спящие - счастливее оставшихся, потому что они остались собою. Я не могу отделаться от ощущения, что нормальная жизнь в Наружности для тех, кто этой жизнью зажить смог, лишь иллюзия, и не могут же они этого не понимать, ну право слово. И сильнее всего это подтверждается потом - на исходе и на излете - тем незрячим мальчишкой, через которого Сфинкс так стремится исправить чужие ошибки. Это вопиет, это светится над ним яркими алыми буквами: ты не отпустил ни Дом, ни памяти о нём, ни жизни в нём, и не столько Дом идет за тобою, сколько ты тянешь его за собой.
Прочитав три первые строчки из эпилоговой истории Сфинкса, я захлопнула книгу и поймала взглядом циферблат настенных часов. Секундная стрелка, почему-то дрожа и подпрыгивая, бодро совершала круговой обход. Мне мельком подумалось, что Табаки сейчас впал бы в неистовство. А я слушала это звонкое тикание очень долго, упрямо борясь с желанием прямо сейчас пойти и вернуть книгу на полку, не дочитав эпилога. Я впервые в жизни не хотела конца и завершенности, мне было детски-зло. Потому что у них не должно было быть этой завершенности.
Я желала бы им страшного, того, чего не желаешь обычно даже врагам: вечного цикла, нескончаемой спирали пространства и времени. Потому что они - те немногие, для кого это был бы единственный выход, единственный вариант жизни, потому что их сложившаяся жизнь вне Дома - это не жизнь, это карикатура на, это попытка одновременно отсечь от себя память о Доме - и сохранить её в первозданном виде. Для таких, как они, есть только круг - полный и цельный.
И в этом отношении - итоговом, одном-единственном - я рада, что всё-таки дочитал эпилог. И благодарна за ту самую последнюю, финальной точкой, сцену. Ибо она - возможно, в извращенном моём восприятии - успокаивает меня и говорит мне о том, что цикл - дан. Что неистощимый на выдумки, великий и страшный будущий Шакал так и будет радостно приветствовать салютом светловолосого, в рыжину, мальчика в белой жакетке, и на сизый асфальт под палящим солнцем так же будут сыпаться конфети - из круга в круг, пока где-то там, в параллельном мире через призрачную дорогу, Трехпалый Ральф охраняет стены Дома. И пока есть сторожа и есть те, кто вольны раздаривать часовые шестеренки и легкие перья цапель, - ничего не закончится.
... и снова будет распахиваться дверь в четвертую, и воздушный змей под потолком будет смотреть страшными, нелепыми и внимательными глазами, и будет закипать на нелегальной электроплитке чайник. Из века в век - там, где понятия времени нет вообще. Потому что сказки всегда заканчиваются, но не бывает правил без исключений.
Не потому, что Дом - не отпускает. Потому, что им просто нельзя Домом отпущенными быть - и отпускать самим тоже нельзя.
P.S. Драгоценные, пара вопросов. Официантка из эпилоговых Сказок с младенцем-Толстым - Рыжая? Счастливый мальчик, проснувшийся рядом с братом - Рекс? И что за опытный проводник для неопытного проводника?
@темы: Росчерком пера, Высокое искусство, Ваша навеки, И Дом дышал, Горький осадок, но сахара не надо (с), Книги, Литература, Мысли вслух, Точка зрения