@темы: Всякая всячина, Мысли вслух, Семья

Настроение у меня, прямо скажем, мрачное, так как сегодняшний день обещает быть откровенно разбитым, потерянным и ушедшим в никуда (ибо чего я там не видела и не слышала, на этом организационном собрании, никакого тебе спокойного методического дня), ну да бог с этим. Забью вам ф-ленту отчетом о дочитанном СВС и очередным полунастроенческим постом - и пойду собираться.

СВС, по прочтенииВоистину, Камша относится к тем авторам, которым в книге нужно "брать разгон". Или, возможно, это особенность моего восприятия, но меня окончательно втянуло в текст только ближе к третьей части. Всё, что было дальше, меня не просто не разочаровало, а в очередной раз поддержало марку и заставило убедиться, что Вера Викторовна отменно умеет держать читателя и "давать" совершенно зашкаливающие эмоции. Ну да, опять же, бог со всем этим. Если по событиям:

Главы в Устричном море - и вообще всё, что касалось фок Фельсенбурга и Кальдмеера - великолепны и великолепно. Больше всего, предвкушая Закат, я боялась, что у Руперта ничего не получится, все усилия пропадут втуне - и Олаф сложит голову. Я боялась этого до холодной дрожи по позвоночнику, и поэтому слава Создателю, Леворукому и всем кошкам его, что судьба распорядилась иначе (под судьбой я подразумеваю скорее даже истовое желание Фельсенбурга, человеческую волю и некое подобие справедливости).

В принципе, всё, что пишет ВВ, она пишет о долге и долгах. Уже в эту парадигму вписывается всё прочее, имхо. Потому что её герои оперируют прежде всего понятием долга - перед кем бы то ни было, хоть бы и перед самими собой. И все они отдают долги - далеко не всегда свои, но если только ты один в состоянии взвалить те, чужие, на свои плечи, сделай это, потому что кроме тебя этого не сделает уже никто. Так платит по множеству счетов Эпинэ, так собирается платить по счетам Алвы Марсель. И, возвращаясь в Устричное море, - основные долги были отданы и там. Море оказалось воистину справедливо, оно свело в одной точки времени и пространства тех, кому встретиться было суждено - Вальдеса, Кальдмеера с Руппи и Бермессера. Треугольник обрисовался. Цепь замкнулась. Дальше, если подумать, от всех них уже ничего не зависело, сценарий был предрешен. Я не могу назвать случившееся местью или даже возмездием. Море просто взяло своё, оно не терпит грязи. А касаемо же осуществления... ну, справедливость - это не всегда кипа чайных роз, приправленных нектаром и амброзией. Иногда это дюжина петель на реях. И я не знаю, что было бы для господина адмирала цур зее (Олафа, разумеется, другого у Дриксен не было) лучше - Седые земли или Талиг, но в Талиге, как ни странно, я хотя бы не буду бояться за его жизнь.

Очередные штрихи к событиям Талигойской баллады удивили. До сих пор не пойму, радостно или же нет. Основное ощущение, скорее, тоска. От человеческой глупости - Алан Окделл, человеческого властолюбия - Эктор Придд, даже человеческого благородства - Рамиро. Алву жаль бесконечно и глухо-тянуще. В очередной раз для себя убедилась, что такие - непозволительно честные и как-то по-хорошему, по-своему правильные - не жильцы. На каждого найдется или клубок змей, или слепой глупец с кинжалом. Воистину, Окделлы сначала делают, а потом думают (а то и подумать после забывают - зачем, действительно).

В гибель Рокэ я не верю потому, что есть вещи, на которые надеешься, а есть вещи, которые знаешь, и я вопреки рассудку знаю, что кто бы и что бы ни увидел и ни почувствовал, так умереть Ворон не мог. Изначально, с первой книги, узловой персонаж не ушел бы так мелко - в сравнении с общими масштабами повествования, разумеется.

Марагона и Мельников луг не отпускают меня со вчерашнего дня, с того момента, как дочитала; меня бьет тихая истерика. Что теперь будет с Западной армией? С битвой в частности и войной в целом? Что с центром и правым флангом? Кто жив? Кто погиб? Что с фок Варзов? Что с раненными генералом Давенпортом и Гирке? Что с Валентином?! Вдох-выдох, вдох-выдох. Ариго и Райнштайнер живы - это счастье, Чарльз и Арно - тоже, и это тоже счастье. За остальных болит сердце. За Олларию, кстати, тоже, вернее - за тех, кто в ней остался. Вопросов, как всегда, гораздо больше, чем ответов. Будем ждать Рассвета.

Ещё об этой войне. Я, кстати, вполне понимаю - нет, не то, почему Ноймаринен отклонил план Савиньяка, хотя и это тоже - то, почему Лионель не стал настаивать. Он политик и немножко змея, к тому же змея умная, и прекрасно понимает, когда надо настаивать, а когда принять ответ "Нет" как данность. И это "Нет" ведь отнюдь не мешает ему оставить брату письмо, а штабу Ариго - наиподробнейшее описание северной кампании.

Остальные и остальное радует. Арлетта божественна, про соленые орешки и хорошего мальчика, не со зла сжегшего Сэ, - просто шедеврально. Они дивно спелись с Левием, что меня тоже очень радует. У кардинала свои карты в рукавах, но так его воля. Что произошло с Паоло и Германом - для меня до сих пор туманно. За Матильду ближе к концу радостно - не зря Темплтон советовал ей забыть, всё забыть - и начать сначала. Дугласа хоть и было мало, но всё же и за то спасибо, мне почему-то приятно, что он таки столкнулся с Алвой. Жаль Этери. И Алву жаль с его "Вы напоминаете мне последнюю талигойскую королеву". Марсель, хоть и язва, но по-прежнему чудесен и ещё больше любим. О том, что произошло с Окделлом и откуда эта альтернативная реальность, я даже не хочу думать, это для меня как-то слишком болезненно и с полынным привкусом (право слово, я предпочла бы мертвого Ричарда живому, прости меня Создатель).

В общем и целом - впечатления зашкаливающие, но в основном приятные. Дождаться бы только Рассвета, чтобы бы увидеть, как всё сложится у Западной армии.

P.S. Не могу не вспомнить: "Ли нужна фарфоровая статуэтка. Желательно с секретом. <...> Семейная радость Ли - это день за днем не давать разбить свою редкость". Так и пускай женится на Селине. Ей-богу, всё к этому идёт.

+6

И ещё очень много красивого - здесь.

@темы: Учебное, Отблески Этерны, Книги, Музыка, Настроение

@темы: Всякая всячина, Друзья

@темы: Сбившийся вектор направления, Лытдыбр

@темы: Стресс в большом городе., Всякая всячина, Жизненное, Лытдыбр, Суета сует, Дьяволиада

По ходу чтения СВС. Моментами спойлерное.После пары первых глав во мне вдруг проснулось отторжение, и я два дня не могла даже коснуться книги. Потом спросила у себя, женщина я или жужелица, жужелицей мне быть не захотелось, а потому я собрала всю волю в кулак и пошла читать. И, кошки с две, только подойдя к концу первой части, поняла, как же я по всем ним скучала и как люблю. Но это всё преамбула, а что, в сущности, я хотела сказать:

Лионель прекрасен. Каюсь, не могу об этом смолчать. И, если по чести, то одна сцена их флэшбекового разговора с Катариной стоит десятка глав. Разговор этот многое расставляет по местам, становится немаловажным штрихом к портрету урожденной Ариго и ярко, как лакмусовая бумажка, проявляет Савиньяка. Может быть, почти так же ярко, как война. Эта память о турнире в Гайярэ... И не менее прекрасна - до жутковатого - его ночная беседа с Фридой. Это "Не боялись. Не хотели. Не любили" практически шедеврально. Я вообще в очередной раз убеждаюсь, что у Лионеля чертова уйма слоев, и сам Леворукий не разберет, на каком душевном дне покоится истинная суть Проэмперадора Севера.

По-прежнему одновременно настораживает и радует Карваль. Смутно - и уже давно - подозреваю, что у маленького барона своя игра, но какая - это ещё тайна, если игра эта, конечно, не плод моей разбушевавшейся фантазии. По крайней мере, пока он верен Эпинэ. То, что он подрезал подпругу Моро, меня не удивило, хотя должно было бы. Это вяжется с Никола. Каждый служит, где и как может, каким бы страшным это ни казалось кому-то со стороны.

Марсель великолепен. Руппи мил и решителен (за такого адмирала я бы тоже боролась! хм, простите, лирическое отступление). Нежно любимый мною Чарльз Давенпорт за время службы под началом Лионеля превратился в предвзятую истеричку, но это, я надеюсь, пройдет. До Арно, наконец, дошло, что бывают враги хуже Придда, а Валентин хоть и Спрут, но не мерзавец. Что приятно. Я имею в виду озарение оленёнка. Алва непонятен. В этой книге - как и в ШС, кстати - я не могу его уловить. Он будто теряет лицо. Словно бы так надо для того, чтобы ярче могли выступить остальные, они и выступают... Робер мучается (что он делает перманентно), Жермон то срывается (я бы на его месте срывалась тоже - сестра останется сестрой, хочешь ты того или нет), то ведет себя неожиданно на диво грамотно; Ричард - ну, что тут скажешь. Рожденные дураками дураками проживают жизнь. Увы, им на пути слишком часто попадаются по-своему хорошие люди, а дураки этого не терпят - и огрызаются...

Оставила странный осадок такая простота в раскрытии тайны королевы Бланш. Вот так случайно Коко на глаза попалась статуэтка, вот так случайно в ней оказалось письмо, вот так спокойно все восприняли новость. То, что Альдо принадлежит Дому Волн, было очевидно ещё с "Фокэа" в адрес Матильды, но нагнанная интрига разрешилась как-то без должного напряжения; это, впрочем, моё глубоко субъективное мнение. Пока всё

@темы: Отблески Этерны, Книги, Мысли вслух

Так сказать, справочный материал.

Карта: читать дальше

Некоторые термины и определения:

читать дальше Над историческими справками советую не задумываться, они существует как плоды буйства моей фантазии.

Ольда – весь подлунный мир.

Карэла – королевство, занимающее большую часть Срединного материка. Простирается от побережья Сумеречного и Стального морей на севере и до Бирюзового моря на юге, на северо-западе граничит с Родром, отделенным от основных земель королевства княжествами Итран и Данэ; на западе – с Энтаной, отгороженной от Родра изгибом Острых гор. На юго-западе граничит с Даридом, государством мореплавателей, простирающимся на одноименный полуостров. Северо-восток и восток Карэлы ограничены Охранными горами, простирающимися вплоть до Закрытого моря. На юго-востоке граничит с материковой частью Эджейского эмирата, отделенного от Эджейских островов Проливом Золотых Слёз.

Койна – столица Карэлы.

Патрон – градоначальник.

Лейн – одна из крупнейших рек Срединного материка, берущая начало у Охранных гор и по диагонали проходящая с северо-востока на юго-запад через всю Карэлу, особенно широка в устье, где впадает в Бирюзовое море; имеет несколько притоков. На её берегу стоит Койна, разделенная рекой на две почти равные части.

Совет Шести – законодательный и совещательный орган Карэлы, состоит из маршала и адмирала Карэлы, первого советника, кезарона (государственного лица, отвечающего за внутреннюю политику государства), казначея и главы дипломатической унии. В расширенный состав, именуемый так же Советом Плюща (плющ считается символом королевского дома Карэлы и изображен на гербе тер Вэлла), входят так же патрон Койны, вице-маршал, вице-адмирал и Верховные жрецы Первого храма.

Двуединые – мужчина и женщина, вероятно, некогда могущественные маги, после своей гибели при невыясненных обстоятельствах ставшие предметом религиозного культа в большинстве земель Ольды. Считается, что некогда они спасли Ольду от великого зла, пожертвовав собой, но в решающий для всего подлунного мира день вернутся, чтобы вновь встать на его защиту. Изображаются как одно божество о двух лицах. Первый храм Двуединых находится в Койне, свои главные храмы имеют все столицы государств Срединного материка, храм или часовня в честь Двуединых или святых обязателен для каждого города или селения свыше десяти дворов.

Во главе вероучения стоят Верховные жрецы (жрец и жрица) Первого храма (т.о. религиозным центром считается Койна), избираемые пожизненно Когортой Верных (жриц и жрецов выше седьмой ступени). Основой вероучения считается Летопись Спасения, якобы написанная Двуедиными и перед последним боем переданная Верным. Известные на настоящее время по Летописи Спасения ученики Двуединых причислены к лику святых. Большинство из них (известно около двадцати) стали родоначальниками династических домов и знатнейших родов Ольды.

Верные – наименование всех служителей Двуединых (изначально – их ближайших учеников) – и жрецов, и послушников низших рангов. Все жрецы являются магами различных Ступеней и Печатей, но не все маги - жрецы. Наиболее почитаемые Верные, причисленные к лику святых: жен. Мидала, Лициния, Агнита, Антония, Эдда, Октавиана, Церция, Генрика, Галерия (северное – Галла); муж. Стефан, Адриан, Михаил (Михай), Отон, Северин, Хельмут, Ренес, Ливий, Фердинан.

Календарь – летоисчисление на Срединном материке и Пепельных островах ведется со дня победы Двуединых. На начало повествования в Карэле 2398-й год от Великой Победы. Приход нового года отмечается в день зимнего солнцестояния. Календарное исчисление некогда соотносилось с лунным календарем, впоследствии был принят постоянный календарь: год измеряется циклами (месяцами), один цикл длится 29-31 суток. Цикл проходит четыре фазы (четверти). Месяца:
Зима:
1. Осины.
2. Кедра.
3. Можжевельника.
Весна:
1. Березы.
2. Ивы.
3. Липы.
Лето:
1. Тополя.
2. Ясеня.
3. Дуба
Осень:
1. Клёна.
2. Каштана.
3. Вяза.

Время – исчисляется в динах (одна двадцать четвертая часть суток) и минутах (1/60 суток, ранее измерялось в седмицах – 1/70 суток, до сих пор применяемых в восточных и южных областях Карэлы).

Деньги – практически по всем землям Срединного материка имеет хождение аз – крупная золотая монета, анит – серебряная монета, одна десятая аза, айф – мелкая монета из латуни (ранее – из чистой меди), одна сотая анита. Один аз равен тысяче айфов. Один анит – сотне айфов. На Пепельных островах имеют равное хождение как денежные единицы Срединного, так и Снежного материков (серебряные гройды и бронзовые гуны, в одном гройде десять гунн). В Эджейском эмирате в ходу золотые монеты различного веса (большая, средняя и малая захны). В Дариде в равной степени используются все денежные единицы.

Меры длинны – сухопутные: дайм (~ 2,5 см.), руит (~ 1/3 метра), ард (~ 3 дюйма или 1 метр), фарлонг (~ 202 метра), миля (равная ~ 1610 м.), лига (равная ~ 3 милям, т.е. 4828 метрам). Морские: морская миля (~ 1850 метров).

Ступени – определенная иерархия в овладении магическим искусством. Насчитывается десять ступеней, маги и магички последней ступени - посвященные высшего жреческого сана или свободные маги, в полной мере владеющие всеми видами печатей. Не все жители Ольды обладают магическими способностями (примерно каждый десятый), но магия широко распространена среди представителей высокого дворянства (что объясняется происхождением большинства династических и аристократических домов Ольды от учеников Двуединых).

Виды магии (печати) – формально разделенные области магического искусства: лекарская, боевая, животворящая (магия растений и животных), стихийная - по пяти основным видам стихий, определяемых в Ольде: воды, воздуха, огня, земли (камня) и неба; пограничная (магия сил жизни и смерти, близка к боевой и тёмной). Маги и магички высоких ступеней (начиная с пятой) в состоянии овладевать несколькими видами печатей единовременно, посвященные Высшей (десятой) ступени одинаково владеют всеми. На Печать и Ступень указывает обязательный для каждого мага перстень.

Камни (перстни) Печатей – камень, вставленный в перстень мага в зависимости от печати (вида используемой магии):
1. Лекарская печать: темный или ярко-зелёный диопсид (реже – малахит) в серебряной оправе.
2. Боевая печать: сардис (синонимы: рубин, красный яхонт) в оправе из красного золота.
3. Животворящая: жадеит или зеленый нефрит в серебряной оправе.
4. Стихийная: аквамарин (реже бирюза) в оправе из белого золота.
5. Пограничная: морион в платиновой оправе.
Маги и магички, владеющие тремя и более видами Печатей (выше пятой ступени включительно) носят синие (сине-розовые) аметисты в оправе из белого золота. Считается, что перстень жреца или мага обладает способностью аккумулировать магическую силу и служить защитным талисманом.

Желтое золото считается немагическим металлом и используется для изготовления ювелирных украшений и предметов роскоши, не имеющих магического назначения.

Реликвии милосердия – четыре перстня, вероятно, магического происхождения, некогда обладавшие магической же силой, но утратившие способности артефактов. Могут использоваться лишь раз за жизнь одного владельца путём дарения. При дарении кому-то Реликвии некто считается оправданным, помилованным, восстановившим свою честь, прощенным, etc, какова бы ни была его вина и сколь бы ни была доказана. Одним из перстней владеет Карэлская династия тер Вэлла, другим – дом тер Аней, герцоги Рэйдони. Ещё один принадлежит династии ан Хейм, правителям Пепельных островов. Четвертый перстень был утерян примерно около 1530-го года от В.П.

Тер – приставка к фамилии, указывающая на дворянское происхождение. Употребляется в Энтане, Карэле и присоединённых к ней землях, в том числе в княжестве Данэ. В Итране так и не была принята. Указывает на королевскую династию или высокий дворянский титул – герцога, маркиза, графа.

Ле - приставка к фамилии, указывающая на дворянское происхождение, употребляется в основном в Энтане и Карэле. Указывает на дворянский титул барона, виконта или младших сыновей (младше третьего) принцев крови, герцогов, маркизов, графов.

Ан - приставка к фамилии, указывающая на дворянское происхождение. Ранее ходила в употреблении по всем северным землям, к моменту повествования употребляется в Итране, на Пепельных островах и в Грайгонде (государство, расположенное на юге Снежного материка, отделенного от Срединного материка Сумеречным морем и находящимися в нём Пепельными островами; за Грайгондой простираются необжитые и неисследованные земли).

Ар - приставка к фамилии, указывающая на дворянское происхождение. Употребляется на землях Родра, где раньше была в хождении приставка «ан».

Тер Вэлла – королевская династия Карэлы, по преданию ведущая свой род от святой Мидалы, одной из Верных, ученицы Двуединых. Герб рода: поле, разделенное на две равные половины, золотую и зеленую; изображение – рука, сжимающая увитую плющом стрелу. Девиз «Сила в мудрости». Использовать золотой цвет на родовых гербах имеют право только династические дома.

Тер Аден – знатный магический и жреческий род, некогда графский, приближенный к трону Карэлы. Дом, полностью посвятивший себя магии или служению Двуединым, снимает с себя дворянский титул, сохраняя все сопутствующие привилегии. Женщины дома тер Аден традиционно являются наставницами девочек династии тер Вэлла. По преданию ведут свой род от святых Лицинии и Стефана, учеников Двуединых. Герб рода: поле, разделенное на алую и белую части, и три серебряных цветка лилии, расположенных по диагонали от верхнего правого к нижнему левому углу. Девиз: «Храню и совершенствую».

Тер Аней, до 847-го года графы, с 847-го года от В.П герцоги Рэйдони – знатный карэлский род, славящийся, в основном, выдающимися полководцами (маршалами, адмиралами). Среди представителей семьи были так же первые советники, кезароны, дипломаты, главы дипломатических уний, патроны Койны. По преданию, ведут свой род от Адриана, ученика Двуединых. Герб рода: черное поле в серебряной рамке, горизонтально поставленный меч и сидящий снежный барс у его крестовины. Девиз: «Свободен и верен».

Тер Лиард – графский титул наследников тер Аней, герцогов Рэйдони.

Ар Ханован – до 1964-го года от В.П герцогский родрский род, после – династия королей Родра. Тит I ар Ханован во время Смоляного переворота сверг с трона последнего короля династии тер Фрэй Михала и объявил себя государем Родра. Карэла, в то время ослабленная войной с Эджейским эмиратом, не пришла на помощь королевскому дому тер Фрэй, с которым состояла в союзе. Тит I Смоляной был официально коронован с согласия Верховных Жрецов Первого храма в 1966-м году от В.П. Герб: бардовое поле в черной рамке, на котором изображен черный орел с золотыми лапами. Девиз: «Власть имущий побеждает».

Ар Гальд – изначально – принцы крови династии тер Фрэй, после Смоляного переворота 1964-го года - герцогский титул наследников ар Ханован. В данном повествовании принадлежит приёмной дочери Удо-Тита ар Ханована Бригитте, герцогине ар Гальд.

Тер Фрэй – до Смоляного переворота – королевская династия Родра. По преданию, вела род от Антонии и Михаила (Михала), учеников Двуединых. После смерти последнего короля, бездетного Михала тер Фрэй, некоторым его родичам удалось бежать за Сумеречное или Бирюзовое моря, судьба большинства из них неизвестна. Последняя признанная династическими домами представительница фамилии Фрида тер Фрэй скончалась в 2178-м году на Пепельных островах. В настоящее время династия считается исчезнувшей.

Ан Шаней – великокняжеская фамилия Итрана. По преданию, ведут свой род от Эдды и Отона, учеников Двуединых. В 1755-м году от В.П. Великий князь Лукаш IV ан Шаней добровольно ввел разоренный войной с Пепельными островами Итран в состав Карэлы. Итран сохранил собственную династию и определенный суверенитет, но формально ни одно внутри- и внешнеполитическое решение Великого князя не может быть принято без одобрения правителя Карэлы, Совета Шести или Совета Плюща. Герб рода: поле, разделенное на две равные части, синюю и серебряную, изображение: голова волка. Девиз: «Владею по праву».

(Ле) Горич – приближенная к великокняжескому двору Итрана фамилия, берущая своё начало от союза Мирослава, четвертого сына Лукаша IV ан Шанея, и его любовницы Елены Станич, получившей в 1779 году личное дворянство и титул баронессы ан Горич; двое её сыновей титул не наследовали, однако по приказу Януша V ан Шанея от 1821 года официально признаны потомками Мирослава и именуются как «Горичи из дома ан Шаней». С 2012-го года представители фамилии имеют практически не использующуюся приставку «ле» и титул карэлских виконтов.

Тер Ройон – великокняжеская фамилия Данэ. По преданию, ведут свой род от Октавианы, ученицы Двуединых. Великое княжество Данэ было аннексировано Родром в 1621-м году от В.П., что послужило началом войны Двух Роз, закончившейся поражением Данэ. В 1688-м княжество было уступлено Карэле в результате проигранной Родром Осенней Войны. Герб рода: золотое поле в белой рамке, на котором изображен белый сокол, несущий в клюве кедровую ветвь и стрелу. Девиз: «Зрит честь».

Тер Шато – королевская династия Энтаны. По преданию, ведут свой род от святых Агниты и Фердинана, учеников двуединых. Герб рода: черное поле в золотой рамке, изображение: белый конь, ударяющий копытом о треснувшую скалу. Девиз: «Победа или ничто». Титул наследника – герцог Сони, принадлежит старшему мужчине в роду после короля (дяде, брату, кузену, за неимением их – старшему сыну). Сын короля принц Базельский, не смотря на титул, приоритета перед герцогом Сони не имеет.

Ан Хейм – королевская династия Пепельных островов. Косвенно доказанным считается, что начало роду положил святой Северин, ученик Двуединых, взявший в жены девушку из рода конунгов ан Зиргальд. На тот момент Пепельные острова входили в состав Грайгонды. До 451-го года от В.П. ан Хейм носили титул наместников короля ан Зиргальда на Пепельных островах, в 451-и году Эйнрих I ан Хейм провозгласил отделение П.О. от Грайгонды и объявил себя королем П.О. Между королевствами существует договор о вечном мире и военном союзе, не нарушавшийся с момента отделения П.О. Герб рода: поле, разделенное на серебряную и сизую половины, изображение: меч в луче солнца. Девиз: «Стою до последнего».

Ан Зиргальд – королевская династия Грайгонды. Связь с учениками Двуединых в родословной проследить не удалось, вероятно, родоначальники династии правила югом Снежного материка ещё до Великой Победы. Формально Грайгонда признает Двуединых, на деле же в основном продолжает поклоняться своим прежним богам. Герб рода: черный фон, изображение – серебряный ястреб в полёте на фоне горного пика. Девиз: «Борющийся помнит».

Дарид – государство Срединного материка, граничащее на северо-западе с Энтаной, на юго-востоке – с Карэлой. На Западе ограничено Чаячьим морем; южная, полуостровная часть выдается в Бирюзовое море. В Дариде нет династического дома как такового, государством вольных мореплавателей и воинов-наемников управляет комадор, возглавляющий Дюжину Смелых (избранных капитанов и военачальников, решающих судьбу государства). Комадор избирается путем открытого голосования из числа Дюжины (Двенадцати) пожизненно или пока не потеряет их доверия. В настоящее время во главе Дарида стоит Максимилиан (Милле) Ардэ. Даридцы как вольные моряки и воины не признают дворянских титулов. Герб государства: белое поле, изображение: вставшая на задние лапы рысь и альбатрос, над ними – созвездие Чайки (созвездие мореплавателей, имеющее в составе своего рисунка звезду Арду – одну из ярчайших звезд небосклона, направление на неё практически совпадает с направлением на север, а высота над горизонтом равна географической широте места наблюдения).

Морисер – столица Дарида.

Риека - столица княжества Итран.

Луарон – столица княжества Данэ.

Орле – столица Энтаны.

Зелиген - столица Родра.

Мидлес – столица Пепельных островов, расположенная на острове Ванахейм, крупнейшем из островов архипелага.

Ивингард – столица Грайгонды.

Сплит – крупная река, проходящая по землям Родра, Итрана и Карэлы, приток Лейна. Берёт начало в Острых горах.

Вседержащий, Вседержащая – титул, которым обращаются к Верховным жрецам Первого храма и главным жрецам центральных храмов Ольды.

Ваша Светлость (Светлейший, Светлейшая) – обращение к титулованным особам – герцогам, реже – принцам крови или родичам правящего монарха, если неуместно титулование «Ваше высочество».

Ваше Сиятельство (Сиятельный, Сиятельная) – обращение к титулованным особам ниже герцогского титула.

Вискорт, Вискорта – обращение к особам знатного происхождения.

Йомены – выходцы из знатных родов или младшие отпрыски династических фамилий, ставшие военачальниками при наследных принцах союзных государств. На данный момент подобный обычай сохраняется только в Грайгонде и на Пепельных островах. Принятие звания йомена является добровольным. Йомен считается побратимом тому, кому служит, и присяга йомена приносится лично наследнику и не является вассальной присягой государству, йомен сохраняет свободу служить своей стране и воевать на её стороне.

Согда – крепкий алкогольный напиток, настоянный на травах и кореньях, в зависимости от которых существует несколько разновидностей напитка. Родиной его считается северная Карэла (возможно, Пепельные острова).

Основные действующие лица:

читать дальшеКорригана-Мидала тер Вэлла – законная королева Карэлы, владеет одной из четырёх Реликвий Милосердия. Магичка третьей ступени стихийной печати.

Морион тер Аден – магичка высшей ступени, наставница, позже – негласный советник при королеве Карэлы Корригане; Верховная жрица Первого храма Двуединых и одна из Хранительниц земель Ольды.

Ойнер тер Аносэ – маг высшей ступени, Верховный жрец Первого храма Двуединых.

Ремиор (Реми) тер Аней, герцог Рэйдони – вице-маршал Карэлы, владеет одной из четырёх Реликвий Милосердия. Маг пятой ступени боевой и стихийной печатей.

Изабелла тер Аней, - герцогиня Рэйдони, урожденная графиня тер Ваотон, жена Ремиора, мать его единственного сына Генриха, графа тер Лиард.

Летиция, графиня тер Ваотон – младшая сестра Изабеллы тер Аней. Магичка второй ступени лекарской печати.

Тьерри (Тьен), граф тер Ваотон – младший брат Изабеллы и Летиции. Корнет, адъютант на службе герцога Рэйдони, позднее – младший лейтенант флота Карэлы, служащий на флагмане «Солнце Ольды» под началом вице-адмирала тер Диарди. В будущем маг боевой печати.

Дитрих, граф тер Диарди – вице-адмирал Карэлы. Маг пятой ступени боевой и стихийной печатей.

Отто, граф тер Реверт – адмирал Карэлы.

Фредерикс, барон ле Минар – маршал Карэлы.

Филипп, маркиз тер Канси – патрон Койны, столицы Карэлы.

Гийом, барон ле Баре – первый советник королевы.

Рудольф, граф тер Оденир – кезарон Карэлы.

Габриэлла (Элла), виконтесса ле Руани – сначала младшая жрица главного храма Двуединых в Луароне, затем младшая жрица Первого храма в Койне; магичка первой ступени стихийной печати.

Анри, барон ле Ариньяк – капитан храмовой стражи главного храма Двуединых в Луароне.

Эмильен (Нэль) ле Ариньяк – младший брат Анри ле Ариньяка, в будущем адъютант при герцоге Рэйдони.

Владослав ан Шаней – Великий князь находящегося под патронажем Карэлской короны княжества Итран. Маг третьей ступени боевой печати.

Станислав (Сташек) Горич из дома ан Шаней – дальний родич Великого князя ан Шанея, последний отпрыск обедневшей ветви. Назначен Владославом своим наследником. Капитан личной гвардии Великого князя, маг первой ступени боевой печати.

Януш Косор – корнет, адъютант при князе ан Шанее.

Войцек ан Радич – баронет, младший лейтенант личной гвардии князя ан Шанея, в будущем – адъютант при его особе.

Томислав ан Давор – главный жрец храма Двуединых в Риеке, столице Итрана.

Ивич ан Юзек – моридар (адмирал) Итрана.

Димитриус тер Ройон - Великий князь Данэ. Официально княжество Данэ находится под патронажем Карэлской короны, однако ситуация ею не контролируется, на деле княжеством управляет первый советник тер Фошей, считающийся агентом Родра.

Ольга (Хильд) тер Ройон – единственная дочь Димитриуса, его официальная наследница; невеста Владослава ан Шанея.

Дежан тер (ар) Фошей – первый советник при особе Великого князя Данэ. Выходец из семьи родрских аристократов баронов ар Фошей.

Бриганта, графиня тер Тевтей – главная жрица храма Двуединых в Луароне, столице Данэ. Магичка седьмой ступени лекарской, животворящей и пограничной печатей.

Удо-Тит ар Ханован – государь Родра, враждебного государства на северо-западе Карэлы, лежащего у Острых гор. Является главным жрецом центрального храма Зелигена, т.к. первый король династии Тит I ар Ханован после Смоляного переворота провозгласил себя так же главой храмов Родра. Официального признания Верховных жрецов Первого храма это так и не получило. Маг восьмой ступени боевой, стихийной и пограничной печатей.

Бригитта ар Гальд из дома ар Ханован – воспитанница, приёмная дочь и наследница Удо-Тита ар Ханована. Магичка третьей ступени пограничной печати.

Асгард ан Хейм – король Пепельных островов.

Ивмир ан Хейм – его сын, жрец главного храма Двуединых в Мидлесе, столице Пепельных островов, добровольно отказавшийся от наследования трона. Маг высшей ступени.

Сигурд ан Хейм – внук Асгарда и сын Ивмира, наследник Асгарда и трона Пепельных островов.

Лиод ан Хейм – сестра Сигурда и дочь Ивмира, талантливая магичка, к началу повествования обладательница третьей ступени пограничной печати.

Бальдур ан Зиргальд – король Грайгонды.

Ульрих ан Зиргальд – старший сын и наследник Бальдура.

Оден ан Зиргальд – младший сын Бальдура, йомен Сигурда ан Хейма.

Максимилиан (Милле) Ардэ – комадор Дарида, глава Дюжины Смелых. По материнской линии приходится двоюродным братом Дитриху тер Диарди, вице-адмиралу Карэлы. Маг шестой ступени боевой и стихийной печатей.

Оссиана (Осса) ле Рэ – карэлская виконтесса, вольная жительница Дарида. Магичка второй ступени животворящей печати.

Людовик тер Шато – король Энтаны.

Теодора тер Шато, урожденная графиня тер Туарон – королева Энтаны, супруга Людовика, мать его четырехлетнего сына Теодора, принца Базельского.

Анна, принцесса Нельская – четырнадцатилетняя дочь Людовика тер Шато от его первого брака с Анной Рискье, дочерью Фернана Рискье, до 2392-го года комадора Дарида.

Карл тер Шато, герцог Сони – средний брат короля Энтаны.

Беатриса тер Шато, урожденная баронесса ар Ньерд – его жена, мать двоих его сыновей.

Нивьер (Ив) тер Шато, герцог Вирэ – младший брат короля Энтаны Людовика.

Маргарита тер Шато, урожденная герцогиня Рэйдони, младшая сестра Ремиора тер Анея – его жена.

Анабелла, баронесса ле Луазье – придворная дама из свиты Её Высочества герцогини Вирэ.

Ахмед-эль-Мухаммед-эль-Касим Хиндали из династии Аннахридов – сын Мухаммеда, младшего брата и первого советника эджейского эмира Мансура. Посол Эджейского эмирата при дворе Энтаны.

@темы: Ориджиналы

@темы: Сбившийся вектор направления, Всякая всячина, А ларчик просто открывался

@темы: Марина, Лирика, Настроение, Стихи, Песнь Песней

Диана, хороший мой человек, с Днём Рождения тебя, и пусть всё просто будет. Мы всего лишь маленькие храбрящиеся женщины, но этого хватит, чтобы добиться покоя и счастья, я свято верю. Ты заслуживаешь всего, чего пожелаешь, потому что вся насквозь пронизана золотым солнечным светом и талантлива, ты понимающая и очень смелая. Я желаю тебе только радости. И люблю.

Мой подарок, как всегда, очень странный, не стреляй в пианиста, он играет, как умеет. Целую.

читать дальше

Я не стал ни лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной,
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.

Жду, когда исчезнет расстоянье,
Жду, когда исчезнут все слова
И душа провалится в сиянье
Катастрофы или торжества.

Георгий Иванов.

Первая седая прядка появилась у неё очень рано. Впрочем, нет, не прядка даже, а так – несколько прозрачно-серебряных, почему-то проволочно-жестких нитей в каштаново-рыжей гриве, но для её двадцати трех это всё равно было странно и, может быть, даже страшно. Но это серебро – сталь? платина? пепел – удивительно шло к черному. Ей вообще удивительно шел траур, если возможно говорить о том, примеряется ли скорбь.

Он всегда слишком много работал и курил, мало спал, и рука его была железной и цепкой. Такие, как он, или переживают собственных детей, они надламываются на пике. Его пик пришелся на пятьдесят один год. Ему никто и никогда не дал бы этих лет, но инфаркт миокарда, по статистике уносящий в год до полумиллиона людей, лишних вопросов не задавал и разрешения не спрашивал. Беда – горе, свобода – подкралась со спины, вползла в чужую постель и пригрелась.

Однажды ночью вокруг человека, круглосуточно окруженного охраной, секретарями и любовницами, не оказалось никого. Его сердце остановилось в третьем часу утра. Она спала на другом конце города – тихо и безмятежно – и, разумеется, ничего не почувствовала, да и что могла почувствовать? Только в идиотских романах Прекрасные Дамы чувствует гибель Отважных Рыцарей. Она Прекрасной Дамой не была, он Рыцарем – тоже, а происходившее между директором крупного холдинга и дочерью его начальника службы безопасности нельзя было назвать даже романом.

Романы у него были с моделью Лялечкой, актрисой Женечкой и ведущей прогноза погоды Надюшей. Только их на похоронах не было, а она была. Пришла и, закутанная в черное, стояла поодаль, словно вобрав в себя всю возможную темноту, такую чужую этому дню. Первому мартовскому солнцу было плевать на то, кто жив, а кто мертв, оно пришло прогревать землю и не обращало внимание ни на тех, кто в эту землю сходит, ни на тех, кто пришел провожать их в последний путь.

Она стояла, опираясь рукой на влажный и шершавый древесный ствол, и смотрела наверх. В издевательски голубом небе кружилась стайка птиц. Под издевательски голубым небом враз постаревшая вдова и трое чужих растерянных детей – все старше неё – прощались с тем, кого любили.

У неё сил проститься не хватило. Да и кто говорил о любви?

***

Выход первого сборника её стихов оплатил он. Второго, пущенного в печать как раз накануне издевательски голубооко неба и равнодушного первого солнца, тоже. Она никогда не считала себя особенно талантливой – так, в меру способной – и писала обо всем и ни о чем. И о великих светлых чувствах, и – патриотично – о березках, и о погоде. Раз на раз не приходился, иногда ей хотелось поджечь замаранные листы над конфоркой, но он каким-то образом каждый раз оказывался рядом и, смеясь, перехватывал её за запястье. Он был намного старше и, пожив, понял, что опрометчивые поступки никогда не приводят ни к чему хорошему.

И она кивала, опуская руку. И строчки оставались жить.

Сейчас она могла бы пожалеть о том, что его больше нет рядом, и некому остановить её взлетающую над синим пламенным цветком руку, но не жалела. Потому что нечего было спасать.

Она перестала писать. Вообще.

Каким-то образом оба пустозвонных сборника вдруг оказались посвященными ему, каждая строчка была о нём и о них, а теперь говорить было не о чем. Жизнь опустела до конца, до дна выпитая и выброшенная.

***

К середине апреля она поняла, что воспоминания начинают затираться. Она помнила глаза напротив – чистого и яркого, почти лазоревого голубооко цвета, ироничные и всегда чуть смеющиеся, умеющие вспыхивать остро и больно. Она помнила правильное лицо с тонкими жесткими губами и благородную седину в его волосах, но это были кадры кинофильма, а не память, это всё словно было подсмотрено ею со стороны – будто глаза на неё никогда не смотрели, губы никогда не целовали, руки никогда не касались – властными и уверенными движениями собственника. Она не знала, как вернуть воспоминаниям жизнь, да и не хотела. Отправить память на свалку оказалось проще, чем держаться за неё.

Так казалось, что ничего не было. Так казалось, что её отпускает. Быстрее, чем она ожидала, но отпускает.

Только стихи по-прежнему не приходили, черное по-прежнему шло ей больше всего другого, а потом он начал сниться ей. Живой и здоровый, каким она его уже почти забыла. Она перестала есть и спать; сначала спасало вино, потом – водка, потом снотворное. До снотворного с водкой дело не дошло, потому что в тот самый вечер в конце апреля, когда она уже почти решилась на этот беспрецедентный шаг, её, почти затворницу, зачем-то потянуло в город.

В центре было людно, шумно, светло и суетно. Там, за огромными окнами заполненной до отвала кофейни, жили люди – шли куда-то мимо неё, говорили, спорили, обнимались, несли домой тяжелые сумки, слушали музыку в наушниках; у них были цели, причины существовать и мысли о будущем, а у неё только остатки скопленных некогда денег, застрявший в типографии сборник, три черные водолазки и умерший неполных два месяца назад любовник. Он ушел, оставив её ни с чем, только с серебряными нитями в локонах, и что ей делать, она не представляла.

У кофе не было вкуса и запаха, а у людей не было лиц – только размытые контуры. Она уже платила по счету, собираясь вновь, как издыхающий зверек, уползти в собственную нору зализывать раны, когда напротив вдруг кто-то сел, и ей пришлось поднять голову, чтобы ответить на спрошенное «Здесь свободно?». Голос как голос, мужчина как мужчина – может, лет тридцать, может, больше, может, меньше, джинсы, куртка – а за её столиком действительно было свободно. Она кивнула и поднялась на ноги, когда незнакомец вдруг удержал её за руку.

Хватка чужих пальцев была сильной, но осторожной, без боли, а глаза – то ли темно-серые, то ли серо-синие, смотрели твердо и испытующе.

- Вы ведь не торопитесь, - он не спрашивал, а утверждал, и она ведь правда никуда не торопилась.

У заказанного им эспрессо всё ещё не было запаха и вкуса, но хоть одно человеческое лицо перестало казаться расплывчатым и нечетким. Он иногда встряхивал головой, отбрасывая со лба густую темную челку, задавал ей какие-то бессмысленные вопросы и улыбался одними углами губ. Это было чем-то из другой жизни, она и забыла, что мужчины знакомятся с женщинами и угощают их кофе, она вообще уже два месяца жила без памяти.

Запить горсть таблеток стаканом Парламента ей, видимо, в этот день всё-таки было не суждено. Но отложенное на сутки решение – всего лишь отложенное, а не измененное, и можно же напоследок… как же это называлось когда-то… отпустить себя, допить всё до последней капли, сыграть последний аккорд. Она привела его – этого, с аметистовыми в полутьме глазами и вечной полуулыбкой в углах губ – в почти пустую, промерзшую квартиру, и карусель завертелась. Так в самом детстве вертелся вокруг, сливаясь в одну сплошную радугу, мир, когда родители водили её в детский парк, и она с готовностью седлала яркую неживую лошадь на карусельном кругу.

Детство давно кончилось, осталось только ощущение полета и тянущая полуболь внизу живота, приятная и жутковатая одновременно. У незнакомца были уверенные знающие руки, умелые губы и выверенные движения. Он раздевал её неспешно и как-то ласково-осторожно, как уснувшего одетым ребенка, а она ни о чем не думала, вероятно, в последний раз в жизни слушая, как играет внутри вернувшаяся из детства звонкая мелодия.

Наверное, с ним было хорошо. Она забыла, что можно с чем-то сравнивать, и забыла, что можно что-то чувствовать. В конце концов, от того, что она, откинув голову, подавилась выдохом, водка и белая милосердная горсть не сдвинулись дальше, чем на шаг.

Имени его она так и не спросила, он её – тоже, да и зачем? Никакого смысла.

Проснулась она одна.

***

Наверное, перед тем, как уснуть надолго, очень надолго, нужно было что-то сделать. Отдать долги, разобраться с документами, может быть, написать кому-то. Если честно, она не знала, с такими тонкостями ей никогда дела иметь не доводилось, и поэтому она просто решила, что всё потом сделается само собою. На письменном столе остались все её документы, деньги – не так уж много – и блокнотный лист с телефонами отца. Писать она ничего и никому не стала, да и что напишешь? Винить и так никого не будут, а если кому-то очень захочется понять, то он поймет, что в её жизни с шестнадцати лет не было ничего кроме стихов, книг и ушедшего за все мыслимые границы человека, годившегося ей в отцы и, почему-то, не отпускавшего от себя. И она в него влилась, вклеилась, вникла, и в конечном итоге просто не смогла жить в городе, откуда всё это ушло.

Подруг у неё тоже никогда не было, были приятельницы, и она предусмотрительно позвонила одной, приглашая вечером на чай. Приятельница удивилась, деланно обрадовалась, но приехать пообещала. Её было жалко за то, что она увидит, приехав, но другого выхода нет. Теперь нужно только скоротать время – солнце было слишком ярким, а небо снова – слишком голубым для того, чтобы делать это сейчас. И она, посмотрев на часы, автоматически отметила про себя, что есть ещё часов пять, а то и шесть, и нужно что-то с ними делать.

Ходить по городу вдоль и поперек, пешим ходом, заглядывая в глянцевые глазницы окон, она любила всегда, хотя и делала это редко. Почему бы не пройтись сегодня. Такой хороший, один из последних апрельских, день. Лучше и не выбрать.

Черное – она забыла, что можно носить другие цвета, да и разве были они, цвета? – странно красиво смотрелось под этим припекающим в полную силу солнцем. На клумбах пробивалась трава, что-то щебетали птицы, люди снова спешили кто куда, а она шла по улице, которую когда-то очень любила и которой даже посвятила цикл в своей прошлой жизни, и думала о том, что она уже давно неживая, а этой улице, этим людям и этим чертовым птицам всё равно, есть она где-то или нет. Не плевать на неё было только двоим – отцу и тому, с кем у неё так и не вышло любви, только привязанность. Но отец переживет, он всегда был сильным, а больше о ней думать некому, некому, не-ко-му.

Вода под мостом казалась серо-синей, со свинцовым отливом, густой и плотной. Смотреть сверху вниз было приятно, ей нравился цвет и игра солнечных бликов на будто бы маслянистой поверхности. Вдруг подумалось, что там, под этой переливающейся водной пеленой, свежо и свободно – лучше, чем где бы то ни было – и она наклонялась всё ниже и ниже, стремясь рассмотреть что-то там, в небесно-стальной глубине, а вода всё не становилась ближе, и приходилось наклоняться ещё и ещё…

- Совсем сумасшедшая, - чей-то жесткий голос резко вырвал её из созерцательного дурмана, чужие пальцы сильно и цепко сжали предплечье, и она, недовольная тем, что её лишили возможности покоя в мерцающей воде, быстро обернулась. Внутри поднималась странная, иррациональная злоба, она, забывшая, что такое чувствовать, была готова отхлестать по щекам того, кто ей помешал. Ярости, с которой она смотрела, хватило бы на троих – так смотрят только отчаявшиеся и простившиеся – но она разбилась о чужой взгляд. Эти глаза – цвета речной весенней воды, сдавленной гранитными берегами – она помнила.

Вечер, огни, суета и кофе. Обнимающие и удерживающие руки, четкие движения и губы, умеющие целовать. Темные волосы, сжимаемые ею в горсти и пахнущие кофейными зернами. Яркая карусель.

- Зачем? – Она спросила это с мукой, тихо, но отчаянно, это был, возможно, её последний вопрос, заданный живому человеку.

- Идиотка, - почему-то шепотом произнес он. – Абсолютная идиотка. Пошли.

Ей не было интересно, куда. Ей даже не было интересно, бывают ли такие случайности и такие совпадения. В этом городе живут миллионы, а на набережной, где она остановилась посмотреть на воду, вдруг оказался именно он. Впрочем, ей ведь всё равно, давно всё равно.

Он помнил её адрес – это не испугало, он ощупал её руками, ища в карманах пальто и джинсов ключи – это её не смутило, он повел себя, как дома – и было совершенно плевать, потому что это был уже не дом, а склеп. Она всю дорогу шла за ним молча и послушно, как пьяная или сонная, мир вдруг обесцветился и приглушился. И тогда он, сняв с неё сапоги и пальто, вдруг сжал её плечи, посмотрел в глаза и, чуть отведя в сторону руку, больно, с оттяжкой ударил по лицу. Голова бессильно мотнулась в сторону, она резко глотнула воздуха, но не издала ни звука. Щеку жгло, он второй рукой всё ещё держал её за плечо, а в глазах его мелькнуло что-то жалостливо-тревожное. А потом он поволок её в ванную, нагнул под кран, и поток ледяной воды ударил, заставляя задохнуться. Так приводят в себя пьяных и, может быть, он действительно считал, что она пьяна. Кто знает, возможно, и пьяна.

У неё стучали зубы, а он с бесстрастной заботой промокал полотенцем каштановые прядки. Потом была кухня с пустым холодильником, но в морозилке всё-таки завалялась пачка пельменей, и он с ложки кормил её горячими обжигающими пельменями, а она не помнила, когда до этого ела в последний раз, и не помнила, чтобы у еды был вкус. Лицо его было спокойным и сосредоточенным, как будто он действовал по одному ему известному, заранее намеченному плану, как будто он каждый день уводил с мостов спиной вниз упавших в пустоту сумасшедших.

Она дрожащими руками с тонкими нервными пальцами сжимала кружку с горячим чаем, пытаясь ни о чем, ни о чем не думать, когда он вернулся из комнаты, куда зачем-то уходил. Может, знал, что искать… В руках у него были её документы, зажатая скрепкой пачка купюр и листок в клетку – с телефонами отца. Он бросил находку на стол и спросил:

- Что это?

Она пожала плечами, продолжая греть давно не согревающиеся руки о кружку. Он вдруг устало вздохнул, сел напротив и тихо, как-то даже удивленно сказал, глядя ей в лицо:

- Знаешь, никогда раньше не бил женщин.

Ей хотелось сказать что-то вроде «Надо же когда-то начинать» или «Всё было бы правильно, не будь это я», ей хотелось сказать что-то, от чего он, пусть и уверенный в своих действиях, перестал бы чувствовать себя виноватым, но слов не находилось, она вообще уже слишком давно не говорила с людьми.

- Ты действительно очень странная, - продолжил он, видимо, и не ожидая от неё ответов. - А вот про это, - негаданный спаситель кивнул на бумаги, - забудь. Вообще забудь, поняла? Нет и не было. – И он медленно и вдумчиво взял и порвал блокнотный лист, снял с купюр скрепку и вложил их в её паспорт, аккуратно сложил документы стопочкой и отодвинул в сторону.

- Комплекс Мессии? – Вдруг хрипло осведомилась она, и слова песочной крошкой больно оцарапали горло.

- Нет, - на этот раз плечами пожал он,- просто не люблю, когда трагичные дуры трагично шагают с мостов просто потому, что им стало нечего делать.

Она проглотила и это, как глотала до и пальцы на своём плече, и пощечину, и холодную воду, и еду, и обрывки бумаги. Ничего, он уйдет, когда-нибудь же он уйдет, и тогда всё вернется на круги своя, всё снова станет предельно ясно.

- Когда придешь в себя, а ты придешь в себя, скажешь мне спасибо за то, что у меня был выходной, а на улице хорошая погода. Скажешь-скажешь, - вдруг усмехнулся он, посмотрев ей в глаза и, видимо, прочитав в них всё, что она думала. – Наелась? Согрелась? – Она, подумав, дважды нерешительно кивнула – идентифицировать собственные ощущения она уже тоже почти разучилась. – Тогда пойдем.

Он поднялся на ноги и взял её за руку; она снова пошла не спрашивая. В единственную в этой квартире комнату – стерильно чистую и почти лишенную мебели. Разложенный диван, старый шкаф, письменный стол и очень много книг – стопками, прямо на полу. Она оглядела комнату, будто чужая, словно видела впервые.

- Раздевайся, - бросил он.

Кажется, возмущение стало первой осмысленной эмоцией, которую она ощутила за эти два месяца.

- Ладно, - не дождавшись от неё ни жеста, отозвался он. – Я помогу, - и шагнул ближе.

То, как она рванулась в сторону, стало первым её сопротивлением. Она кривила губы, пытаясь что-то сказать, но вдруг пропал голос, вырывалась и уворачивалась, а он хватал её за руки и вжимал в себя – в тело, полное жара и силы, силы чужой и неподвластной, а ей хотелось обратно, в свою тихую лишенную воздуха пустоту, где всё давно было предрешено. Наконец он, обхватив её руками, заставил замереть и поднять голову, и глаза её сверкнули раздраженно и зло. Рано или поздно чужие правила надоедают, ей – надоели. Но вместо того, чтобы осуществить обещание, он вдруг снова усмехнулся и, разжав руки, отступил. Она пошатнулась, лишившись опоры, но быстро справилась с собой и, не понимая, что и зачем делает, снова гневно окинув его взглядом, резко потянула вверх водолазку. И вот так, с этими то ли новыми, то ли вспомненными резкими уверенными жестами, с глазами, вдруг обретшими цвет, с растрепанной гривой каштаново-рыжих волос, - она стала почти красива.

В комнате было слишком светло от немилосердно яркого солнца, пастельное белье пахло порошком и чистотой чужого, не своего, дома, а его руки и губы были странно и пугающе нежны. Он вжимал её в себя – на этот раз бережно и осторожно – а ей не хотелось отстраняться, потому что она забыла, что такое тепло, и карусель кружилась медленно и как-то вдумчиво, снова сверкала радуга, и он целовал отливающие медью прядки, пока она, всхлипывая, вспоминала, как дышать, и хваталась за его плечи, как хватается утопающий за обломки мачты.

Он, этот странный синеглазый, нашедший её на мосту, словно знал, что нужно переждать какой-то момент, перейти через какую-то роковую черту, и дальше всё станет хорошо и просто, как было раньше, а потому не отпускал её от себя ни на шаг до самого вечера, и на руках носил в ванную, и вода была теплой, а полотенце, в которое он её укутывал, мягким. Тело вспоминало ощущения, это было больно.

Приятельница позвонила в седьмом часу и сообщила, что у неё заболела кошка, и она везет эту кошку в ветклинику. Она ещё долго продолжала держать у лица трубку, слушая гудки и не понимая, что где-то есть в мир, в котором люди думают о каких-то животных, где-то есть мир, где ездят и ходят по улицам, мир, в котором иногда случается непредвиденное. Но она была уже слишком измотана, чтобы о чем-то думать, и когда чужие сильные руки, обхватив её спины, потянули в смятый постельный ворох, она послушалась, как слушалась до того уже не раз.

***

За окном было ещё темно, но за громадами домов на горизонте уже проблескивала светло-голубая полоса. Скоро встанет солнце – снова солнце – господи, как много солнца – и настанет ещё один бессмысленный день со своим издевательским небом, надоевшим, оказывается, черным и флаконом спасительного снотворного в ящике стола.

Она переступила ногами по холодной кухонной плитке, поплотнее стянула на груди ткань чужой рубашки, так непривычно пахнущей мужчиной, и открыла холодильник. Там, на дверце, стояла припасенная ею бутылка водки. И она, достав её и отвинтив крышку, вдруг подошла к раковине и перевернула бутылку.

Кажущаяся очень густой жидкость стекала в водосток, еле ощутимо запахло спиртом, а потом она испуганно вздрогнула, услышав за своей спиной:

- Говорю же: совсем сумасшедшая…

Он стоял на пороге, скрестив на груди руки, одетый в одни джинсы, помятый, сонный и улыбающийся. Она вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится, как он улыбается, что ей вообще что-то может нравиться. Водка выливалась медленно, ей было зябко в одной его рубашке, но она так и продолжала стоять, глядя ему в лицо.

- Наверное, если я стану нормальная, то буду тебе не нужна, - она сказала это раньше, чем поняла, что говорит, но полумрак располагал, а ей вдруг надоело молчать.

- Тогда не становись нормальной, - не прекращая улыбаться, отозвался он, подходя ближе.

Щетина кололась, это тоже было что-то из забытого…

- Я ненавижу солнце, - вдруг шепнула она на выдохе, не открывая глаз, и он ответил, смеясь:

- Повесим тебе жалюзи. Везде.

Пустая стеклянная бутылка с тихим звоном упала в раковину.

Она вдруг поймала себя на том, что говорит. Беспорядочно шепчет что-то ему в плечо, что-то про кофе и большие окна, что-то про людей и свинцовую речную воду, а ещё про давно не приходившие стихи и стаи черных птиц в издевательски голубом небе.

Ей было больно и кружилась голова, но упасть не давали.

***

Прошло больше месяца, прежде чем она написала первое с начала марта стихотворение. Оно показалось ей убогим и нелепым, она со злостью скомкала в ладони лист, но чужая рука обхватила её запястье, заставив разжать пальцы, и он забрал у неё вырванный из блокнота листок и разгладил его.

Жалюзи помогали, но сквозь щели между пластинами всё равно пробивались закатные лучи цвета старого золота. Она ловила их взглядом и шептала: спасибо.

@темы: Ориджиналы, Друзья, События